Он менялся на глазах. Проект будущего города, во всех деталях изображенный на фанерном щите, встречал каждого, кто приезжал сюда, как встречал каждого новый массивный пивной ларь-сруб, установленный предприимчивым ОРСом на границе песков, где был принят жестокий сухой закон, и Кара-таша, где для любителей хоть чем прополоскать горло всегда было поистине «море разливанное».
Проект — проектом, но жизнь — жизнью. На стройку приезжали люди. Их надо было где-то селить. Ставили большие медсанбатовские палатки, списанные из армии после войны, сооружали фанерно-дощатые бараки. Прибыло начальство, отделы проектного института, разные службы. Для них сооружались более капитальные и благоустроенные помещения. Начала поступать техника. То тут, то там вырастали склады и гаражи. Росло здание электростанции, заканчивалось сооружение насосной. Караташ вырастал из архитектурного проекта, как годовалый ребенок из первых чепчиков и распашонок. Он застраивался стихийно — земли вокруг сколько угодно, где хочешь, там и строй, как хочешь, так и строй! Дома расползались по песку на все четыре части света, расстояние между отдельными районами все увеличивалось и увеличивалось, на окраинах роились неизбежные спутники каждой стройки — странные сооружения из проржавевших листов кровельного железа, фанеры, досок и брезента, принадлежавшие индивидуальным застройщикам и называемые в народе «шанхаями», «ниццами» и «градами ките-жами».
Впрочем, кто-то из начальства вспомнил, видно, и о модных в начале пятидесятых годов архитектурных проектах. Началось создание и оформление центра Ка-раташа. Ко всеобщей радости покорителей пустыни, в центр «воткнули» первый двухэтажный кирпичный жилой дом, за полкилометра от него — другой, третий. Вышедшие на воскресник караташцы заложили между ними сквер, собственноручно вылепили из цемента трехметровую чашу будущего фонтана, готового функционировать — после того как подведут воду, разумеется. ..
Но что бы там ни говорили остряки, центр поселка действительно стал преображаться темпами, невиданными в пустыне. Были заселены кирпичные дома. Построен обширный ресторан с зимним садом и большой верандой под полосатым, как матрац, тентом; отличная театральная площадка на триста мест с вращающейся сценой, занавесом, похожим на громадный текинский ковер, и открывающейся-закрывающейся крышей, новое здание стройуправления с двумя приземистыми, точно ножки грибов-боровиков, неистребимыми белыми колоннами у главного входа. Не очень впечатляющий архитектурный силуэт центра дополняли два стандартных дома из кирпича, отданные под надзор однорукого Митрича, который занимал весьма важную должность коменданта домов для приезжих.
К моменту сдачи в эксплуатацию театрально-концертного зала, ресторана и особенно гостиницы стройка канала в пустыне стала известной, популярность ее в республике быстро росла (трудности, песок, жара, экзотика!), и в Караташ зачастили представители газет, радио, кинематографа, артисты, целые концертные бригады и, уж конечно, командированные, ибо добрая сотня предприятий работала для будущего канала.
С южным участком трассы канала все казалось ясным: вода пропускалась по руслу древней, исчезнувшей в песках реки. Берега ее протянулись чуть ли не на сто километров, и правый отчетливо возвышался над серповидными барханами. Северный участок требовал особо тщательных изысканий: на запад и юго-запад от Караташа лежали места малоизученные и труднодоступные. Похоже, даже караванные тропы не проходи-ли здесь в ближайшие полвека, а может, и больше.
И тут в Москве заинтересовались проектом канала. Начальник строительства Музычук затребовал его от своих, стал жать и давить на них. Ему привезли проект недоработанный, весьма неточный в северной части. Он благосклонно выслушал руководящих работников, говоривших больше о том, что даст краю уже построенный канал и сколько пустынных земель он превратит в цветущие поля, чем о том, как трудно будет возводить его. Музычук, хотя и имевший опыт работы на крупнейших гидротехнических стройках страны, поверил им. Но северный участок трассы ему не понравился: крутит, петляет. Он взял красный карандаш и провел от реки и Караташа прямую жирную линию на юго-запад. Он любил решительные и прямые линии. И никто, конечно, ему не возразил, не сказал ни слова. А может, и сказал: «Как это здорово, как замечательно!» История об этом умалчивает. Проект ушел в Москву. И вскоре повсюду — в республиканских газетах, и в книгах, и на красивых плакатах — незамедлительно и в разных видах появилась эта жирная красная линия, смело перерезавшая пустыню от реки на юго-запад...
Отступать было некуда — стройка стала разворачиваться. Да еще как — с размахом! Рос Караташ. Обрастало все новыми и новыми отделами управление строительства канала. Все что-то делали. И только несколько человек во главе с начальником этого уже громадного хозяйства знали: строить пока что, в сущности, нечего, надо искать трассу северного участка, максимально приближенную к красной линии.
Музычук вырвал для себя еще одну геологическую экспедицию и кинул ее на север.И пока наш брат геолог ползал по пескам на пузе, Музычук с блеском и видимой всем широтой занялся подготовительными работами. Он верил в свою звезду. На берегах реки начался монтаж уникального, купленного в Германской Демократической Республике кабель-крана. Он должен был полностью заменить паром и обеспечить перевоз грузов и людей через своенравную реку. Строили бетонный завод, тянули железнодорожную ветку и ЛЭП. Параллельно будущей трассе сооружали асфальтовую дорогу. Она уходила от Караташа на юго-запад, и о каждом проложенном километре ее
с гордостью писала организованная на стройке многотиражная газета.Музычук был неутомим. Он появлялся сразу в нескольких местах и будто не спал вовсе. Про него ходили легенды. Этот коренастый, немолодой уже человек с широким приятным лицом крепко стоял на земле, упираясь в нее короткими и сильными ногами. Он был тертый калач, Музычук, и не всякая буря могла повалить его, сбросить с руководящего кресла. Бурь этих он пережил не одну. Привык к борьбе, знал сотни приемов атак и ловких отступлений, умел все, короче говоря. Он не очень-то был силен в технике. Всеми техническими вопросами ведал главный инженер строительства Иристов — утверждали, что он из старинного грузинского рода князей Иристави. Интеллигент до мозга костей, специалист опытный и знающий, Иристов очень страдал из-за того, что пришлось ему ходить под началом Музычука, который, правда, отлично командовал людьми, умел зажигать их и заставлять работать, но в глазах Григола Ивановича Иристова оставался существом совсем иного, чем он и его друзья-инженеры, порядка, зараженным к тому же неистребимой склонностью к авантюризму. Авантюристов, которые пытались распоряжаться техникой, Иристов ненавидел. Музычук почувствовал это сразу. В инженерные дела не вмешивался, пытался расположить к себе Григола Ивановича. Тот не пошел на сближение, но все равно должен был тянуть в одной упряжке с начальником; и Иристов присутствовал при отправке липового проекта в Москву и промолчал, не посмел возразить Му-зычуку. Впервые в жизни поступился своей инженерной совестью и проклинал .себя, что поступился, и оправдывал: все лишь поддакивали да кивали. Зачем ему, ординарному, в сущности, гидротехнику, выступать со своим мнением?! Авось все и образуется. Музычук вот уверен, что образуется. Скорей бы кончали свои изыскания геологи.
Пока что Иристов разрабатывал с главным энергетиком строительства Минцем оригинальный проект. Мощные экскаваторы роют пионерную траншею по трассе будущего канала, и в нее сразу пойдет вода. Следом двинутся земснаряды. Два, может быть три — уступом. Они расширят и углубят русло. Питать зем-
снаряды будут энергопоезда, без больших переделок установленные на баржах. Не хватит мощности земснарядам — на берегу возникнет временная линия электропередач с переносными опорами, и земснаряды будут цепляться к ней.
Иристов и Минц рассчитали все: как расположить на двух баржах энергопоезд; как и где монтировать энергопоезда, прибывающие в разобранном виде на далекую пока еще от Караташа станцию железной дороги; как доставлять уголь для паровых турбин, вращающих генераторы энергопоездов; насколько убыстрится сооружение канала при таком методе строительства, если ростовский земснаряд имеет плановую производительность триста кубиков в час, при хорошем грунте намывает более пятисот и за смену сможет пройти десять-двенадцать метров... Учли все. И это был действительно точный, оригинальный и красивый инженерный проект. Иристов и Минц не могли учесть лишь одного — сроков, когда геологи закончат свои изыскательские работы и когда проектировщики скажут: «Тут, тут и тут. Можете начинать строительство...»
Но время шло, а проекта северного участка трассы все не было. Зато ежедневно появлялись все новые и новые, самые неожиданные трудности, с которыми руководителям строительства приходилось бороться. На это уходила масса средств, времени и энергии. Подобная суетня, с подъемом описываемая вашим братом журналистом, и выдавалась за строительство Первомайского канала.
— Ну, а конкретно — какие трудности? — перебил Зыбин. — У меня вообще возникло представление, что многие стройки начинаются с трудностей. Потом все утрясается и образуется. Строители уверены: каждая новая стройка — самая тяжелая. Может, конечно, дилетантски сужу, я ведь на стройках гость редкий, мое дело — пары да озимые.
— И все же сооружение канала в пустыне пятнадцать лет назад было делом очень сложным,— возразил Глеб. — Даже не считая самой главной трудности — отсутствия проекта северного участка, о котором я говорил. Посуди: бездорожье, безводье, суровый климат с большими суточными перепадами температур, с дикой жарой летом и морозами зимой, частыми сильными ве-
трами, достигающими двенадцати — пятнадцати метров в секунду. Просто никто и никогда не возводил крупных гидросооружений в таких условиях. Как, например, будет вести себя в подобных условиях бетон? Можно ли использовать местные засоленные суглинки для производства сырцового кирпича? Откуда взять гравий? И еще сотни «почему» и «как».
— Ну понятно, понятно! — Зыбин поднял руки, показывая, что сдается и готов к продолжению беседы.
— Или вот еще — уж слушай! В одно прекрасное осеннее утро загорелась верхушка опоры электропередачи неподалеку от Караташа. Затушили. Вскоре загорелась другая, третья. И все утром! Что это? Случайность, диверсия? Агенты иностранных разведок в пустыне?.. Стали наблюдать — и установили: виновата пыль. Местная солончаковая пыль, которая толстым слоем покрывала изоляторы и траверсы. Во время утренней росы образовывалась цепь тока, и верхушки опор горели, как свечи. Один из вызванных научных авторитетов Посоветовал сменить изоляторы, поставить тарельчатого типа. Не помогло. В первый же воскресный день главный энергетик Минц во главе полка своих орлов кинулся мыть и протирать изоляторы на временных линиях и менять их на постоянные. Вообще эта лёссовая и солончаковая пыль давала прикурить не только энергетикам, но и каждому, кто имел дело с машинами и какими-либо механизмами. В Караташе даже появился вскоре весьма симпатичный кандидат наук, инженер, которого все звали «пыльным ученым» Он и взялся изучать влияние пыли на машины и средства борьбы с нею. Хочешь спросить, что он предложил после месячного сидения в столице страны Музы-чуковии? Лично я с ним не беседовал, а шутники утверждали: вытирать пыль мягкой тряпочкой или осторожно сдувать ее с трущихся частей агрегатов.
Или полевые грызуны! Никто не думал, что их столько здесь, сусликов, мышей, бог знает еще кого, и что они так полюбят покрытый хлорвиниловой изоляцией телефонный кабель. Пришлось повсюду выкапывать кабель из земли и подвешивать на столбах. Сколько это заняло времени! Вот тебе только два примера и две проблемы из сотен возникающих на стройке, так не похожей на всякую другую.
— Ну а ты, собственно, чем занимался в Караташе? Искал золото?
— Отнюдь, — улыбнулся Базанов. — Совсем не золото. Золото уже давно искали и без меня, и далеко от Караташа. А я, только-только став дипломированным специалистом, был послан в двадцать первую геологическую экспедицию и присоединен к группе гидротехников, решающих, как казалось мне тогда, важную — а на деле весьма второстепенную — задачу: поиск старой оросительной сети и возможность использования ее на строительстве. Лично я занимался бурением и определял : если близки к поверхности коренные породы — значит, не будет фильтрации, русло старого канала можно использовать для подачи воды. Тебе понятно? Гидротехники были замечательные малые, и вообще тот период, несмотря на весь мой сегодняшний сарказм, вызывает у меня приятные воспоминания. Очень приятные !
Глеб замолчал. ...Его снова захватили воспоминания об Асе. За годы, прошедшие после гибели жены, ее облик, все, из чего он складывался, не уходил, не стушевывался, не забывался. Ее насмешливые глаза, которые почти одновременно могли стать и сердитыми, и нежными, словно подсвеченными изнутри; лицо с высокими скулами и упрямым подбородком; любимые словечки и привычки, любимая поза - сидеть поджав ноги. И совсем уж мелочи, вроде того, как теребила и терзала она мочку уха, когда задумывалась, как часто-часто подрагивали у нее уголки рта, когда Ася хотела, чтобы он поцеловал ее, хотела близости...
Была у них еще одна встреча — радостная и нежданная. Вскоре после отпуска, что провели они в Белоруссии и Ленинграде.
Глеб сидел в самаркандском тресте с отчетами. Ася летела с Памира в Москву на совещание. Во время пересадки в Ташкентском аэропорту она случайно встретила Сеню Устинова. Он сказал ей, что Глеба внезапно вызвали в Самарканд, в трест. Ася чуть ли не силой отобрала у Сени билет на последний вечерний рейс — в кассе билетов, конечно, не было — и полетела
в Самарканд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105