Богин сидел рядом с Базановым за столом президиума. Физкультурный зал школы с трудом вмещал
собравшихся. Конференция была весьма представительной — и президиум оказался большой, так уж решило собрание, ничего не попишешь. Услышав критические замечания в адрес парторга, Богин просиял, слегка подтолкнул локтем Глеба, сказал удовлетворенно :
— И до тебя добрались. А то я уж думал — святой ты у меня. Но вот конференцию эту ты хороп з подготовил.
— Ничего я не готовил.
— Знаю, знаю, чья кошка мясо съела!
— Был бы на последнем парткоме — знал точно.
— Хотел прийти, — схитрил Богин. — Честное слово, хотел. Не успел. Заехал по пути к субподрядчику на Бесаге. Думал, полчаса, не больше, а схлестнулись и — до ночи. Остался и заночевал там.
— Тогда здесь слушай повнимательней, — усмехнулся Базанов.
— А ты выступать собираешься? О чем, если не секрет, чтоб неожиданность не убила.
— Буду выступать против плана, добытого любой ценой. План надо выполнять, но только не отступая от конституции и принципов, которыми должен руководствоваться в своей работе коммунист независимо от занимаемой должности. Давать план, не считаясь ни с чем, — это ведь и стиль работы, и нравственная атмосфера в коллективе.
— Значит, выступаешь против меня?
— Ну почему против тебя? Против некоторых твоих принципов.
— А авторитет мой — тебя это не беспокоит? Стройка выходит из пеленок, ею все труднее управлять, не видишь? Не руби с плеча. Полк людей - не место для обсуждения деятельности руководства. Обсудим ты и я, спокойно, за круглым столом. Может, и покаюсь. Так как — договорились?
— Чего нам торговаться? Считаешь, не время выступать мне на этой конференции так, как я хотел, — подумаю. Может, и не стану. Но не потому, что перед коммунистами твой авторитет оберегать взялся, а потому, что ошибки богинского стиля руководства не стали еще явлением, по которому надо немедля открывать огонь из главного калибра.
— Так-так.
— А о плане скажу и о Шемякине скажу. О Богине молчать буду, раз просишь.
— И на том спасибо, — улыбнулся Богин. Начальник строительства улыбнулся неискренне.
Настроение у него было испорчено с самого начала, с открытия конференции. С той минуты, когда избрали президиум, он уверенно прошел к длинному столу под красной скатертью, сел в центре, за графином, и увидел рядом парторга. И даже не самого парторга он увидел прежде всего, а его пестрые орденские планки, приколотые густо, в четыре ряда. Богину показалось, тот нарочно надел знаки солдатской своей доблести (первой — планка ордена Ленина за золото и Красного Знамени за войну — его нечасто давали рядовым), чтобы как-то принизить его, начальника стройки, награжденного всего-то медалью «За трудовое отличие» и орденом «Знак Почета», которые он редко и надевал. Богин представил, как начальник и парторг выглядят рядом, из зала. Сравнение было не в его пользу. Он мрачнел, но крепился, отбрасывая от себя эти мелкие, не достойные его мысли. Заставил себя сосредоточиться, стал записывать в блокнот наиболее интересные предложения выступающих, набрасывая отдельные, не систематизированные еще тезисы своего будущего выступления. И тут Базанов, черт бы его побрал, полез со своим разговором. Подумаешь, благодетель, не будет выступать с разоблачительными речами, уступил... И термин нашел — «богинский стиль», ярлычок повесил. И я ведь могу повесить. Но не время сейчас для ярлычков, дорогой Глеб Семенович... И Шемякина, который тебе почему-то не понравился и, похоже, камнем преткновения становится, я не дам в обиду: он толпы болтунов стоит, с ним мне работать легко. Мне объяснять ему нечего, я требовать могу. Требовать, когда все другие руками разводят: «Невозможно, товарищ начальник, ни сил, ни прав у нас нет, все возможности исчерпаны...»
Так рассуждал Степан Иванович Богин, одним ухом слушая и в то же время набрасывая план своего выступления, в котором он решил быть жестким и потребовать того же от всех руководителей и оправдать эту жесткость аргументами о важности стройки и неви-
данно короткими сроками. А еще Степан Иванович Бо-гин думал о том, как бы это сделать так, чтобы выступить последним, за парторгом, хоть это и не положено — последнее слово за собой оставлять... Богин не испытывал ни сомнений, ни колебаний, ни малейших угрызений совести. Он искренне верил, что начальник строительства имеет право поступать так, как сочтет нужным, если он уверен, что поступает на благо Делу, ради Дела... Тут он мог переступить и через самого себя, а не только через слова «неудобно», «неэтично», даже «немыслимо», и через десяток других подобных слов и фраз...
Партийную конференцию было решено продолжить на следующий день: записалось очень много желающих высказаться в прениях. Коммунисты проголосовали за то, чтобы не подводить черту.
А рано утром из Дустлика раздался звонок: приехали архитекторы из Ленинграда.
— Сколько их? — спросил Глеб у диспетчера.
— Пятнадцать — двадцать, — ответил тот несколько растерянно и добавил: — И вещи, очень много вещей.
Глеб тут же сообщил приятную новость Богину, сказал, что сам встретит гостей. Надеется, едут они не с пустыми руками, а с утвержденными проектами, но не понимает, почему столь мощным десантом, который непросто разместить где-то и устроить получше. И пошутил:
— Чтоб не разочаровались в восточном гостеприимстве и со стройки не сбежали. И ты уж давай поласковей, поприветливей, Степан, когда представлять их буду.
Богин ответил, что нынче не очень расположен к дипломатическим приемам, и поинтересовался, успеет ли парторг к открытию утреннего заседания или дал команду начинать без него.
— Успею, успею, — сказал Глеб, — обязательно!
Он вызвал два микроавтобуса и помчался к железной дороге. И тут впервые за долгое время подумал о Морозовой. Интересно, приехала ли она, ведь так стремилась посмотреть Азию, поработать на трудной стройке. И первой, кого он увидел на дороге, была она. Оба обрадовались встрече и не смогли скрыть этого.
— Я знала, именно вы приедете за нами, Глеб Семенович. Но почему-то думала увидеть вас в пропыленном комбинезоне, в ковбойке. А вы, как в Ленинграде, да еще при всех регалиях.
Глеб торопливо принялся объяснять, что у них второй день партийная конференция, поэтому он и при параде : положение обязывает, хотя встречать у себя дома дорогих гостей - ситуация не менее почетная и торжественная.
- Рада вас видеть,- сказала она.
- И я рад.
Они хотели сказать друг другу еще какие-то нужные, добрые и искренние слова, но тут их окружили архитекторы во главе с Кириллом Владимировичем Поповым, как всегда веселым, оживленным, с радостным лицом молодого спартанца.
Крепко тряхнув руку Базанова, он сказал:
- Рапортую! Привез несколько утвержденных Госстроем и министерством проектов, главное — проект дома. После бурных дебатов он признан экспериментальным... Привез группу архитектурного надзора в составе пятнадцати человек, на год. Примете хорошо, пробудут дольше. Группой руководит Морозова Наталья Петровна, заместитель Иван Олегович Яновский — вы знакомы. А это наш главный конструктор, вы тоже знакомы, впрочем.
Вперед выступил и поклонился человек в курточке со множеством кнопок, карманов и молний. В Ленинграде он казался пареньком, но тут, присмотревшись при ярком утреннем солнце, Глеб увидел, что пареньку за сорок, просто он, как большинство работающих в этом проектном институте, сумел сохранить спортивную форму. Главный конструктор поиграл молнией на груди и напомнил, слегка заикаясь:
- Св -вирин... Леонид Михалыч, п-п-прашу любить и жаловать.
Попов представил каждого из группы Морозовой и сказал:
- Помогите нашим ребятам, Глеб Семенович, Люди они, в сущности, на стройке бесправные, никто им не подчинен...И улыбнулся.
- А теперь - поехали, показывайте, что вы тут понакрутили.
...От бывшего разъезда, ныне железнодорожной станции Дустлик, начиналась степь. Серая и плоская, как стол. Желтая на песчаных волнах. Бурая и красноватая на плавных пологих холмах, уходящих к горизонту. Мимо станционных зданий и складов (они всегда кажутся неприглядными) шла на север прямая и широкая дорога. Песчаные языки упрямо лижут бетонное полотно. Ветер завивает и тянет к еще голубому в этот ранний час, но уже выцветающему небу пыльные буруны, гонит по степи большие шары перекати-поля.
— Все, как вы рассказывали, — говорит Морозова, повернувшись к Базанову. Она сидит в первом «рафике» рядом с шофером.
— Мрачно? — спрашивает Глеб.
— Информация была правдивой, — отвечает она и снова глядит вперед, с любопытством крутит головой по сторонам.
«Молодец, оделась не для прогулки, а соответственно пустыне: спортивный костюм, не очень яркая нейлоновая куртка, башмаки на толстой подошве — умница», — думает Глеб.
Дорога пересекла нечеткую, почти стершуюся цепочку холмов и чуть повернула на запад. Слева потянулась база стройиндустрии — подстанция, растворный и бетонный узлы, полигон, здание деревообделочного комбината, справа — строящееся здание холодильника.
— Теперь повеселее? — спросил Глеб.
— Темпы у вас, не знаю как и назвать, — отозвался Попов,— космические! Мы над проектами Солнечного работали, думали, удивим вас скоростями, но куда нам! Остается удивлять только идеями.
— Хорошие хоть идеи?
— По нашему мнению — гениальные!
— А по мнению Госстроя и Стройбанка?
— Тут особый разговор. Где шли напролом, где хитрили. Все уперлось в стоимость одного метра жилпло+ щади. Но, в общем, пробили с помощью министерства. И если вы, строители, сделаете все, что мы надумали, — будет отлично.
— А почему дом экспериментальный?
— Да оттого, что с такой формулировкой и для себя спокойней: удастся, соорудим — значит, оправдан эксперимент, сорвется — а мы и не утверждали: просто дали, мол, попробовать, - заулыбался Попов.
— Послушайте, Кирилл Владимирович, а не согласитесь ли вы выступить перед нашими коммунистами и рассказать о проекте будущего Солнечного?
— Отчего же, я могу, — сказал Попов. — Проверим
идеи на массах. Тем более что массы весьма компетентны, им строить все то, что мы накрутили, и главное — жить тут...
Партийная конференция работала до полудня.Последним в прениях выступил начальник строительства. Он хотел, правда, чтобы речь его, а не База-нова как бы подвела итог собранию и наметила задачи, но Александр Трофимович Яковлев, очередной председательствующий, несмотря на записку Богина, не дал ему выступить после того, как будут закрыты прения и« предоставлено заключительное слово Базанову. Степан Иванович а последний момент решил все же «не заводиться»: глупо, не место, пе время. И как это вообще могла ему прийти в голову мысль ставить проблемы руководства на общее обсуждение, хотя всем известно, что народ всегда любил и любит либеральный стиль руководства, а поэтому и здесь, на партийной конференции, поддержали бы наверняка не его, а Базанова. Зачем же лезть на рожон, если и сам Базанов от подобной идеи отказался? Считает, не сформировался «бо-гинский стиль», не стал явлением — и прекрасно. Замнем для ясности.
Богин выступил спокойно, деловито, без полемики, без призывов к жесткости. Перечислил ближайшие по табелю пусковые объекты, важнейшие задачи всех строителей и коммунистов в первую очередь. Подчеркнул, что с наступлением весны и нового лета, которое, по долгосрочным прогнозам метеорологов, обещает быть очень жарким чуть ли не с середины апреля и по конец сентября, одной из самых острых опять станет проблема воды. Главным образом для Бесаги: резервуар, куда поступает вода из кизилташских скважин и частично из совхоза, оказался недостаточным для нынешнего объема работ. Обсуждался вопрос об ускорении строительства уникального двухсоткилометрового водовода от Карадарьи. Без большой воды им все равно не справиться и с комбинатом, и с городом — принято положительное решение, в пески брошена еще
группа изыскателей. Но улита едет — когда-то будет. Пока что требуется строжайшая экономия воды на промплощадке и в городе. Коммунисты должны возглавить и это дело.
Базанов слушал Богина с удовольствием. Он сразу понял, что начальник строительства на ходу перестраивается и говорит не совсем о том, о чем хотел бы. Глеб оценил его выдержку и отметил про себя, что Богин может быть не только напористым, но и хитрым. Богин почувствовал, видно, что его всегдашние идеи о мобилизации человеческих сил и ресурсов сегодня, после выступлений коммунистов со многих объектов - они прямо говорили о недостатках работы отделов управления стройкой, в том числе и о его, богинских, недостатках, — не найдут поддержки собрания, большей его части — точно. Поэтому Богин и говорил о задачах, о будущем, о том, что им сообща предстоит сделать. Это было разумно, это было предусмотрительно.
Вернувшись из-за кафедры и сев за стол президиума, Богин выразительно посмотрел на Базанова, как бы говоря: «Я, конечно, словчил, парторг, и мы оба это понимаем; последнее слово твое, но и ты уж будь на высоте и, пожалуйста, не касайся меня и тех вопросов, которых и я не касался...»
Но Глеб сказал. Сказал обо всем, о чем предупреждал Богина. И о плане, который в конце месяца готовы добывать любой ценой, и об отношениях между руководителями и подчиненными — о моральной атмосфере в коллективе, — и о стиле работы товарища Шемякина и ряда других, который критиковали многие выступающие. Он сказал обо всем, пожалуй. И лишь, щадя самолюбие начальника, как обещал, не сказал ни разу «богинский стиль» или «богинские методы руководства», хотя ясно давал понять, что в дальнейшем он, парторг, не пойдет ни на какие компромиссы.
Богин передал Глебу записку. «Один — ноль в твою пользу, комиссар» — было написано там. И Глеб ответил: «Могло быть и два — ноль». Богин улыбнулся, кивнул: «Матч продолжается». — «Не бей только в свои ворота, Степан». Богин опять улыбнулся, посветлев вдруг лицом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105