Здания были почти неотличимы от земли. Высота, впрочем, убивала и их неприглядность, а две, видно недавно окрашенные суриком, крыши смотрелись даже весело на общем коричнево-ржавом фоне. Какими Пальмирами и Ялтами кажутся эти поселки людям, месяцами
странствующим по Кызылкумам! Хоть и нелегкий, но устоявшийся быт — крыша, вода, относительная прохлада, электричество. Представил себе, как идут с уроков мальчики и девочки; автолавка привезла картофель и виноград, и сразу выстроилась тут терпеливая очередь; старая узбечка с допотопным безменом продает морковь, рис и разные приправы для плова; на школьной грифельной доске чубатый парень в модных башмаках на босу ногу пишет объявление о том, что сегодня в кино будет демонстрироваться фильм. Как же не умилиться всем этим?! Замечательный поселок! В таком-то бы жить да жить! Не так разве? Нет, не так: это вчерашний день пустыни...
Минута — и самолет уже ушел далеко от поселка. И снова равнина кажется безжизненной. И только опытный, привычный глаз Базанова уже различает впереди, в мареве, минареты и купола Бухары.
Глеб глядит на серую и желтую землю и думает о том, что через пять — десять лет именно отсюда, с высоты, лучше всего и будет смотреться новый город. Он будет четок и красив, как хорошо выполненный чертеж. И будет в нем что-нибудь такое — дом-башня или дом-шар, главный проспект или центральная площадь, которые сразу, как Исаакий над Ленинградом, станут ориентиром и знаком: это город Солнечный... Глеб задумался: что бы это могло быть? И снова подивился тому, как чертовски здорово устраивается его жизнь.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ДОБРЫЙ ДЕЛОВОЙ ЧЕЛОВЕК
И вот Базанов снова в Солнечном.Его встречала вся геологическая экспедиция и весь поселок.И все уже, конечно, знали, что он не будет работать здесь и не будет руководить ими. Но никто ни словом, ни взглядом не дал ему почувствовать, что здесь, в поселке, он уже гость, а не хозяин. И это взволновало Базанова, поддержало в нем радостное, благодарное и одновременно тоскливо-щемящее ощущение. Он расставался и с любимым делом, которым занимался много лет, и с людьми, которые были ему дороги своей сопричастнос-тью к этому делу.
В базовом поселке геологов Солнечном среди друзей Глеб провел всего сутки. И это было замечательное время: в своем кабинете, среди своих парней, которые словно сговорились — наверное сговорились! — ни слова о его болезни, о его долгом отсутствии в Кызылкумах. Вроде вернулся начальник из отпуска или затянувшейся командировки.
И даже беспорядочное сборище одноэтажных домов, складов и прочих весьма неказистых построек вызывало радостное и одновременно грустное чувство скорого расставания.
Как-то по-иному смотрелся нынче и смешанный магазин, в котором продавалось все — от иголок и переводных картинок до одеколона, селедки и шоколадных наборов; и столовая, похожая на ангар для дирижаблей; и почта, и школа, и сберкасса; и парикмахерская в саманной пристройке с рекламным фанерным щитом, на котором был изображен усатый и бородатый, набриолиненный красавец начала века; и газетный киоск, оклеенный внутри от солнца репродукциями кинозвезд из «Экрана».
Какой Пальмирой и Ниццей представлялся этот поселок всем людям, месяцами странствующим по пустьь ням! Какой святой землей был он и для Базанова! Все, что видел он, проходя «главной» улицей, радовало его...
Возвращались с уроков мальчики и девочки. Автолавка привезла картофель и виноград, и сразу же выстроилась возле терпеливая очередь женщин. Старая узбечка с допотопным безменом, как обычно, сидела возле клуба — продавала морковь, лук и разные приправы для плова. Губастый парень в модных башмаках на босу ногу старательно скреб на старой грифельной доске объявление о том, что сегодня будет демонстрироваться фильм... Хоть и нелегкий, но устоявшийся уже здесь людской быт — крыша, вода, электричество, чахлая зелень, что жмется к стенам домов и прячется за редким штакетником.
«Главная» улица переходила в накатанную дорогу. Дорога была отчетливо видна полкилометра, дальше она терялась в песках. Дорога вела на буровые.Обычный маршрут Базанова. Теперь он выходил в новый маршрут — один, без своих старых и испытанных друзей.Парторг строительства (огромный край, тысячи людей, поселки, шахты, карьеры, машины и механизмы, вода, дороги, электроэнергия и черт знает что еще!) — какие проблемы ждали его в пустыне, где все начиналось с нуля. Ради этого стоило собираться в новый, неизведанный и поэтому самый трудный маршрут. И Глеб готовил себя к нему, как готовился ко всяким другим маршрутам, ставшим обычными за эти годы. Не знал он лишь одного — кто будет с ним рядом. И это, пожалуй, беспокоило его сейчас больше всего.
Вечерело. Только что ушел Устинов, назначенный наконец начальником базановской геологической экспедиции. Унес приемосдаточные акты, толстые папки, распухшие от бумаг скоросшиватели. В голове у Глеба — молоточками по вискам — стучали слова: «пробурено скважин», «пройдено шурфов», «пройдено», «пробурено», «пройдено-пробурено». Он чувствовал себя погано: устал, видно, не успел акклиматизировать-
ся. Взял с места серьезную нагрузку, сердце сразу и отозвалось.
Глеб хотел было прилечь, но в этот момент постучали, и, не дожидаясь ответа, кто-то распахнул дверь и, пригнувшись, шагнул в комнату. Человек был очень высок, худощав и, как все высокие и худые люди, сутулился. Пиджак свободно висел на его широких плечах и впалой груди, как на вешалке. Выражение лица у вошедшего было спокойным, замкнутым и чуть отчужденным.
Некоторое, совсем короткое мгновение он и Базанов смотрели друг на друга изучающе. Потом вошедший улыбнулся широко и доверчиво — серые глаза его при этом ничуть не помягчели, смотрели пристально-оценивающе — и сказал мальчишески-ломким, задорным голосом :
— Я — Богин. Пришел знакомиться.
Они пожали друг другу руки. Усадив гостя, Глеб поинтересовался, не хочет ли он чаю. Богин сказал без улыбки:
— Коньячку бы — по случаю знакомства. Но вам нельзя. Наводил справочки, простите уж великодушно: надо знать всех, с кем придется работать, чтобы решать, от кого чего ждать и от кого чего требовать.
— Вы правы, — согласился Глеб.
— Считаю, повезло мне: приобрел парторга с жилплощадью. Этот ваш Устинов сговорчивым оказался, уж конечно, не без вашего нажима. Где это видано, чтоб со строителями домами делились! Правда, мы с вами жильцы здесь временные. Не жаль с геологией расставаться и из начальников в подчиненные идти?
— Жаль.
— Откровенно. Это я люблю. Тут характер нужен. Вы мне подходите. Я это и в ЦК доказал.
— Неужели?
— А что?! Рано ему, говорю, кабинетное кресло просиживать. Инфаркт — дело прошлое, я ему на стройке все условия создам. Мне крепкий вожак масс нужен. Ну и азиат старый. Лучше Базанова, говорю, мне все равно кандидатуру не подыщете. И что думаете? Выбил!
— Да и меня им не пришлось долго уговаривать.
— Уверен, сработаемся.
— Будем стараться, товарищ начальник. Богин хмыкнул:
— Вы мне нравитесь.
— Это уже полдела, Степан Иванович.
— Ясно. Если половину моих дел на себя возьмешь — полный порядок будет. — Богин встал, прошелся по комнате — высокий, сутулый, похожий на цаплю. — Кстати, прошу завтра к девяти. Поедем место под город столбить. Первый колышек заточен. Исторический момент: «Здесь будет город заложен». Газетчики пронюхали уже, кинохроника. Так что ты в самое время подоспел. Готовься!
— Увидимся в девять.
— А чтоб ты не скучал, — незаметно они перешли на «ты», и оба почувствовали облегчение от этого, точно это «ты» как-то сблизило их, — пришлю двух деятелей. Один — умник, другой - архитектор. Они тебя просветят перед завтрашним интервью.
— Заблуждаешься, Степан Иванович. Завтра я буду нем как рыба — точно. И не из-за упрямства. Просто никогда не говорю о том, чего не знаю.
— Так не присылать?
— Почему — пришли, побеседуем. Особенно интересен архитектор. А первый-то кто?
— Начальник СМУ, который будет строить город. Предположительно. — Богин усмехнулся. — Хотелось бы, чтобы ты все же сказал что-нибудь. — И, махнув рукой, вышел так же внезапно, как появился.
«Газик» начальника стройки, переваливаясь, как утка, довольно резво бежал по пустыне. В отдалении шла небольшая колонна грузовиков и несколько тракторов тащили на жестких прицепах домики на салазках — «балки».
Дул низовой холодный ветер. Нес пыль. Пробивал брезентовые борта автомашин, задувал в щели, забирался под телогрейку, морозил колени и кисти рук.Глеб сидел позади начальника строительства, вспоминал вчерашние разговоры, инженера, который показался очень симпатичным и деловым, и архитектора,
не оставившего о себе никакого впечатления, и думал о том, что найти здесь золото было куда более легким делом, а вот начать строительство — задача, сотканная из сотен и сотен «нет», «немыслимо», «невозможно». Здесь не было всего того, что необходимо даже самой маленькой стройке. Не было дорог, чтобы принимать грузы, тысячи тонн грузов. Надо было срочно искать воду, тянуть железнодорожную ветку. Перебрасывать энергопоезда. Создавать карьеры и базу стройинду-стрии, рыть котлованы, принимать технику и людей, думать о еде, спецодежде, крыше над их головами, их досуге. Надо было срочно рассматривать и правильно оценивать проектно-сметную документацию. Все это надо было делать одновременно и очень быстро, ибо все было взаимосвязано и взаимообусловлено.
Базанов невольно восхитился Богиным, его выдержкой и спокойствием. «Действительно, не хватает у него забот, — подумал Глеб, — надо подбирать еще и ключи к сложнейшей душе парторга, который ко всему еще и сердечник, любитель ежедневно измерять себе кровяное давление и десять раз в день в строго определенное время глотать свои пилюли и пить свои валерианки».
— Степан Иванович, а Степан Иванович, послушай, — доверительно сказал Глеб, наклоняясь к затылку начальника строительства. — Вчера я не очень разочаровал тебя?
— Нисколько.
«Не повернув головы кочан и чувств никаких не изведав», — подумал Глеб. — Суховат. Резок. Зажат. И не склонен к психологическим анализам».
И тут, будто опровергая мысли Базанова, Богин повернулся к нему всем корпусом и сказал просто, но без улыбки:
— Это потом, когда летопись стройки писать начнут, выискивать станут: как начальник с парторгом жили. Ладили — не ладили, а может, и борьба была плохого с хорошим или хорошего с отличным?.. Борьба у нас будет, Глеб Семенович, это я тебе обещаю. С планом, с природой, с выше- и нижестоящими начальниками. С разгильдяями, за длинным рублем сюда пожаловавшими. Да и мы с тобой — одного поля ягодки,— чую, иной раз сшибемся! И пусть, если по принципам. Хуже,
если мы белье полоскать друг другу начнем. Знаешь, за что я тебя взял?
Это «взял» неприятно резануло Базанова, но он за-, ставил себя смолчать: такова уж, видно, была манера разговора у Богина — незаметно вроде, будто оговариваясь, прижимать собеседника, ставить его на место, подчеркивать свое главенствующее положение. Глеб усмехнулся, давая понять Богину, что уже достаточно хорошо понимает все его «дебютные» ходы, и ответил:
— За неполноценность.
— Тут я ошибся, — Богин улыбнулся, и эта улыбка была еще незнакомой Глебу — широкой и по-мальчишески доверчивой.— А еще почему?
— Я здесь каждый километр песков и степи на пузе облазил и носом перепахал, а ты Азии не нюхал.
— Точно,— спокойно согласился Богин.
— Только ведь не стану я твоим личным консультантом по Азии, Богин. Должность у меня другая. Хотя и от консультаций не уклонюсь.
— Раз не хочешь спокойной жизни, что тебе предлагалась, будет должность у тебя людей стройки к бою готовить. Как ты это делать станешь — дело твое, но, по моему разумению, всего два способа в этом деле имеются, две меры воздействия — проповедь и исповедь. Не так разве?
— Грубо говоря... Хотя есть еще и главный способ.
— Нуте, — Богин по-мальчишески, с нескрываемым любопытством посмотрел на Глеба. Вблизи глаза у Богина оказались вовсе не холодно-серыми, а серо-зелеными, опушенными густыми и короткими ресницами. Богин, казалось, и не моргал вовсе — то ли родился такой, то ли путем долгих тренировок добился этого,— черт его знает! — поэтому, видно, и создавалось впечатление суровости его холодного, стального взгляда. — Нуте, — повторил Богин. — Интересно, что за главный способ ?
— Партийная дисциплина и долг коммуниста — одинаковые и для рядового, и для начальника,— ответил Глеб и, помолчав, спросил: — А ты воевал, Степан?
И тут, неожиданно для себя, Базанов попал в самое больное место начальника стройки, в самое незащищен-. ное его место, ибо Богин считал величайшей несправедливостью то, что он родился с некоторым опозданием
и не пришлось ему с оружием в руках брать штурмом ну хоть не рейхстаг — пусть какой-нибудь безымянный фольварк, чтобы иметь право причислять себя к фронтовому братству.
— Нет, — ответил он сухо. — Не пришлось: мальчишкой на Урале оказался, в Челябе танки строил. Пятнадцать мне было, когда война кончилась.
— Пацан, — констатировал Базанов.
— Да, тут ты меня обскакал, — буркнул Богин.
«Высоко шагнул мальчик: ему и сорока нет, а назначен такой стройкой командовать, город и комбинат возвести и золото стране дать...»
— Далеко еще? — прервал размышления Базанова голос начальника.
Глеб ответил, что проедут они чуть больше часа, потому как предстоит им преодолеть неширокую полосу барханных песков, а ехать по ним труднее, чем по асфальту.
Богин назидательно заметил, что, по его убеждению, любая серьезная стройка должна начинаться с хороших дорог и с настоящей стройиндустрии, Север это, Азия или Дальний Восток — безразлично: плевать ему на экзотику, на специфику, как бы ее там ни называли. Потом сказал, что беспокоят и озадачивают его две проблемы и два их волюнтаристских решения, которые, к сожалению, уже утверждены во всех инстанциях.
Глеб ответил, что знает, о чем речь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105