Разворачивались бетонные работы. Они-то и были трудны тем, что каждый корпус будущей фабрики, каждый цех, каждая площадка под оборудование имели свои размеры. И это затрудняло работу, заставляло сооружать всякий раз особую опалубку, собирать и варить арматуру тут же, на площадке, порой в совершенно немыслимых производственных условиях. Шемякину приходилось все время изворачиваться: не хватало то сварщиков, то столяров, приходилось «доставать» их, «брать взаймы», переманивать разными посулами из других СМУ. Но, странное дело, нервозная эта обста-новка, которая нагнеталась уже более месяца, ничуть не озадачивала, казалось бы, Шемякина. В стихии, где ежечасно требовались нервы-канаты, Шемякин чувствовал себя уверенно, как рыба в воде. Почему? Когда набрался он опыта? Откуда брал силы? В чем состоял секрет его руководства? Это и хотел выяснить Базанов.
...Шемякин без лишних предисловий обрушился сразу же на третий участок: там собрались бездельники и слюнтяи с дипломами, руки боятся запачкать, голос повысить, мозгами покрутить. Они наверняка план провалят, но это ведь и по плану СМУ ударит, ни в чем не повинных людей прогрессивки лишит. Как нашкодившего первоклашку, поднял он начальника участка Дубровина, крикнул:
— Что соврешь в свое оправдание? Ты ж начальник участка, а не мокрая курица! Смотри в лицо товарищам, если совесть тебе позволяет!
Дубровин — пожилой, с могучими покатыми плечами переступал с ноги на ногу, крутил взлохмаченной головой, поминутно вытирая обильный пот на лбу и шее крохотным мокрым платочком, свернутым в комочек, который, как воробушек, казался жалким в его огромных черных ладонях.
— Так есть же причины, — бормотал Дубровин. — Специалистов недокомплект.
— Перемани, найди, хоть сделай! Даю сутки. Не выправишься, на себя пеняй!
На минуту Глеб подумал, что Шемякин дает представление специально для него, и посмотрел по сторонам. Но нет, лица собравшихся были серьезны, хмуры, кое у кого — привычно равнодушны. Видимо, подобные разносы стали здесь системой, нормой...
Поговорили в таком духе и довольно быстро разошлись, получив каждый свою порцию ругательств, окриков и зуботычин — все вроде бы и довольные даже. А Шемякин, выпроводив их и оставшись один на один с Базановым, переменился буквально на глазах. Уже понял, о чем пойдет разговор, и, упреждая парторга, начал первый. Сказал, словно извиняясь:
— Мне план давать надо. План, план — любой ценой, Глеб Семенович. С меня таким же образом его главный требует, давит. Ежедневно.
— А люди у вас что, глухие? Или понимают только окрик ?
— Так ведь гаркнешь, нажмешь с соленым словцом в придачу — вот и показатели растут, — отшутился Шемякин.
А увидев, что не идет парторг навстречу его шутке, не расположен («Черт его знает, может, все же по письму прилетел»), сказал, что золото, как справедливо не раз подчеркивал Степан Иванович Богин, все равно что фронт, а строитель комбината — солдат. Тут расшаркиваться перед каждым нечего. Тут надо командовать — давать приказы и их выполнения требовать. И о дисциплинарных взысканиях напоминать — это тоже большое воспитательное значение имеет.
— Целая философия, — заметил Глеб.
— А как же, Глеб Семенович! — подхватил Шемякин. — Без такой философии мне никак нельзя, завалюсь и не выплыву, не встану.
— Ну, пойдемте, показывайте свое хозяйство.
— Это пожалуйста, с великим удовольствием! — обрадовался Шемякин и, вставая, крикнул, постучав кулаком в дощатую перегородку: — Петр! Э, Петр!
— Здесь я,— раздалось из-за перегородки. — Что?
— Переключи на себя телефон-то. Я гидом при высоком начальстве, на площадку поехал. Вернусь, когда отпустят!
Особая у него была манера разговора, ничего не скажешь. И не очень приятная. Правдолюбец? Может, он по характеру такой? Или старается для пользы дела, понимаемого по-своему?..
Они ехали мимо рудного карьера, где уже разворачивались вскрышные работы и бульдозеры прокладывали дороги к пригнанным сюда экскаваторам УЗТМ.
— Командую как могу, — словно оправдываясь, сказал Шемякин. — Начальника после селя грипп одолел, никак поправиться не может. Слаб он еще по стройке мртаться и грязь месить. Из конторы по телефонам руководит, а я уж помогаю — его руки и ноги! — как могу. Прикипел душой к Бесаге.
Глеб промолчал.
«Газик» миновал участок монтажа сборного железобетона и остановился возле будущих цехов первой обогатительной фабрики, где шло бетонирование фундаментов. Шемякин, пропустив Базанова и увидев, что тот остановился с одним из рабочих, подозвал прораба — молодого вихрастого парня — и, отведя его в сторону, сказал, сдерживая раздражение:
— Ведь вчера должны были здесь кончить, Лок-шин, а? Волосатик ты эдакий!
— Мучаемся, — оправдывался прораб. — Горе, не работа! Феодализм! Крепостной способ производства, точно!
— Тебе, конечно, где бы полегче! — иронически скривил рот Шемякин.
— Сколько площадок, столько размеров, и каждой — особая опалубка. С ума сойти, Матвей Васильевич.
— А я и не знал!
— И учтите: арматуру тут же собираем и варим — с полным нарушением техники безопасности. Предупреждаю.
— Этого я не слыхал. А за нарушения можешь и под суд.
— Одному, по правде, не хотелось бы, Матвей Васильевич.
— Ну, разговорился! — оборвал его Шемякин и, увидев, что Базанов окончил разговор, оставил прораба и, улыбаясь, пошел к парторгу. Спросил: — Так что, можем следовать дальше, Глеб Семенович?
— Вы же сами объявили себя гидом, ведите. Они двинулись по площадке...
— Вы были на фронте? — поинтересовался База-нов.
— А как же! — с пафосом и некоторым возмущением воскликнул Шемякин и замолк, не стал развивать этой темы.
— Иной тон, иные отношения с подчиненными вы не считаете возможными? — чувствуя, что злость растет, но сдерживаясь, спросил Глеб.
— То есть? — притворно удивился Матвей Васильевич.
— Скажем, дружеские, уважительные, человеческие отношения?
— Почему же ? Я не бюрократ. — Шемякин приосанился. — В неслужебное время. Кого хотите, спросите. Тут я готов и пулечку расписать по малой, и поохотиться с коллективом, и хоть на свадьбе чьей поприсутствовать. А на производстве для меня сначала план, потом люди, простите за прямоту. Может, я недопонимаю что, укажите.
— Недопонимаете основного, — сухо сказал База-нов. — То, что план делают люди. И пока вы не поймете этого, вам трудно будет руководить коллективом.
— Так я ведь не сам себя на руководящую должность назначил, — сказал Шемякин весьма самоуверенно и безбоязненно.
«Мудрый карась, — мелькнула у Базанова мысль. — Чует богинскую поддержку, вот и не крутится, не ловчит даже: не свои, богинские мысли излагает. Возьми его за хвост, подсеки и вытащи сачком. Черта с два! Он ведь на коне: план выполняет, прогрессивку людям аккуратно выплачивает и переходящее знамя поди отберет. С помощью Богина и, главное, его именем Шемя-
кин многое может наворотить, прав был Азизян — надо придерживать этого выскочку...»
Три дня провел Базанов на промплощадке, и за это время мысль эта укрепилась, хотя Матвей Васильевич не давал никаких, казалось бы, поводов для недовольства: был ровен с парторгом, внимателен, но без услужливости, не лез, не набивался больше в гиды, но был всегда рядом, когда требовался, готов ответить на любой вопрос, хорошо знал, сколько вырабатывает любой бетонщик или сварщик. Он действительно умел подстегивать людей и давить на них. Для дела, для плана... И немножко для себя, вероятно, для карьеры. Шемякин справлялся с должностью шутя. В одном из разговоров с Базановым он, будто обмолвившись, отчетливо дал понять, что мог бы командовать и соединением побольше и что плох тот солдат, который, как известно, не мечтает быть генералом. И пошутил: подучиться малость, он и стройкой мог бы руководить...
Вернувшись в управление строительства, Базанов доложил обр всем виденном начальнику.
— Насколько я понимаю, на промплощадке тебя все устраивает, кроме Шемякина? — с неприкрытой иронией спросил Богин.
— Не все, а Шемякин вот не устраивает — точно.
— Придираешься! — весело отмахнулся Богин. — На его месте вентилятор хорошо бы работал: поворачивайся только! План дает? Ты обрати внимание на Пятое СМУ, вот где собрались слюнтяи и бездельники! Надо бы их продрать с песочком, да все руки не доходят. Съездил бы ты туда, мобилизовал коммунистов.
«С песочком», «слюнтяи» — вот из чьего лексикона брал свои словечки Шемякин.
— Я был там, — возразил Базанов. — И накачки не требуется: выправляют положение.
Богин заметил:
— Начальник всегда прав, когда хорошо трудится. И всегда виноват, если смотреть на него с точки зрения работяги-лоботряса, которому главное с утра до обеда время как-то провести, а потом ужина дожидаться. Шемякин на стройке — находка. И придется принимать его таким, какой есть, каким родился. — И тут же попра-
вился, добавил примирительно: — Оставь его в покое. Давай не станем портить себе настроение, Семеныч. Береги свое здоровье. И мое береги...
Сложным механизмом был Степан Богин.Словно стальную, отлично закаленную пружину загнали в этого отнюдь не атлетического сложения человека. За все он брался сам, все помнил сам, всем руководил сам. Богин говорил: «Я грохнул еще бетонный завод», «Я открыл баню», «Увеличил вдвое мощность ДСК», «Я пустил авторемонтный завод». Или: «Я прогнал взашей ворюгу повара из столовой на Бесаге», «По вине слесаря-охламона сутки простоял бульдозер на карьере. Я снял и ремонтника, и начальника смены — он разгильдяй, безынициативный».
Мелочей для Богина не существовало. С одинаковым азартом кидался он доставать запчасти к кранам, встревал в геодезическую разбивку новых домов, руководил закладкой фундамента под какую-нибудь фабрику (промплощадка, правда, всегда оставалась для него на первом, самом главном месте!). Богин не просто вмешивался, он неизменно давал правильный совет, принимал решение, брал на себя всю ответственность. Он хорошо знал дело, был неутомим, и этому можно было позавидовать.
Богин редко повышал голос, одинаково спокойно давал выговориться и правому, и виноватому. И тут же демонстрировал наплевательское отношение к людям, подчиненным ему, независимо от поста, который они занимали. Он был пунктуален до педантизма. Летучки, планерки, пятиминутки, диспетчерские совещания проводились точно в назначенное время, несмотря ни на что, даже на звонки из Ташкента или Москвы. По Степану Богину можно было проверять часы: он заходил последним и закрывал двери. Опоздавшие не допускались ии при каких обстоятельствах. По этому поводу много разных баек ходило по стройке. А свидетелем одного комического эпизода Глеб стал сам.
Произошло это на собрании начальников строительно-монтажных управлений, назначенном на семнадцать ноль-ноль. Зная точность Богина, почти все уже заняли места в физкультурном зале (недавно была построена первая новая школа, а в старую, одноэтажную, переехало пока что управление строительства), и лишь два
заядлых курильщика, разговаривая у входа, никак не могли расстаться с сигаретами, досмоленными уже до ногтей. Без одной минуты семнадцать Богин, не глядя по сторонам, промчался коридором. Поздоровавшись, курильщики вежливо пропустили начальника строительства. Богин, не ответив на приветствие в воспитательных целях (за одну минуту до совещания все обязаны были уже сидеть на местах) или потому, что задумался и просто не заметил строителей с Бесаги, проскочил в зал, не забыв закрыть за собой двери на задвижку. Так в угоду точности была наказана вежливость...
Пожалуй, одного Шемякина и любил Богин. Остальных он недолюбливал, считал: всегда могут сделать больше, чем делают, придуриваются, прикрываются разными объективными причинами. Готовы, чтобы как-то оправдаться, валить один на другого, с больной головы на здоровую.
Общаясь с ними, Богин проговаривал обычно такой текст:
— Считаете, у вас трудности? И самые большие? А у других их нет? Ошибаетесь - есть! И не меньше, чем ваши, потому что и вы, и они не умеете создать четкую организацию. Организация - это план, задание, график, ответственность и жесткий контроль за исполнением. Организацию создает коллектив. Только так! Нет четкой организации - значит, нет коллектива!
И от Базанова требовал:
— Ты партийный руководитель, я от тебя одного жду: ты мне настоящий, спаянный отряд создай, крепкий, мобильный, как современная десантная дивизия. Она - кулак! Ночь, полночь - поднял по тревоге и бросай куда хочешь! Ты же солдат бывший, понимать должен!
Базанов возражал:
— Десантную дивизию из строителей я тебе вряд ли составлю: и ты не генерал, и мы не солдаты. И экспериментировать с людьми нечего. Они ведь понятливые. Большинство по велению сердца, по своей охоте приехали. С ними просто поговорить надо по-человечески, по-доброму.
— Чего это на немецкий тебя потянуло? Знаешь язык ?
— Знал. Забыл основательно.
— Мольтке какого-нибудь цитируешь? Бисмарка?
— Из Толстого, из Льва Николаевича.
Богин хлопнул себя по коленям, резко встал, будто перочинный нож раскрылся, сказал обескураженно:
— Тьфу, черт, забыл!
Он ведь, Богин, всерьез считал, что обязан и всю русскую литературу назубок помнить, по крайней мере классическую. Верил искренне, что такие, как он, призванные руководить массами, могут и обязаны при необходимости возглавить любой ответственный участок не только строительства, но и экономики, науки, культуры — любой отрасли, одним словом...
Шло время, и стройка росла. И количество наиважнейших объектов все возрастало и возрастало. Транспортные коммуникации растягивались. И количество нерешенных проблем все увеличивалось. Богин начинал сбиваться с темпа, «троил», как говорят автомобилисты. Он сократил время своего сна и отдыха, выбил для себя персональный самолет АНТ-10, завтракал на ходу, а обедал в полете, как утверждали остряки.
Скованная им же инициатива руководителей на объектах требовала его постоянного вмешательства, его присутствия, его команд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105