Ирочка запыхавшись бежала по лагерю и кричала:
— Война! Все!.. Амба! Все!.. Гитлер капут! Победа! Победа!
Так вот все и случилось. Раньше, на фронте, всегда думалось: произойдет это где-то в фашистской Германии, предпочтительно в ее столице — логове врага, а догнало меня известие о победе в центре Черной пустыни, в урочище «Пять колодцев», где вместо пяти был лишь один колодец с такой горько-соленой водой, что только овцам и пить ее.
Вчерашних солдат и офицеров у нас оказалось полно — из каждых троих — двое, — и праздник удался на славу. Обстановка была максимально приближенной к фронтовой: костерок возле землянки, салют из ракетницы и нескольких охотничьих ружей, сто граммов спирта, выданные из «энзе» по приказу начальника экспедиции Амана Турсунова, праздничный ужин и, конечно, воспоминания...
И снова вечер. И снова Зыбин пристает с разговорами. Глеб применяет новую тактику — пытается сам задавать вопросы: как жилось-работалось, где воева-
лось, нравится ли профессия, считает ли он ее своим делом — ведь журналисты порой как следователи: тут нельзя быть равнодушным или дилетантом, работа творческая, и обязательно надо любить людей, нельзя без этого.
Зыбин отвечает умело, односложно, будто свою анкету читает: хитрит, обещает еще вернуться к своей персоне и поведать нечто особо любопытное из практики и встреч с людьми, представляющее общественный интерес. Глеб сопротивляется, но от Зыбина никуда не денешься. И Глеб уступает, приняв соломоново решение:
— Раз разговор будет не о вас, то и не обо мне. Сегодня будут детективы. Вы же любите детективы? Вот и слушайте. Вставите в свой роман. Первые главы его поведал мне старик Тиша, конец — начальник нашей экспедиции Аман Турсунов, рассказывая о своем отце, чекисте Турсуне Сабирове. Это история знаменитого в годы гражданской войны басмаческого курбаши Искандер-бека и, конечно, новая легенда об азиатском золоте.
...Искандер был простым дехканином, молодым и очень сильным. Без труда поднимал лошадь, всегда первенствовал на байге. В первую мировую узбеков на фронт не брали. А на тыловые работы посылали. Послали и Искандера. В шестнадцатом году он участвовал в восстании тыловых рабочих, вместе с другими был схвачен, осужден и отправлен в Сибирь. Освобожденный Февральской революцией, Искандер вернулся в родной кишлак. Тиша встретился с ним уже в Фергане — оба служили милиционерами в Старогородском районе.
Гражданская война была тогда в полном разгаре, басмачество набирало силу. В окрестностях города бродили шайки. Трудно приходилось малочисленному отряду милиционеров, но, после того как Искандера назначили их командиром, положение изменилось: ловкий и бесстрашный, имеющий повсюду своих людей, Искандер не раз разбивал басмаческие шайки. Контрреволюция, свившая гнездо и в самом городе, стала бояться Искандера, его славы, быстро растущей попу-
лярнссти. Искандера надо было либо убить, либо нейтрализовать. И вот Искандеру как-то подбросили фальшивое письмо якобы из ЧК, в котором говорилось о необходимости арестовать его и расстрелять без суда и следствия, как явного пособника врагов революции. Начальник городской милиции клюнул на провокацию, обиделся до слез и ярости и в ту же ночь переметнулся к басмачам, где был принят с распростертыми объятиями и назначен командиром той самой банды, которую он бил и в хвост и в гриву.
Искандер ничего не делал вполсилы. Он стал врагом революции — храбрым, безжалостным, неуловимым. О нем рассказывали сотни историй, быль и фантастика чудесным образом переплетались в них.
Средь бела дня он появлялся в городе у русского врача, вооруженный до зубов, с небольшим конвоем верных джигитов, — продолжал лечить ногу, раненную в бою. Однажды внезапно атаковал тюрьму, арестовал охрану и выпустил всех басмачей. Тиша, находившийся на посту возле тюрьмы и разоруженный вместе с другими милиционерами, попытался усовестить Искандера, но тот лишь отмахнулся: «Лев не возвращается по следу. Обратного пути мне нет». Ни одного выстрела не сделав, отбил пятьдесят человек и ускакал. Пожар контрреволюции полыхал по пустыням и горам Средней Азии. И Искандер — к тому времени верховный предводитель басмачей всей Ферганской долины — был облечен и высшей духовной властью. Никто не мог взглянуть ему в лицо, и, когда под зеленым знаменем ислама с вышитыми на нем серебряными нитками звездой и полумесяцем он въезжал в кишлак или захваченный городок, его белый красавец конь ступал по коврам, а прововерные мусульмане лежали ниц в пыли.
Правой рукой Искандер-бека стал курбаши Кара-ходжа, в недавнем прошлом мулла, — хитрый и коварный. Он ненавидел Искандер-бека и мечтал стать во главе басмачества. Левой рукой Искандера был одноглазый Турсун-палван — вор, грабитель и разбойник, славившийся даже у басмачей своей необузданной и яростной жестокостью.
В то время в Среднюю Азию приехал Михаил Васильевич Фрунзе. Узнав историю Искандера, он послал для встречи с ним верного человека, и тот после долгих трудов, встреч и взаимных обещаний убедил бека подписать договор о сдаче в плен всех его отрядов. В назначенный день и час на главной площади города в каре были выстроены красные кавалеристы, пехота и милиция. Все население высыпало на улицы. Пять тысяч человек привел Искандер-бек к сдаче. Как всегда, он ехал впереди головного отряда на своем любимом белом жеребце и первым показался на городской площади. А праведные мусульмане при виде его как один рухнули на колени. И лишь два отряда, нарушив приказ верховного, не сдались большевикам. Одним командовал одноглазый Турсун-палван, другим — Кара-ходжа. Они объявили Искандер-беку священную войну — газават.
Искандер между тем был назначен командиром дивизии, сформированной из беднейших и проверенных людей его отрядов. В дивизию влили эскадрон красных кавалеристов — узбеков из отрядов самообороны. Комиссаром дивизии стал Павел Саянов — чекист, бывший слесарь ташкентских железнодорожных мастерских. Попал в новую дивизию, вторично под командование Искандера, и Тиша Хамраев.
Снова загремели выстрелы в Ферганской долине. Искандер гонялся за Кара-ходжой и Турсун-палваном. Горели кишлаки, посевы, склады хлопка. Басмачи убивали людей, совершали воровские налеты и уходили в ночь. Оба курбаши не уступали Искандеру ни в ловкости, ни в хитрости. И все же главные силы их были окружены. Кара-ходжа прислал к Искандеру гонца: он готов сдаться и клянется аллахом, что сделает это, если Искандер-бек с личной охраной приедет для переговоров в кишлак Беш-агач, куда приедет и он с тридцатью своими лучшими джигитами.
Искандер сообщил, что согласен. Вместе с комиссаром Саяновым и тремя десятками бойцов прибыл он в назначенное место. Басмачей там не оказалось. Какой-то дехканин, пряча глаза, передал Искандеру фирман — послание Кара-ходжи: боясь коварства русских, тот менял место встречи и сообщал, что ждет своего друга и покровителя в соседнем кишлаке. Саянов убеждал командира дивизии не ехать и уж во всяком случае подтянуть поближе два-три эскадрона. Искандер
беспечно отмахивался: Кара-ходжа не посмеет напасть, он клянется аллахом, а если мулла клянется аллахом — дело тут верное.Засветло красный отряд подъехал к кишлаку. Как и предсказывал комиссар, здесь ждала их засада. Искандер-бек и его люди, забаррикадировавшись за дува-лом крайнего дома, приняли бой с басмаческой шайкой, намного превосходившей их по силам. Восемь атак отбил отряд. Первым пулей в сердце был убит Павел Саянов. Постепенно погибли все. Держался лишь один Искандер-бек. Четырежды раненный, он переползал с места на место и отстреливался, выкрикивая проклятия клятвопреступнику — черному псу.
Поняв, что Искандер-бек остался один, басмачи, опьяненные рисовой водкой — бузой, одурманенные анашой, ворвались разом с нескольких сторон во двор и захватили бывшего курбаши, смертельно раненного в пятый раз. Искандер был без сознания. Кара-ходжа никак не мог придумать ему самую страшную смерть. И наконец придумал — Искандер-бека погребли заживо, обрушив на него дувал, а потом, уже мертвому, ему отрезали голову. Кара-ходжа вздел ее на пику, сел на белого жеребца Искандера и, выведя басмачей из окружения, сумел соединиться с отрядом Турсун-палвана.
Но дни их были сочтены. Теснимые красными, басмачи метались, как скорпионы в огненном кольце. И жалили, как скорпионы. Но банды таяли. Басмачи бросали оружие, и только самые отъявленные головорезы, запачканные кровью убитых ими людей, держались до последнего. Прорываясь из очередного окружения, банды вынуждены были разъехаться. Одноглазый Турсун, разбив отряд на мелкие группы и заметая следы, решил уходить в Каракумы и затеряться в песках. Кара-ходжа пробивался на Памир, чтобы бежать за границу, в Кашгар иго. Он не расставался с головой Искандер-бека и возил ее с собой повсюду, вздетую на пику...
Тиша Хамраев был в полку, который шел по пятам Кара-ходжи, отрезая его от перевалов. «Черный мулла» километров на десять оторвался от красных конников. Надвигалась зима, наверху в горах уже вовсю гудели метели и снегопады. Со дня на день они могли, закрыть тропы и дороги, и поэтому Кара-ходжа очень
торопился. Ворвавшись в последний на пути к вершине кишлачок, он приказал собрать стариков аксакалов и потребовал, чтобы ему дали самых опытных провожатых, которые провели бы его джигитов путем, неведомым кяфирам. Аксакалы отказались: время ушло, наверху снега, метели, часты лавины. Надо ждать, надо было приходить в горы раньше.
Кара-ходжа доказал, что «Черный мулла» не любит непослушных, — он разрядил свой маузер и уложил двух стариков. Обидеть старика даже словом — самый большой грех в Азии. А тут убийство! Но что могли сделать дехкане, видя перед собой отчаявшихся, готовых на все, вооруженных до зубов басмачей? Проклинать их про себя, призывать на их головы кары аллаха? Тут поднялся самый старший из аксакалов и сказал, что поведет отряд через горы: ему все равно пора умирать, а идут они на верную смерть.
Еще не рассвело, когда басмачи выступили: разведчики красного полка могли появиться в кишлаке с минуты на минуту. Старик уверенно нашел полузанесенную снегом тропу и вел по ней банду в обход дороги, к перевалу. Кара-ходжа ехал за ним на белом жеребце след в след. Он нервничал и торопил провожатого. Трое басмачей были оставлены им на перекрестке тропы и дороги прикрывать отход, несколько благоразумных сбежали еще ночью. За курбаши брело человек пятнадцать — все, что осталось от его двухтысячной банды. И еще остался у курбаши бесценный белый конь Искандер-бека да его голова, насаженная на пику, и заветный белый мешочек, надежно спрятанный под халатами на поясе. Только бы уйти в Кашгар! Там или у афгани можно прожить безбедно все дни, оставленные ему аллахом.
Тропа петляла, закладывала головокружительные виражи, поднималась некруто в небо. Но снега все прибавлялось. Старый проводник увязал в нем чуть не по колена. Облака быстрыми тенями скользили внизу. Где-то справа ярко сверкнул отраженный от ледника солнечный луч и потух, скрытый тяжелой черной тучей, наполненной, казалось, до краев снегом. И тут же в самом деле начался снегопад. Снежинки падали пусто — крупные, тяжелые, неправдоподобные, точно затные хлопья.
Отряд поднялся выше снегового облака. Здесь было совсем светло. Холодно. И очень тихо. Взблескивал миллиардами искорок чистый и очень белый снег. Большое снежное поле косо лежало перед ними, уходя к иззубренной вершине. Тропа исчезла. Перевал был закрыт. Провожатый остановился. Кара-ходжа понял, что старик нарочно привел их сюда, на непроходимое снежное поле. Завизжав от ярости и прокляв старика именем аллаха милостивого и милосердного, он выстрелом из маузера в упор убил его. Звук выстрела, многократно повторенный горным эхом, родил снежную лавину. Лавина стремительно пошла вниз, гоня впереди себя плотный вал снежной пыли. Басмачи побежали, но не было им спасения, и все они погибли. А когда красные кавалеристы, и среди них Тиша, преследующие банду Кара-ходжи, через несколько часов добрались сюда, они увидели лишь безмолвную белую равнину, косо поднимающуюся к иззубренной вершине, и голову Искандер-бека на пике, чуть выступающей из-под снега...
Дольше Кара-ходжи просуществовал Турсун-пал-ван, уползший в Каракумы. Какое-то время ему везло, и он благополучно ускользал от преследователей. В бой не вступая, действовал короткими, преимущественно ночными налетами — награбит, спалит кишлак, постреляет и порубит того, кто под руку попадется, и исчезнет. Говорили, у далекого колодца в самом сердце пустыни его база.
Ферганские чекисты сумели в конце концов заслать в его банду своего товарища. Это был Турсун Сабиров — отец нашего Амана Турсунова, геоботаника. Под видом доверенного представителя курбаши Сайда, действовавшего юго-западнее Бухары, Турсун Сабиров, якобы связанный с инглизами — англичанами, обещал доставить Турсун-палвану оружие и боеприпасы и содействовать объединению басмаческих отрядов. Чекистами была разработана операция-ловушка. Но в самый последний момент, перед тем как сесть в седло и ехать на встречу с Саидом-курбаши, Турсун-палван бросил кости. Одноглазый был очень суеверным и, веря костям, не поехал на встречу с Саидом, а увел отряд и снова затаился.
Тогда Турсун Сабиров взялся за осуществление иного плана. Он распропагандировал группу басмачей, им удалось вьжрасть Турсун-палвана из бандитского лагеря и повести его в Фергану. Однако по пути одноглазый сумел убить часового и бежать к своим. С боем он прорвал окружение и стал быстро уводить остатки банды на запад, два-три раза в сутки меняя лошадей, загоняя их до смерти. Десятка три самых верных бандитов остались при нем. Молва утверждала: басмачи везут большие сокровища.
Банду преследовал самолет. Из Хивы и Нукуса наперехват вышли два отряда милиции. Турсун-палван двигался только ночами, отсиживаясь днем в тени старых разрушенных крепостей и высоких барханов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105