Три часа — самое время.
— Я, к великому сожалению, вынужден отказаться, Степан Иванович, — возразил Попов. — У меня полнейший цейтнот сегодня. Простите!
— Жаль, — ответил Богин. — А в семь у нас самолет. Не увидимся.
— Да, жаль, — согласился Попов. — Но, вообще-то, скоро увидимся! Обязательно! Мы обо всем договорились с Глебом Семеновичем — обо всем, окончательно!
— Ну, раз так, тогда до встречи.
— Спасибо вам, Кирилл Владимирович, большое, громадное за поддержку. За все. Привет в Ленинграде товарищам, — сказал Глеб.
— Может, подвезти вас? — предложил Богин. — У меня тут машина.
— Нет, нет, увольте! — взмолился Попов.— Знаете,
у меня правило: в командировках только пешком, только на общественном транспорте. В Ленинграде это не получается. Счастливо вам! — и он зашагал по тротуару, обгоняя прохожих и энергично помахивая портфелем.
...В машине, обернувшись с переднего сиденья, Бо-гин оживленно рассказывал о стройке (они встретились лишь перед коллегией и не успели поговорить).
— Пока ты вояжировал, — он не мог не подчеркнуть это, но с улыбкой, между прочим,— у нас самое напряженное время началось. И на станции Дустлик, и на промплощадке. Семь потов согнал, но ритм стал вырабатываться, графики — жесткие! При том, что и срывы, и брак, — его строители и монтажники выдают! — и штурмовать приходится, но все службы подтянулись. Куда там! Стройку не узнаешь! Из нулевого цикла выползаем. Объекты растут, множатся, а людей мало. Ох, мало! И механизмы приходят с опозданием. Дыры, дыры! И я — хоть на части рвись! Крепкого зама нету. Глонти — хитер! — от всего этого отмахивается: его сугубо инженерные проблемы волнуют, остальное — вынь ему да положь. И я бы на его месте тоже все у начальника стройки требовал. Но я, я - начальник! Я должен обеспечивать размах работы и план. Кому дело, как я их обеспечиваю.
— Так у тебя должность такая. И машина тебе положена, и балок отдельный, — поддел его Базанов.
Богин засмеялся. Сказал добродушно:
— А вот Азизян, что за тебя остался,— толковый, деловой и вполне потянул. Мы с ним душа в душу работали.
— Смену мне готовишь? — пошутил Базанов.
— Зачем ? — серьезно сказал Богин. — Мы еще и с тобой повоюем...
Пустыня встретила Базанова жарой. Стройка — десятком проблем... В парткоме, несмотря на поздний час, еще горел свет. Глеб пошел туда. Надежда Витальевна, технический секретарь, голубовато-серой тенью видневшаяся сквозь застоявшиеся облака табачного дыма, подшива-
ла протоколы. Поразительно, как мог пожилой человек существовать в такой атмосфере, не замечая ни времени и никого вокруг себя.Глеб раскрыл оба окна, и вечерний порыв ветра погнал сизое облако дыма вдоль стены. Надежда Витальевна посмотрела на Базанова несколько недоуменно, но, не удивившись его появлению, сказала, вновь взявшись за дырокол:
— Никогда они не присылают вовремя протоколов партийных собраний. По три раза напоминать приходится.
— Кто «они»? О ком вы говорите, Надежда Витальевна ?
— О транспортном управлении, разумеется. Хоть вы бы на них подействовали, Глеб Семенович. Тут дело не в педантизме, но зачем откладывать на завтра то, что ты обязан сделать сегодня?
Надежда Витальевна Красная оказалась находкой для Базанова. Участница Отечественной войны, коммунистка, бывший политработник, она жила одиноко, получала республиканскую пенсию и старела от безделья, буквально вырывая разовые партийные поручения. У Глеба был нюх на таких людей. Они познакомились случайно в приемной секретаря обкома Лазиза Сафа-рова, разговорились, и вскоре шустрая «бабушка» — остроносенькая, темноглазая, с открытым добрым лицом и седыми коротко остриженными волосами, в сатиновой косоворотке и мягких хромовых сапожках, похожая на комсомолку двадцатых годов и действительно обладающая завидным здоровьем, — приехала в Солнечный. Ни трудный климат, ни вопросы быта в шестьдесят два года ее совершенно не волновали. Надежда Витальевна обладала удивительной для своих лет памятью, обожала порядок в делах, имела точный глаз на любого человека, светлый ум и опыт, которому можно было позавидовать. Глеб во всем доверял ей. И Красная очень привязалась к нему. На людях, правда, она была всегда подчеркнуто официальна, но наедине, считая Глеба в душе своим учеником, духовно близким человеком, позволяла себе и спорить, и давать советы, и вспоминать прошлое, ибо в прошлом у нее содержались, пожалуй, ответы на все житейские вопросы...
— Хотите чаю ? — спросила она. — Только заваривала.
— Спасибо. Обедал и чаевничал.
— А как чувствуете себя? После всех полетов-перелетов? Да и атмосферное давление падает.
— Метеорологи опять врут.
— Мне метеорологи не нужны, я сама барометром работаю лет десять уже, Глеб Семенович. Вы устали, вижу. Идите отдыхайте.
— Только посмотрю, что у меня на завтра. — Глеб сел за стол, придвинул календарь, перекинул страницу, сказал: — Время бежит, и ничего мы с вами не успеваем, Надежда Витальевна.
Глеб открыл стол, достал ежегодник, полистал его. «Проведено собраний... Организовано партийных групп... Партпоручения имеют... Учреждено семинаров... В том числе секретарей первичных партийных организаций... Создано школ политического просвещения... Налажена учеба коммунистов... Выпускается стенгазет... Охвачено социалистическим соревнованием... Поддержаны трудовые почины коммунистов... Выдвинуто на руководящие должности...»
Тут влетел Азизян, обнял Глеба. Ашот был маленький, подвижной, как ртутная капля, и такой черный — черноволосый, чернобровый, чернолицый, — что казался иссиня-черным. Он по-прежнему работал в диспетчерской и был заместителем Афанасия Прокопенко, главного.
Азизян доложил, что за время отсутствия Базанова был лишь один плановый партком и одно открытое партийное собрание — обсуждали решения Пленума ЦК, говорили о делах стройки.
— Как говорили?
— Самокритично говорили.
— А еще новости? — спросил Глеб. Азизян пожал полными покатыми плечами:
— Все вроде бы в норме.
— И прекрасно. Мне Богин тебя хвалил.
— Минуй нас барский гнев и барская любовь, — весело сказал Азизян.
Он обнял за плечи Базанова, повел в угол комнаты, где стоял круглый столик и на нем два больших сифона с газированной водой, свежие газеты и журналы, принялся расспрашивать про Ленинград и Москву. Похвалил: быстро провел парторг командировку и своего добился — ему по прямому проводу добрые знакомцы из министерства все уже донесли в подробностях. Улыбнулся: посмотрим, что теперь ленинградцы напроектируют, уж наверняка хуже не станет, а то и впрямь гениальный город получится...
— Отправляйтесь-ка вы домой, Глеб Семенович,— решительно вступила в их разговор Надежда Витальевна. — Человек приехал, такой путь проделал, а вы, Ашот Нерсесович, сразу с делами, с расспросами., Они и завтра никуда не денутся.
— Да-да, прости, Глеб, — сразу же согласился Азизян. — Совсем забыл, что ты только приехал, увлекся, понимаешь: Богин меня хвалит, понимаешь! Иди отдыхай, конечно.
— Так идем вместе, проводишь,— предложил База-нов.
— Он вас и по дороге заговорит, берегитесь, — подала реплику Надежда Витальевна. — Идите один.
— А мне как раз поработать надо. Тут протоколы, сводки —.совсем забыл! — воскликнул Азизян и, в подтверждение своих слов, упал на стул, начал торопливо писать что-то часто встряхивая вечную ручку.
— Вы хоть окна открывайте, черти! — Базанов распахнул закрывшуюся раму, и в комнате посвежело, опять качнулось, поплыло к двери табачное облако. — До завтра! Буду сразу после планерки. — И вышел...
Вот и вернулся он на стройку. И сразу же включился в ее дела, в ее ритм, ее проблемы. А завтра утром начнется работа, его партийная работа. В чем она конкретно, эта его работа? Его дело? Какую реальную пользу приносит он, партийный организатор, огромному строительству ?
После того как Базанов, окончив университет, стал геологом, два с лишним десятка лет он ежедневно, ежемесячно, ежегодно измерял свою жизнь и результаты труда вполне конкретными и осязаемыми понятиями, имеющими вполне четкий общественный смысл и значение: «пройдено шурфов», «пробурено скважин», «обследовано километров». Проходило какое-
то время, и взамен этих понятий появлялись более нужные и более конкретные и осязаемые — вода, пирит, золото. А чем измерить его теперешнюю, партийную, работу? Многого ли он добился? Ведь, не щадя себя, он был занят с утра и до позднего вечера, каждый день и каждый месяц. А она будто и не видна, его партийная работа. В чем она воплотилась, в ком? И что сделал он — парторг стройки?..
Придя в двухкомнатный балок, который он делил с главным инженером строительства Глонти, Глеб сел было за стол, но тут же, поняв, что устал изрядно, перебрался на тахту и прилег...
Размышления Глеба были прерваны приходом Феликса Ивановича Глонти. Несмотря на свое грузинское происхождение, главный инженер был коренным москвичом уже в третьем поколении — его дед-путеец женился на русской, на москвичке, и это стало чуть ли не семейной традицией. Внешне Глонти был типичным грузином — смуглолицый, горбоносый, густобровый, со щеточкой черных прямых усов, но по-русски говорил чисто, без всякого акцента. Он был очень разносторонним инженером, широким специалистом. Про смекалку Глонти рассказывали легенды. Типичный технарь, совершенно не интересующийся ничем иным,— никакие иные проблемы, даже житейские, для него просто не существовали. Со стройки на стройку он путешествовал с теткой, родной сестрой матери, умершей десять лет назад. В Солнечном шутили: не будь рядом с ним Анны Павловны, Глонти умер бы от голода и уж точно — проносился бы до дыр. Конечно, преувеличивали, но, как в каждом преувеличении, была и в этом доля истины.
Феликс Иванович заглянул на минуту — приветствовать Базанова, поздравить с возвращением. А засиделся за полночь: рассказывая о строительстве, Глонти увлекся своими и чужими инженерными задумками, восхищался Лысым и Яковлевым, бригадиром строителей, у которого светлый ум, рождающий чуть ли не еженедельно весьма смелые и оригинальные идеи. И только после того как Анна Ивановна вторично застучала по фанерной стене, Глонти спохватился, ахнул и, извинившись, ушел...
Осенью на промплощадку Бешагач, там, где начиналось сооружение основы основ будущего комбината — обогатительных фабрик, обрушился сель — стремительная камнегрязевая лавина...
Конец осени выдался дождливый. Дожди были холодные, моросящие, круглосуточные. Строители шутили: ленинградская погодка. Потом резко потеплело, словно лето вернулось. Солнце, казалось, целый день не спускалось с небес. Даже ночами было душно.
И вдруг налетел циклон, предсказанный метеорологами, принес ливни. Водопады низвергались на землю, вода стояла стеной. Сутки, другие, третьи... Склоны Нос-горы и гололобых холмов напитывались водой, переполнялись ею и походили на гигантскую губку, которая вот-вот должна была поползти вниз. Между увалами, в низинках, рождались хлопотливые ручейки-живчики. Сливаясь, они текли в одном направлении речкой, пухли, набирали силу, журчали и уже погрохатывали камешками, которые волочили за собой.
А ливень все усиливался. И шум потока все усиливался. Казалось, сотня бетономешалок работала безостановочно. Ветер гудел, точно в аэродинамической трубе. И потемнело быстро, словно над землей повесили громадный серо-черный полог, хотя было еще часов около шести.
Ручейки превратились в полноводную реку. Они несли в мутном потоке довольно большие камни, смытые откуда-то бревна и доски, вырванные с корнем кусты и молодые деревца, бочки, какой-то сор. Прихотливо извиваясь и неизвестно по каким законам выбирая себе путь, река мчалась между увалами со скоростью мотогонщика. И никто не знал, куда она повернет в следующую секунду.
...Но счастливой случайности и Базанов, и Богин оказались здесь же, на промышленной площадке, в вагончике, который на стройке называли «штабной» или «парилкой»'. Только что по телефону доложили: вода затопляет склады. Есть непосредственная опасность и для котлована, строящегося под фундамент обогатительной фабрики, для насосной, для подстанции и ва-
гончиков, в которых живут строители Бешагача. Спрашивали: какие будут указания.Богин молчал. Впервые он казался растерянным: не знал, что такое сель, сталкивался с ним впервые. И, конечно, не хотел признаваться в этом. И даже не смотрел на Базанова, ожидая, что тот заговорит первым, черт бы его побрал, упрямца!
— Командуй, Степан,— сказал Базанов.
— Думаешь, сель этот надолго?
— Пока идет дождь, сель будет крепчать.
— Тебе приходилось встречаться с этим?
— Приходилось.
— Что надо делать, Глеб?
Впервые Богин назвал Базанова по имени, впервые попросил совета и помощи. Глеб оценил усилия, которые пришлось в этот момент предпринять начальнику строительства, чтобы перебороть самого себя, и сказал:
— Нужна отводящая дамба, Степан. Требуется как можно скорее отвести поток.
Богин снял трубку, вызвал местного диспетчера. От его минутной растерянности и следа не осталось. Голос звучал начальственно, уверенно.
— Все бульдозеры ко мне, — приказал он. — Самосвалы и бортовые машины грузить чем попало — гравий, камень, железобетон! И к котловану! Мобилизуйте людей на дамбу! Вызывайте Прокопенко: пусть шлет подкрепление людьми и машинами. — И, кинув трубку, тем же приказным тоном добавил: — Пошли, Базанов!
Они выскочили из вагончика. На миг темнота ослепила их, вой ветра, шум дождя и грохот вновь рожденной реки оглушили. Бежали, обгоняя их, люди. Впереди, как светлячки, мелькали, передвигаясь с места на место, слабые в сетке дождя огоньки. «Фары,— догадался Базанов. — Хорошо, что кто-то уже собирает машины».
— Глеб! Глеб! — кричал Богин. — А куда дамбу тянуть? Дамбу! Представляешь?
— Сориентируемся! — крикнул Базанов и задохнулся от ветра. Он двинулся на свет огней, подставляя ветру спину и плечо.
— Вода, вода! — бежал на них мужчина, размахивая руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105