В сорок первом меня не взяли: сердце, видите ли, плоскостопие, еще что-то там нашли. А дна года спустя такой случай — тем более что деньги экспедиция псе уже спела, а раскоп пришлось законсервировать. Служил я пристойно, хотя неопытный, конечно, был солдат. Помню, попал во второй эшелон. Мне он, естественно, передовой показался. Ставят меня часовым к складу, дают винтовку. «А нельзя ли автомат получить?» — «Зачем автомат тебе, папаша? — удивляется разводящий. — Тяжела винтовка, что ли?» — «Нет, говорю, из автомата, вероятно, можно больше фашистов уничтожить». — «Да откуда тут фашисты?! Километров пять до них». Весь батальон умирал от смеха, пальцами па меня показывали: где этот истребитель гитлеровцев? Со временем привык, конечно, и старался ничем подобным не выделяться.
— А ваши знакомые, друзья по работе, почему они вас не выручили? — недоумевал Глеб.
— Выручают из беды, дорогой, а разве я в беду попал ?
— Ну, я не так выразился.
— Понимаю, понимаю. И к словам не придираюсь. Достиг я того, к чему стремился. Они, конечно, писали куда-то там, просили. — Вспомнив это, он усмехнулся и потер рука об руку, точно умывая их. — Однажды вызывают меня. Комбат говорит: «Завтра в девять
ноль-ноль отправишься в штаб дивизии, сам генерал приказал явиться. Что натворил, такой-сякой, припоминаешь?» — «Нет, не припоминаю».— «Да ладно, там разберутся. Обмундирование постирать, сапоги наваксить и подворотничок чтоб белее снега — ясно?» — «Ясно!» — «По твоему виду обо всем батальоне судить будут».
Я, конечно, понял, что вызов не случаен, станут меня демобилизовывать, но решил твердо: буду возражать генералу, поговорю с ним как коммунист с коммунистом. И знаете ли, не пришлось. И вообще не встретился я с генералом: ранило меня в тот вечер. Так и улизнул от высокого начальства...
Интереснейшим человеком оказался Юлдаш Рахи-монич! И какая удивительная способность к общению С самыми разными людьми была у него! Базанов покорился ему сразу и окончательно. Он ходил за Рахимовым по пятам, глядел в рот и мог хоть все ночи напролет слушать его рассказы. Целую жизнь проработал Рахимов в Средней Азии. И как говорил о ней, сколько знал удивительных историй и как был влюблен в этот край. В снеговые вершины Тяньшаня и ледники Памира, в черные и красные пески пустынь, в бешеную, своенравную Амударью, по нескольку раз в день меняющую свое русло, в зеленые оазисы Ферганской долины. Он рассказывал о землетрясениях, погребающих кишлаки, создающих озера, о снежных лавинах и селях, которые смывают дороги и посевы, вырывают вековые деревья и несут на плечах потоков обломки скал и многотонные валуны. Новый, незнакомый и потрясающе влекущий мир открывался Базанову. Рахимов был отличным рассказчиком.
Поразительно, как соединились в этом человеке две древние культуры, какой великолепный и чистый человеческий сплав дали они. Рахимов был по-восточному вежлив и приятен в общении, умел удивительно слушать, так что в его черных, словно без зрачков, глазах отзывалось каждое слово собеседника, каждая мысль. Он знал множество восточных стихов, мог читать их и по-персидски, и по-узбекски, но был сдержан, не старался никогда подавлять собеседника своей эрудицией. Русский язык Рахимов знал в совершенстве, будто родила его какая-нибудь потомственная мо-
сковская интеллигентка, хотя русскому языку он стал учиться только в детском доме, куда попал после смерти родителей, и потом — уже студентом университета — перенял манеру разговора у своего любимого профессора, старого ленинградского археолога Вознесенского. Тот приехал в Ташкент со знаменитым поездом, посланным Лениным для организации университета.
Рахимов рассказывал, и виделись Базаиеву интересные, как в кино, эпизоды...
Рассыпаются в прах древнейшие государства. Умирает жизнь на плодородных землях. Песок засыпает оросительные каналы.
Мерно, тяжело шагают по пустыне гоплиты Александра Македонского.
Скачут степями дикие всадники хромого Тимура, к хвостам их косматых коней привязаны ветви саксаула, чтобы пыль, поднятая несметным войском, вздымалась к небу и устрашала врагов,
Горят цветущие города и крепости, считавшиеся непр иступными.
Черный дым и мертвая земля остаются там, где прошли завоеватели. Десятки, сотни тысяч свободных граждан превращены в рабов. Со всех покоренных стран гонят их на новые места. Они строят города, проводят оросительные каналы, превращают в сады и посевы мертвую землю.
И снова междоусобицы, и снова войны , разрушения и смерть. Реки становятся красными от крови. Превращены в руины дворцы, мечети, книгохранилища. Затоптаны конями посевы. И опять — черный, смолистый дым, опять заброшенная людьми, мертвая, испепеленная огнем и солнцем земля.
О своей приверженности к археологии Рахимов говорил:
— Археология — высшая математика истории. Заставить рассказывать о своем времени немые камни, мертвые осколки кувшина, кусочек золотого ожерелья или стертую веками монетку — что можно сравнить с этим? Летописи, бывает, врут. Мемуаристы врут, как очевидцы. Раскопки всегда правдивы и точны, как бином Ньютона. Археология — живая кровь истории. В школе я увлекался точными науками, потом случайно попал на раскоп. Девушка кисточкой очищала чере-
пок. Ему было несколько тысяч лет. Это потрясло меня. И вот — археология на всю жизнь.
Прищелкивая пальцами правой руки и постукивая левой по столу, как по барабану, он запевал:
Видишь, ласточка ночи черней, аман-ёр! Ах, и пестрые крылья у ней, аманер! Если в юности сердце раскопу отдать — Значит, нею жизнь наукой страдать!
И пояснял:
— Песня такая. В университете узбеки-археологи сочинили.
— А аманер что?
— Узнаешь, когда в Азию приедешь,— говорил Рахимов.
— Л зачем я поеду?
- Из любопытства. Каждый человек обязан узнать Азию. Кто однажды попробовал воду из наших рек, обязательно приедет к нам снова... Не надо волноваться, задавать вопросы, уточнять, Базанов. Все вы одинаковы. Вам — молодым — нужна всегда конкретность, а это фигуральное выражение. Недаром сказано в Коране: «Все равно, учишь их или не учишь их. Бог запечатал сердца их и слух их, и на очах их покрывало». Рахимов рассказывал:
— Начало войны застало меня в Самарканде. Ему более двух тысяч лет, этот город называли эдемом древнего Востока. Что? Эдем — это рай, дорогой мой Базанов.
Город полной мерой познал землетрясения, губительную силу времени, ветра и солнца. Многие памятники старины, увы, разрушены, но все равно прекрасны.
Ты знаешь о Железном Хромце, завоевателе Тимуре? Мало? Очень плохо. Десятки стран и городов он залил реками крови и разграбил. Но никогда не убивал он искусных мастеров-строителей. По его приказу их сгоняли в Самарканд, который он решил превратить в Центр Вселенной. И они строили ему дворцы, мечети и искусно украшали их. И каждый дворец становился чудом! Про купол мечети Биби-ханым — первой жены Тимура, правнучки Чингисхана — поэты говорили: «Он был бы единственным, если бы небо не было его по-
вторением; единственной была бы и арка, если бы Млечный Путь не оказался ее двойником».
Усыпальница Тимура — мавзолей Гур-эмир — тоже в Самарканде, он хорошо сохранился. Однажды мы решили вскрыть могилу Тимура и убедиться, что именно здесь похоронен Железный Хромец. Девятнадцатого июня группа историков, археологов, антропологов — были в ней и журналисты, и писатели, и художники — вошла в мавзолей Гур-эмир и остановилась у надгробной плиты из темно-зеленого нефрита. А следует заметить, что с именем Тимура связано великое множество всевозможных легенд. Одна из них утверждает: прах великого завоевателя подобен злому духу, загнанному в бутылку, и как только кем-либо и когда-либо его могила будет раскрыта, начнется страшная битва и тысячи тысяч падут в ней.
Мы подняли нефритовую плиту и раскрыли могилу. Там действительно был похоронен хромец Тимур — по костям, по строению черепа и скелета это было определено точно. Л двадцать второго началась война. Я помчался в Ташкент, и военкомат, но меня все равно не мобилизовали. Пришлось вернуться в экспедицию. Ибо простой человек сотворен из простой гончарной ,.. глины и лишь гении — из огня и самума.
Но самой интересной историей, рассказанной Юлда-шем Рахимовичем, была история массагетов - воинственного, свободолюбивого парода, жившего в низовьях Амударьи и Сырдарьи. И даже не столько сама история, а выводы, к которым приходил Рахимов, много поработавший в том районе и раскопавший не один курганный могильник, не одну стоянку кочевников.
О массагетах сообщали Геродот, Страбон и Птоло-мей, о них говорилось в древнеперсидских клинописных документах, китайских исторических хрониках, в индийских литературных памятниках «Рамаяне» и «Махабхарате». Но никто не писал о них самого главного.
Массагетами управляла царица Томирид. И жили тогда кочевники по ту сторону Як-Сарта — Сырдарьи. Они были свирепы, необузданны, и их стрелы разили врагов на тысячу локтей прямо в сердце. Они знали одно: у них есть земли, и земли эти надо защищать.
Однажды персидский царь Кир увидел царицу Томирид и пленился ее красотой. Он посылал гонцов с богатыми дарами, но каждый раз они возвращались ни с чем, потому что царица Томирид понимала: как только она отдаст себя Киру, ее народ будет покорен, а она не желала быть орудием порабощения своего народа.
Она предложила Киру померяться силами в трех днях пути от границы — или в землях Кира, или в землях массагетов, потому что была уверена в крепости своих воинов.
Предводитель отряда, сын царицы Томирид Спар-гапис, увлеченный в ловушку Киром, овладел его лагерем и набросился па приготовленные ему там вино п женщин.
Это погубило его и весь отряд. И он лишил себя жизни из-за стыда и из-за поражения своих воинов. И тогда в сражение вступили главные силы массагетов, и они разбили войско Кира.
Кир был убит, и царица Томирид, мстившая за смерть любимого сына, приказала сунуть отрубленную голову Кира в бурдюк с кровью п воскликнула: «Пей досыта!»
Но и это не было главным в истории массагетов.
Массагеты поклонялись солнцу. И приносили ему в жертву самое дорогое для кочевников — коней. По словам Геродота, они имели общих жен, питались молоком и мясом своих стад и храбро сражались копьями, стрелами и обоюдоострыми топорами с коня и пешими...
И вот тут начиналось главное.
Массагеты не только обильно украшали свое оружие золотом, они и сами добывали его. Высокого искусства достигло бронзовое литье — утверждают исторические документы. «Бронзовое или золотое? — спросил себя Рахимов. — А если предположить — золотое? Вряд ли массагеты так широко использовали золото, если сами не добывали его. Значит, добывали? Значит, край богат золотом? Оно не может молча лежать под землей. Оно должно говорить»...
Петр Великий, увлеченный рассказами купца Хаджи Нефеса, посылает в Бухарию специальный отряд
«за песошным золотом». Экспедиция кончается трагически, но ведь и это ничего не опровергает.
Рахимов выдвигает и обосновывает гипотезу о золоте пустыни, о крае, где давным-давно жили массагеты. В каждом третьем-пятом географическом названии этих мест присутствует слово «золото», и даже река Зеравшан получила название «несущая золото» не случайно. Рахимова называют фантазером, над его доводами смеются. Известные ученые авторитетно объясняют: «несущая золото» сказано о реке потому, что вода в Азии всегда считалась благословенной, дающей жизнь. Дружно опровергаются вес его положения, но Юлдаш Рахимов не сдается. Он начинает раскопки. Находит утварь, оружие — местное, не привозное, сделанное массагетами. И действительно, обильно украшенное золотом. И наконец наталкивается на древние, примитивные разработки — тут трудились рудокопы, здесь добывали золото, здесь и надо его искать.
Группа геологов обследует район,
«Бирюза, — утверждают они. — Золотом здесь и не пахнет, тут по приказу бухарских эмиров недавно добывали бирюзу».
Рахимов не сдается. Он требует расширения поисковых работ, приводит все новые и новые подтверждения своей правоты. Но тут начинается война. На обследование громадного, труднодоступного района нет ни средств, ни людей, ни времени. До археологии ли? Рахимов уходит на фронт. Но мечта его остается с ним...
— Клянусь высоким небесным сводом, клянусь взволнованным морем, клянусь луною и зарею, когда она занимается, клянусь ночью, когда она удаляется, клянусь днем воскресенья — золото в Кызылкумах есть, и я докажу это. — Рахимов хватал бумагу и карандаш, рисовал Аральское море, пустыню Кызылкум, Амударью и Сырдарью, Самарканд и Бухару, реку Зеравшан, показывал районы, которые предстоит исследовать. Жаловался: — Вот бы побольше единомышленников, вот бы и геологи поверили и поискали.
Рахимов составил для Базанова длинный список литературы о Средней Азии и выписал из каталога все, что имелось в чебоксарской библиотеке. Глеб засел за книги...
Писарь из канцелярии госпиталя передал Базанову письмо.
«Герою Советского Союза полковнику Полысало-ву», — прочел Глеб и удивленно посмотрел на писаря.
— Читай, читай, — сказал тот. — Это о тебе полковник заботился.
«В ответ на ваш запрос Василеостровский районный исполнительный комитет сообщает: разыскиваемая вами родственница Нина Федоровна Базанова в Ленинграде не значится. Дом по Одиннадцатой линии номер восемнадцать, где она была прописана, частично разрушен в 1941 году в результате бомбежки. По данным управляющего этим домом тов. Сидоровой А. А., Базанова Нина Федоровна была в марте 1941 года эвакуирована из Ленинграда. Дальнейшая судьба ее нам неизвестна. Инструктор Козлова».
— Распишись здесь вот: «За Полысалова получил Базанов»,— сказал писарь...
Засидевшись в читальном зале, Глеб вернулся в казарму поздно. Дневальным оказался свой парень. Он дал Глебу полкотелка каши, кусок хлеба и посоветовал не маячить здесь, у входа: не ровен час, может, и самого Цацко нелегкая принесет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105