Увидев парторга, ребята обрадовались. Вперед выступила скромная темнолицая девушка-узбечка в платье из хан-атласа, сказала с наивной простотой:
— Здравствуйте, товарищ Богин. Добрый вечер, Глеб Семенович.
— Здравствуйте, — ответил сухо Богин. — Почему врываетесь?
— Мы от имени комсомольцев,—сказала девушка, совсем теряя голос.
— Трудились все субботы и воскресенья! Вкалывали, не считаясь! Площадку готовили! Бассейн копали! Материалы завозили! — послышались возмущенные голоса. — А получилось что ? Обман! Факт, обман!
— Мы даже лозунг придумали,— добавила девушка. — Сто часов отработал — иди отдыхай.
— Тихо, ребята! — повысил голос Базанов. — Мы ничего не понимаем. Говорите по одному.
И тут из-за спин парней и девушек выступил вперед Александр Трофимович. Глеб и не заметил его. Яковлев хекнул и принялся пояснять Базанову, вроде бы игнорируя Богина.
— Ребята в партком кинулись, Глеб Семенович. А я как раз дежурный там. Узнали, что вы у начальника,— и сюда. Дело, можно сказать, действительно безотлагательное. И я так считаю, солидаризуюсь,— его острый кадык дернулся. — Не в том дело, что совсем безотлагательное, а в том, что и 808 пора кричать. Шумно, конечно, начали тут, но дело, известно, молодое. Простите их, товарищ Богин.
— Да что случилось? — Богин терял уже остатки терпения. — Хватит болтовни! В чем дело, товарищи?
— Вы не о зоне ли отдыха? — спросил Базанов.
— Да, да! — крикнули опять несколько человек сразу. — О ней! Строили для себя, а оказывается — резиденция начальника! Правительственная дача! Шемя-кинский дворец!
— Тихо! — рявкнул Богин. — Вы где находитесь ?!
— Спокойно, ребята, спокойно, — стараясь сгладить тон начальника, сказал Глеб. — Не волнуйтесь. Разберемся, все будет по справедливости. Пока идите. А вы, Александр Трофимович, подождите меня в парткоме. — Он вышел вместе со всеми в приемную, приказал секретарше: — Шемякина, пожалуйста, и быстро. — И, вернувшись в кабинет, сказал Богину: — Вот тебе и опять Шемякин! Обман. Разве можно использовать так молодежный энтузиазм и труд ? Кто ему дал право ? Ну, позор! Ну, безобразие!
И тут же появился Матвей Васильевич, точно стоял наготове поблизости и знал, что вызовут. И даже о чем спросят уже знал.
— Что за шум? Прожектористы несмышленые,— начал он несколько даже самоуверенно. — Могу отчитаться. Коттеджи для приезжего начальства. Ведь от того, как мы встретим его, какие условия создадим, как оно отдохнет, оценка всей стройки зависит и всего нашего аппарата. Такая дачка не раз хорошую службу стройке сослужит, товарищи! Расход — гроши, материалы из остатков,— вокруг такой стройки, как наша, из остатков еще город построить можно! — а значение дачки огромно. При ее помощи все сложные узлы развяжем. Гостеприимное застолье — главное, чем славен русский человек. Еще через годик-другой, когда город наш Солнечный всесоюзно известным станет, отовсюду люди поедут — и из-за границы, из дружественных нам социалистических стран. Где принимать ответственных гостей и товарищей будем? В общей гостинице? А кормить? В общей столовке, среди командированных?
— А ведь тут есть и сермяга, Базанов, — заметил Богин примирительно.
— Но почему отношения с молодежью вы строите на обмане? — не выдержав, сорвался Базанов.—Используете энтузиазм, обманываете и развращаете ребят? В другой раз они не пойдут за нами! Они просто перестанут верить нам. Это вы понимаете?
— Это я не учел. Понятно. Исправлю, — поспешно ответил Шемякин.
— Да уж придется, исправляй, — поморщился Богин. — Нужно было бы как-то по-другому, без шумихи. Негодные методы, прав парторг.
— Я и предлагаю — без шумихи, — подхватил Шемякин. — Три халабуды в пустыне? О них и забыть — раз плюнуть! Зона отдыха — настоящая, городская — у нас в Солнечном, на севере, ленинградцами запроектирована. Так, товарищ начальник?
— Ну? — не понял Богин.
— И что дальше? — спросил Базанов, тоже сразу не разобравшись, куда гнет находчивый Матвей Васильевич.
— Вот настоящую-то мы пропагандировать и начнем, а о той, загородной, пока позабудем — временно. Чтоб у людей, значит, ошибочного представления не возникло, что их зоны отдыха лишают.
Богин посмотрел на Базанова, как бы предоставляя ему право первым реагировать на это сообщение.
— Значит, вы нам еще раз людей обмануть предлагаете ? — сурово спросил Глеб. — Ну, зарвались вы, Шемякин !
— Товарищ Богин, Степан Иванович! — вскочив, взмолился Шемякин. Воздев руки и словно защищаясь от наветов парторга, он обиженно повернулся к начальнику стройки, сказал дрогнувшим голосом: — За что же? Вы-то знаете, как я работал! Вы сами!..
— Идите, Матвей Васильевич,— устало сказал Богин.
Шемякин не ждал грозы. Подумаешь, отчет о работе ! Он ведь только и делал, что работал. Не на себя — на Солнечный, на стройку... Ну — покритикуют, ну — покается. Поговорят, разойдутся. Впервой ли?
...В парткоме было накурено. Дым стоял плотным облаком, несмотря на открытые окна. После информационного, но долгого отчета Шемякина первым слово взял Ашот Азизян.
— Начальник отдела материально-технического снабжения допустил ряд серьезных ошибок, — сказал он. — Случай с комсомольцами и дачей очень типичный!
Шемякин забывает, что работает на государственной службе. Мы его психологии удивляемся. Какая это психология? Не коммунистическая. Психология хозяйчика, считающего, что он распоряжается собственным предприятием. У хозяйчика нет принципиальности, нет морали. Он не разбирается в выборе средств. Готов все оправдать производственной необходимостью. Это на словах. На деле Шемякин развязывает себе руки, а производственная необходимость, интересы стройки оборачиваются невосполнимыми моральными потерями. Шемякин неоригинален. Многие хозяйственники, станет говорить он, поступают таким же образом. Но сегодня мы слушаем нашего работника, разбираем его поступки, из них состоит деятельность члена нашей парторганизации. Вам нужны факты? Их много. Один принцип: ты мне, я тебе. Ты мне сырье: цемент, металл, я тебе — бетон. Я для тебя изготовлю, скажем, арматуру, ты расплатишься бревнами. Излишек древесины обменивается на дефицитное стекло, стекло — на железобетонные блоки. Заключаются договора: «Чем будешь платить?» — «Даю блоки».— «Нужен цемент». «Давала» присылает цемент, увозит блоки. Все довольны. И в бухгалтерских документах законно: за одно заплатили, за другое получили, оприходовали. Но, если вдуматься, закон стоимости нарушен, государственные цены на сырье в расчет не принимаются, все определяет обмен, как на рынке или при натуральном хозяйстве. Круг заказчиков Шемякина расширился. Заключались тройные и четверные обмены сырьем и материалами, которые преспокойно лежали на базах до завершения всего цикла операции. Взаимные услуги — так мы их можем назвать. «Деловые люди», хозяйчики, разве они обманут, подведут? Тут репутация превыше всего. Для достижения цели все средства хороши. Таков девиз. И при этом говорят: что, я для себя стараюсь? Для стройки стараюсь. Аппетит приходит с едой. В оборот включается транспорт. «Вы готовы забрать блоки, но у вас не на чем их вывезти? Помогу, но чем вы будете расплачиваться?» А «давала» говорит, к примеру: «Могу расплатиться баранами». — «Какими баранами?» — «Курдючными». Вот к чему это приводит. Цель хорошая будто — о выгоде своего предприятия заботится. А средства? Сред-
ства, если сказать прямо, никудышные. — Азизян сел, возбужденно ероша свою густую шевелюру.
— Мы у себя, среди коммунистов, уже не раз, помнится, недобрым словом поминали товарища Шемякина, — сказал Яковлев. — И на последнем семинаре в его огород много камешков летело. А тут последний случай, с загородной дачкой этой. Чашу терпения нашего он переполнил. А не «погори» так Шемякин сейчас? На пустяке, на мелочи, кажется, да? Нет, не на пустяке! На энтузиазме молодежном, массовом — вот в чем дело, товарищи! А не останови мы, коммунисты, его, он и сам себя на скамью подсудимых привел бы — это как пить дать! Ему и нам урок.
— Кто еще хочет высказаться? — спросил Базанов. Он ждал, что скажут Мостовой и Прокопенко. По тому, как поведут себя они, можно будет составить представление и о линии поведения Богина. Они ведь «его ребята» и наверняка консультировались перед заседанием. Поддержат ли они Шемякина, постараются ли смягчить удар?
Опасения Базанова оказались напрасными. Мостовой, как всегда хмуро и односложно, сказал, что он полностью согласен с Азизяном, а Прокопенко с подлинным возмущением произнес целую тираду, смысл которой сводился к тому, что он и представить не мог, насколько далеко завела Матвея Васильевича его хозяйственная деятельность. Шемякин понял: участь его решена, дела плохи.
Теперь дошла очередь и до начальника строительства. Лицо Богина затвердело — о чем он думал, не разберешь. Станет ли он публично обсуждать своего любимца или все же возьмет его под защиту? Отмолчится или выступит? Базанов предложил ему слово.
— Я хотел бы сначала послушать, что скажет Шемякин.
Члены парткома согласились с этим предложением, и Базанов предоставил слово Шемякину.И тут сметливая голова Матвей Васильевич выбрал единственно правильный выход — он стал каяться.
— Никто не может упрекнуть меня в недобросовестном отношении к работе, в отсутствии энергии и инициативы, — начал Шемякин. — Никто из выступающих здесь сегодня и не говорил об этом. В трудных усло-
виях я старался организовать дело так, чтобы и план был, и люди оставались довольны.
— Какие люди? — пробасил Сладков. — Туфта это!
— В материальном отношении я имею в виду, — засуетился Шемякин. — Конечно, я ясно вижу свои ошибки: я оказался еще не совсем подготовлен к большой хозяйственной работе. От меня что требовалось? Беги-беги, скорей-скорей, давай-давай! Думай, Шемякин, выкручивайся! — Это был новый Матвей Васильевич, жалкий и заискивающий, он весь взмок и словно ниже ростом стал, и похудел сразу, и голос тоньше, визгливей. — А стройка все больше, — продолжал он. — Объекты растут, оборудование, сырье, механизмы! Скорей-скорей! Давай-давай! Я в экономических вопросах слаб. А на всё фонды, на всё сроки — разорвись в интересах стройки. И у них там, — возвел он очи, — таких строек, как наша, десятки. Но у меня ход к исполнителю. Исполнитель простой человек, с ним легче. Приезжаю, к примеру, за покрышками недавно. Мне фонды чуть не уполовинили: ярославский завод план не дал. А у нас автопарк по сравнению с прошлым годом чуть не вдвое вырос. Что делать? Машины разуты ! Иду к исполнителю, на колени становлюсь: дай, дорогой, друг мой сердечный! Но его поза моя не трогает, его ублажить надо. Как? А так — на тебе, дорогой, кило десять винограда и дынь пяток к новогоднему празднику или к другому какому, и пусть жизнь твоя будет сладкой. Так он еще и сам сходит, переоформит нужные бумажки.
— Кого ищешь, того и найдешь, Шемякин! — перебил его Сладков. — Не все, как у твоей мамы дети.
— Вы на людей клевещете! — подал голос возмущенный Феликс Глонти. Таким Глеб видел его впервые.
— А виноград и дыни ты что — на зарплату покупал?! — крикнул Яковлев.
Базанов установил тишину, кивнул Шемякину: продолжайте. Но Шемякина уже заносило. Он не понимал, что с ним происходит. Злость душила его, он чувствовал — заносит его круто, он зря выбалтывается и открывается зря, но уже не мог сдержать себя.
— Да! — крикнул он. — На зарплату я брал дыни и виноград! И запчасти! — Он проникался все большей неприязнью к этим чистоплюям, которые не понимают его, а взялись судить по своим законам, не принимаемым всеми теми, с кем он успел познакомиться в Москве, Ташкенте и других городах, кого искал и находил, с кем сводили его нужные люди — в конторах, в ресторанах, на каких-то квартирах. Да, образования у него не было, но опыт — дай бог каждому! Это другие думают — вырос благодаря Богину, он-то знает, что только благодаря себе самому, потому что он отучил себя произносить слово «нет», будто его и не существовало в русском языке, и Богин никогда не слышал его, с тех пор как Матвей Васильевич начал распоряжаться материально-техническим снабжением. «Снимайте, уничтожайте, — мелькала мстительная навязчивая мысль,— посмотрим, как вы без Шемякина, затрет в ста местах сразу...»
— Так как же вы зимой за виноград расплачивались? О винограде я фигурально выражаюсь, конечно. Послушать хотелось бы.
Шемякин не увидел, кто задал этот вопрос, но он сразу отрезвел: вопрос кинул его с небес на землю, вернул к действительности.
— Я скажу, — Шемякин даже поклонился от нахлынувшего на него смирения. — Я буду честен, товарищи. Для покрытия надобностей стройки у меня было только одна возможность, только одна — это фиктивные наряды.
— Кто? — крикнул Богин.— Кто помогал?
— Через СМУ я проводил, через СМУ... промпло-щадки, где я начальником был,— залепетал Матвей Васильевич.
— Хватит, Шемякин! — крикнул Богин. — Стыдно слушать! — Взяв себя в руки, сразу успокоившись, он встал, начал говорить в обычной своей неторопливой и назидательной манере: — Наша стройка трудная, товарищи. Не зря нам государство повышенные коэффициенты платит. С пустыней шутить нельзя, пустыня человека проверяет! И не только мужество и трудолюбие, честность — в первую очередь. Наш работник Шемякин Матвей Васильевич эту проверку пустыней не выдержал.
— Не для себя старался, Степан Иванович! — крикнул с места Шемякин.
Богин не услышал его реплики и бровью не повел, продолжая говорить:
- И нас подвел. Мы ему доверяли, а он подвел, не оправдал доверия. Пусть и не для себя, для стройки старался, но стройку нашу пачкал. Да, да, пачкал, товарищ Шемякин! - повысил он голос. — Нам сообща отмывать ее придется.
Хорошо говорил начальник строительства — горячо, убедительно, решительно отмежевывался от Шемякина и от всего, что тот сделал, от его стиля и методов. Богин гневно осуждал своего подручного, а закончил выступление тем, что таким людям, как Шемякин, не место в Солнечном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105