Сергей Ненаев, как опытный азиат, прежде чем атаковать пустыню, накапливал силы и технику, проверял каждую мелочь, готовился к броску. Судя по докладу, достаточно короткому, но обстоятельному, исчерпывающему, Ненаеву вполне можно было поручать строительство мощного водовода. Тут уж и Базанов, и Богин были единодушны в оценке
этого интеллигента из чеховских рассказов: он начинал сложное строительство как опытный и дальновидный руководитель... Обратно в Солнечный Базанов и Богин возвращались самолетом, который прилетел за ними в Янги-Базар. Ненаев с двумя своими заместителями решил еще раз проскочить по трассе, чтобы уточнить кое-какие детали. Низам повез их на своем «газике».
АН-10, «Антон», как в пустыне прозвали этот непритязательный маленький самолет, взлетающий, если надо, хоть с ладони, был отличным средством передвижения. Богин как мальчишка радовался, что у него имеется персональный самолет, гордился им, про себя конечно. На людях делал вид — положено, значит положено, и удивляться тут нечему: стройка на огромной территории. Но это был первый его самолет, и, получив его, он приказал, сняв два ряда кресел, дооборудовать специальным столиком и некоторыми приспособлениями: шкафчиком с вентиляцией, баром, большим термосом — все это на случай перевозок большого начальства. Богину нравился самолет. Его скорость, независимость от адской жары и от всех этих барханов, солончаков и такыров, что проплывали под крылом, точно макет.
У Богина в самолете всегда поднималось настроение. В полете он позволял себе отдыхать, отключаться от всех дел и забот, почитать, поспать — что угодно! Но сегодня он решил провести один важный разговор с Базановым и готовил Глеба к нему, создавал подходящую атмосферу доверия и взаимного расположения. А потом, вроде бы между прочим, сказал:
— Хочу вернуться к разговорам на последнем парткоме, не возражаешь?
— Ты о Шемякине?
— Да. — Богин усмехнулся. —' Дуплетом от Лысого, так сказать.
— Слушаю тебя.
— Думаю Шемякина пока оставить. Хоть и образования невеликого, зато практик, с опытом. И с должностью вполне справляется.
— Хочешь еще раз мое мнение? Я — против.
— Почему? Несимпатичен? - искренне удивился Богин.
— Дело не в этом. В твоем стиле работает. Или ты в его — не разберешь. С вами двумя мне воевать придется. Люди на него жалуются. На тебя — еще боятся, а на него опять жалуются.
— Ладно, — махнул рукой Богин. — К этому вопросу мы с тобой еще вернемся, у костерка. Хоп?
— Хорошо. Надо только тебе его в узде держать.
— В узде! Держать! — нервно воскликнул вдруг Богин. — Пожалуйста! Давай мне тогда другую кандидатуру. Посмотрим, кто и тебя, и меня устроит одновременно.
— Ну, Степан, — пожал плечами Базанов. — У тебя же начкадров, Мостовой Федя. Специалист! Нажми на него, как ты можешь, он подберет.
— У меня кандидатура есть — Шемякин. Это ты ищи. А не найдешь, я Шемякина оставлю.
— А разве я предлагаю его сегодня уволить?
— Вроде и не предлагаешь, да черт тебя знает!.. Внизу сквозь легкую дымку возник Солнечный — уже не поселок, а рождающийся город. Самолет сделал круг и пошел на посадку, нацеливаясь на пустырь неподалеку за улицей Первомайской. Там стояло несколько машин. И группа людей уже ждала прибытия начальства.
Азизян тут же сообщил Базанову «приятную» новость: прибыла комиссия из республиканского Госстроя, представительная и многочисленная. И Милеш-кин при ней «советником», главным экспертом.
— Специалист по гражданскому строительству в пустынях! Старый друг! — восклицал Азизян.
— Да, вот ведь как порой бывает, — сокрушенно покачал головой Глеб. — Его через дверь попросили, но расстались мы ведь тихо, по-хорошему и крови не пролили. А он снова вернулся, в окно влез и, оказывается, крови жаждет. Ну и ну.
— Он и Морозову, беднягу, совсем замучил. Спасать ее надо!
— А чем эта комиссия, собственно, занимается?
— Все стройплощадки облазили, на ДСК чуть не три дня безвылазно просидели.
— Ну и что?
— Морозова наша посерела, замучили допросами: почему институт не берет типовых проектов, почему меняет технологию работы ДСК, во сколько это удорожит строительство? Докажи им, что мы не крокодилы и не зря государственные средства растрачиваем, с жиру не бесимся — бесполезные палаццо и сады Семирамиды, понимаешь, сооружать и не думали.
— Ну пусть, бог с ними: республиканский Госстрой! Мы же союзная стройка.
— Не скажи! Они по своей линии на союзный Госстрой запросто выходят. Морозова говорит: ох, некстати! Они институту и без того сложные отношения С Госстроем осложнят, увидите. Но она, оказывается, и полемист, и дипломат гибкий, — будь здоров! Просто молодец! Не ожидал, признаться...
«Действительно, только милешкинской комиссии сейчас недоставало», — с неудовольствием подумал Глеб.
В тот же вечер Базанов встретился с Милешкиным.Алексей Алексеевич явился с некоторым, небольшим, правда, опозданием. Слушал внимательно, но несколько расслабленно, как-то лениво, отвалясь на спинку кресла. Все время принимал величественные и одновременно усталые позы, чуть снисходительно улыбался, скучал, поглядывая в окно.
Да, это был тот самый и уже совсем иной Милешкин — независимый, Глеб понял: Милешкин первым делом и подчеркивает свою от Базанова независимость. И в то же время зависимость Базанова от него, от их отношений. Зависимость от того, что скажет Алексей Алексеевич членам комиссии и что решит эта комиссия, в которой он пользуется большим весом.
Действительно, сегодня роли Базанова и Милеш-кина переменились. Беспринципный человек выдавал себя за принципиального, понимал, что ему не верят, но, не стыдясь, играл свою роль до конца. И даже позволил себе обрушиться на ленинградских архитекторов, действия которых назвал «партизанским самоуправством».
— Но ведь на коллегии министерства вы сами, помнится, восхищались проектом галерейного дома? — заметил Глеб.
— Тогда это была лишь идея, — лениво парировал, улыбаясь очаровательно, как кардинал Мазарини,
Алексей Алексеевич. — Идея в чистом виде. А как только она стала материализовываться, воплощаться в кирпич, бетон и рубли, выяснилась, как бы сказать вам помягче, ее малая состоятельность.
— Простите, но ведь проект дома уже утверждали и в Москве все инстанции. Вы что же, и им не верите?
— Проект проектом, дело делом. Тут всегда, знаете ли, ножницы, — победно и снисходительно улыбнулся архитектор. — Поэтому и мы здесь — проверить, что происходит на деле.
— И что же происходит?
— До выводов еще далеко. Комиссия работает, знакомится с состоянием дел, изучает большой комплекс вопросов.
В этот момент в партком стремительно вошел Богин. Кивнул Милешкину, сознательно не заметив трансформации, происшедшей в нем. Впрочем, Алексей Алексеевич тут же, на глазах Глеба стал опять чудесным образом меняться — как-то подобрался, подтянулся, стал серьезнеть, ерзать и пугаться и через миг превратился в прежнего милого Милешкипа, которого они знали. Перемена произошла моментально: страх перед Бо-гиным он, видно, так и не сумел преодолеть в себе, хотя теперь не подчинялся ему и даже никак не был связан с ним... Впрочем, и обратной трансформации Ми-лешкина Богин тоже не заметил.
— Вот вы где, - сказал он озабоченно. — Я тебя, Ба-занов, ищу, а ты, оказывается, члена комиссии обрабатываешь. Это полезно. Я вот тоже с председателем вашим успел мнениями обменяться.
— И что же? — пришибленно спросил Милешкин, ерзая в кресле.
— Темнит, как любой председатель комиссии. Но где-то и восторгается: «Интересный эксперимент, интересный эксперимент!» — Богин нетерпеливо прошелся по кабинету. — Ну что у вас, Глеб Семенович, все ?
— Собственно, да,— опередил с ответом Милешкин.
— Пожалуй,- согласился и Глеб.
— Тогда ты уж иди, Алексей Алексеевич. И учти: чтоб с выводами твоя комиссия нас не закрутила. Чтоб порядок был. А, Милешкин?
— Я постараюсь, Степан Иванович.
— Постарайся уж, постарайся по старой дружбе. Надеюсь!
Милешкин встал, попрощался и понуро пошел из кабинета. Плечи его обвисли, походка стала неуверенной.
— Нет, ты силен, Степан! — восхитился Базанов.— Как удав с кроликом: посмотрел — раз! — и начисто лишил воли.
— Тоже мне фигура Милешкин! — отмахнулся начальник строительства. — Вот вызывают меня в Мо-скву срочно.
— Чего это?
— Ничего особенного, слава аллаху! Комплектация оборудования для обогатительных фабрик. Представителей заводов-поставщиков министр собирает. На пару дней, но лечу с Глонти. Так что тебе покомандовать придется.
— Придется, покомандую. Вот с комиссией этой морока. Они ведь со своими устоявшимися взглядами приехали, а у нас на практике совсем иные взгляды на архитектуру рождаются. Тут обязательно будут высекаться молнии, и гроза, того гляди, начнется.
Богин, довольный, засмеялся:
— Не бойся: все равно комиссию я замкнул бы на тебя. Ты этот город выдумал, давай и разбирайся, расхлебывай!
...Через день Базанов узнал: Алексей Алексеевич Милешкин, внезапно заболев, вынужден был срочно улететь из Солнечного...
В тот же вечер в партком позвонила Морозова.
— Глеб Семенович, — очень официально сказала она, — из нашей группы архитектурного надзора отбывает Иван Олегович Яновский. Возвращается в Ленинград.
Это была новость!
— По вашему приказу или по собственному желанию? — спросил Глеб.
— По обоюдному решению и согласию.
— И все же меня это удивляет.
— Мы невозможно надоели друг другу, поймите, — раздраженно сказала Морозова. — Я недовольна им, он привязывается ко мне. Перегрелись! Вот!.. Эх вы, че-ловековед! — сказала она насмешливо и одновременно грустно и кинула трубку.
Наталья Петровна что-то явно недоговаривала. Что-то произошло между ней и Яновским: глупо было ехать за четыре тысячи; километров из Ленинграда, чтобы работать вместе, и быть вместе, и так быстро расстаться. Но если сам Яновский сознательно пошел на это, потому что Морозова как-то изменилась?
Глеб вспомнил, что видел Наталью Петровну всего несколько дней назад. Она была, как всегда, уверенно-спокойна, рассказывала ему, что комиссия после отъезда Милешкина поутихла, что Бакулевы отпраздновали новоселье, хотели позвать и его, но он, как нарочно, допоздна не возвращался в Солнечный. Толя несколько раз бегал к базановскому вагончику и в партком, но все безуспешно, и они жалели, конечно, и она пожалела, потому что был прекрасный вечер и они хорошо провели его... Нет, тогда Морозова была спокойна, как всегда. То, что произошло между ней и Яновским, произошло позднее. Когда же? Может, он должен вмешаться и хоть как-то помочь им? Может, она принимает сейчас решение, о котором будет жалеть?
Почувствовав, что очень устал, Глеб закрыл сейф, сложил дела в стол и отправился к своему вагончику на улице Первомайской...
Было темно и прохладно. Дул ветерок. Работала третья смена. Ярко горели прожекторы на башенных кранах, ревели бульдозеры, сновали автомашины. Где-то совсем рядом молотил компрессор. И, усиленный мощным динамиком, низкий женский голос монотонно повторял: «Прораб Усманов, прораб Усманов! Зайди в диспетчерскую, срочно зайди, пожалуйста, в диспетчерскую, зайди в диспетчерскую!» И полная луна, невысоко поднявшаяся над горизонтом, тоже казалась Базанову прожектором на стреле одного из башенных кранов.
Путь из управления до Первомайской улицы заметно удлинился. Глебу то и дело приходилось обходить один за другим строящиеся дома, подсобные помещения, кучи и штабели строительного материала — панелей и плит, дверей и рам, досок, кирпичей, стекол
в ящиках, — склады так называемого «задела», который обязательно имели все прорабы. Да, город рос, выравнивался по всем параметрам. «Ленинградские» дома во втором микрорайоне делали Солнечный городом.
Глеб свернул на Первомайскую. Навстречу шел Японский. Случайно или поджидал его? Они встретились. Иван Олегович, как всегда вежливо, ровным голосом поздоровался, хотел было пройти, но, видно, раздумал и остановился. Сказал неожиданно глухо:
- Разрешите, задержу вас? Хотел бы поговорить. Дело сугубо личное.
— Слушаю. Хотя мы можем и ко мне зайти поговорить.
— Я бы предпочел здесь: разговор короткий.
— Как хотите. — Глеба насторожило вступление, глухой голос: вес ото было несвойственно Яновскому, человеку ироничному и в достаточной мере самоуверенному.
- Вам, вероятно, известно, что я откомандирован?
— Да. И меня это удивляет. Я говорил с Морозовой.
— Я знаю ее много лет. Мы вместе кончали институт. Все годы работаем вместе. Здесь она очень изменилась. Стала нервная и раздражительная. У нас произошел весьма неприятный разговор вчера... И я решил уехать.
— А в чем причина перемены в ней?
— Не знаю.
— А почему вы говорите об этом мне? Яновский прислонился к стене и помолчал, словно собираясь с мыслями.
— Дайте мне сказать и, по возможности, не перебивайте... Наталья Петровна очень ранимый человек. Ей не повезло в личной жизни, она ушла от мужа с маленьким Антошкой после первой же семейной сцены. Наталья — кремень в таких делах. — Яновский заговорил взволнованно, торопливо, сбивчиво, в несвойственной ему манере. И как-то странно крутил головой из стороны в сторону, словно ворот рубашки душил его. — Но эта женщина при всей ее самоуверенности и независимости ранимый человек, очень, — повторил он. — Я всегда был рядом, как-то оберегал ее. — Он пой-
мал вопрошающий взгляд Базанова и сказал: — Да, и любил ее. Без всякой надежды на взаимность, впрочем. Несколько лет назад мы объяснились — и все!
— Иван Олегович, почему вы все это говорите мне? — тихо спросил Базанов.
— Вы торопитесь? Я же просил...
— Говорите, пожалуйста, я никуда не тороплюсь. Я не понимаю — в чем дело?
— Завтра я уезжаю. Я запланировал наш разговор, но никак не мог поймать вас. Сейчас поздно, конечно... Еще две минуты. Эта вечная интеллигентская манера размазывать. Буду краток.
— Может быть, мы все же зайдем ко мне? — вновь предложил Базанов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105