И не может быть, чтобы это не оказало на них никакого влияния. Вот как возникли мои мысли о городе. Ну конечно, и собственная жизнь. Ведь нас много, бродяг! Подумайте, посчи-
тайте, сколько людей спит большую часть своей жизни в палатках и мешках, сколько людей моются потом, а бреются шилом. Разве и им противопоказан настоящий город, где будут их семьи, откуда они — радостные, отдохнувшие — поедут на работу, пойдут в самый дальний маршрут. Спасибо вам, товарищи. Вы придумали и рассчитали этот город. Остается только его построить...
Еще через полчаса в комнате стало серо от табачного дыма. Трудно было сердцу — Глеб называл этот момент «вертуханием», обычно он предшествовал появлению стенокардической боли, — и он, стараясь не привлекать внимания, вышел на улицу, сел на скамейку, откинулся и, глубоко вдохнув прохладный и чистый воздух, ощутил, как хорошо дышать им, как наполняет он легкостью, снимает напряжение и усталость.
Было темно. Вызвездилось небо. Уютно светились окна вагончиков и домов из первого микрорайона, названных «милешкинскими». Ритмично постукивал неподалеку энергопоезд. Откуда-то доносились магнитофонные переживания Брассапса. Голос популярного французского шансонье угадывался с трудом: видно, множество любителей покрутить «шарманку» переписывали пленку одну с другой. И все же — Брассанс в пустыне! Глеб улыбнулся: ему нравился и сегодняшний вечер, и спокойное осеннее небо над головой, и уже обжитая по-настоящему пустыня.
Кто-то подошел, присел на другой конец скамьи. Морозова. В дневной суете им не удалось перекинуться и парой фраз. Она спросила:
— Как вы тут, Глеб Семенович?
— А вы? Как вам удалось устроить Антошку?
— Пока с мамой. Обоснуюсь, вытребую их.
— Значит, решили пожить тут?
— Решила, Глеб Семенович.
— Я рад, Наталья Петровна. Расскажите мне о тех, кого привезли. Ну, коротко, самое главное, характерное. Может, кто-нибудь в чем-то нуждается? Чтобы я знал.
— Вы и в такой вечер работаете, — сказала она с упреком.—Как партийный организатор масс?
— Ну какая же это работа — разговор.
— А если я хочу помолчать?
— Помолчим.
Она посидела несколько минут молча, встала и, так ничего и не сказав Базанову, вернулась в столовую.Снова кольнуло и «вертухнулось» сердце. Глеб замер, прислушиваясь к тому, что происходит там, внутри него. Давненько сердце не напоминало о себе — и вот вдруг, непонятно почему... И вот еще укол. Еще... Заныло плечо, лопатка. Заболела грудь.
— Глеб Семенович, что с вами? — раздался откуда-то издалека, словно из-под воды, голос вездесущего Шемякина. — Вам плохо?
Только Шемякина недоставало в этот момент.Глеб поспешно выкинул на ладонь крупинку нитроглицерина, бросил в рот. И сразу, вслед за усилением боли, почувствовал) как она утихает, уходит, отпускает, оставляя ощущение сонной слабости. Он оглянулся — Шемякина рядом не было. Неужели привиделось? Неужели и голос его послышался? Ужас какой-то, бред.
В этот момент около скамейки остановился «газик». Из него выскочил Шемякин, бросился к Базанову.
— Может, в санчасть, Глеб Семенович? — участливо спросил он. — Если не отпустило — я и сюда врача мигом. Как?
— Да все нормально, не беспокойтесь.
— Да при чем тут беспокойство! О чем вы?
— Идите, Матвей Васильевич, к товарищам. Идите, и я следом.
— Лучше я домой вас доставлю. Вам лечь надо. Вы совсем белый, Глеб Семенович. Не стоит рисковать.
— Пожалуй, — согласился Глеб.
Он чувствовал себя действительно не лучшим образом, и выхода у него не было. Доктор Воловик, будь он здесь, уложил бы в клинику своего пациента на неделю. Глеб же дает себе вечер и ночь. Авось обойдется. Он поднялся и, поддерживаемый крепкими и какими-то удивительно ласковыми, как у банщика, руками Шемякина, двинулся к машине. Но, увидев, что и Матвей Васильевич хочет сесть рядом, Базанов сказал решительно, тоном, не допускающим возражений:
— Я доберусь сам, Матвей Васильевич. Спасибо. И только одна просьба — никаких разговоров об этом.
— Слушаюсь, товарищ Базанов.— Шемякин был сама предупредительность. — Ни одна душа, не волнуйтесь.
А через полчаса прислал к Базанову врача — узнать, каково состояние парторга и не нуждается ли он в медицинской помощи...
Через неделю после отъезда Попова у Богина проводилось совещание по городу. Были начальники служб, снабженцы, транспортники, представители гидрогеологов — все заинтересованные лица.
После сообщения ленинградцев строительство второго микрорайона было решено начинать быстрыми темпами. В то же время продолжалось и проектирование. Разрыв между проектированием и строительством сокращался до минимума. Это создавало большие трудности (от результатов строительства первых «экспериментальных» домов и их оценки Госстроем зависела судьба всего микрорайона), а ведь главным и первоочередным объектом в пустыне был все-таки карьер и комбинат. А город при нем лишь. Богин по-прежнему был бы счастлив не думать о городе, скинуть его с плеч, передоверить возведение Солнечного кому угодно. Хоть Базанову, хоть Шемякину, хоть этой волоокой красавице Морозовой, которая на его вопрос: «Какая лично от меня требуется помощь товарищам из архитектурного надзора?» — ответила самоуверенно: «Никакой. Поддерживайте нас. Пореже вмешивайтесь в наши профессиональные дела, и — обещаем! — у вас будет хороший город».
Богин, который только что мечтал столкнуть с себя город, выслушав Морозову, возмутился: терпеть не мог людей самоуверенных, особенно женщин. Не сдержавшись, сказал:
— Поддерживайте и не вмешивайтесь? Как же это — научите. Я не умею.
— У архитектурного надзора есть свои функции,— ответила Наталья Петровна. — Вот взять хотя бы наших предшественников. Я лично не думаю, что все товарищи из группы Милешкина были плохими специалистами. Но они не смотрели вперед и наплевательски относились к тому, что получается из их проектов, то есть совершенно пренебрегли архитектурным надзором. Мы
стараемся избежать их ошибок. Поэтому-то институт и командировал нас сюда. Заставьте строителей — они ваши подчиненные! — подчиняться и нашим указаниям, которые, разумеется, не выйдут за рамки соответствующих инструкций, и мы сможем осуществить необходимый контроль. И Солнечный станет тем городом, который вы видели на макете и в эскизах. Достаточно ли ясно я выразилась?
— Вполне, — Богин все же заставил себя улыбнуться. — Теперь обещаю полное невмешательство и поддержку. У меня просто сил не хватит отказывать такой... — на миг задумался, подбирая слово, не нашел, махнул рукой, еще улыбнулся, более открыто, искренне и повторил: — Такой... замечательной женщине!
- Вот уж это не имеет никакого отношения к нашей работе, — сказала Морозова. Глаза у нее стали злыми и холодными, губы сжались. Она словно постарела: не выносила и незамедлительно доказывала, что не терпит, чтобы ее воспринимали сначала как красивую женщину, а уж потом как специалиста.
— Я учту ваше замечание,— сказал Богин.
— Буду вам благодарна, — милостиво кивнула Морозова, и все участники совещания поняли, что первый деловой разговор с начальником стройки и первую, пусть совсем незначительную, стычку выиграла эта не знакомая еще никому женщина.
Глебу только что происшедшая сцена не понравилась. Каждый из ее участников преследовал вторую цель — утвердить себя в глазах другого. Богину не стоило заниматься этим в силу своего положения. Морозовой — преждевременно. Никто не собирался отнимать у ее архитектурного надзора весьма призрачные пока что прерогативы. Он хотел сказать ей об этом в форме шутки, но, как только совещание закончилось и все встали, Базанова атаковали сразу два начальника объектов, а когда он закончил разговор с ними, Морозовой и других архитекторов в кабинете уже не было. Глеб заметил себе при случае обязательно поговорить с Натальей Петровной и предупредить ее о сложности характера начальника строительства и сложности разговора с ним, особенно в присутствии большого числа подчиненных. И тут же подумал, что не только в этом дело, что хитрит он и с собой: интерес Богина к На-
талье Петровне задевает его, неприятен и почему-то обиден, точно он, Глеб, познакомившись с ней прежде, имеет на нее какие-то права и обязан защищать ее от других мужчин, которые не прочь закрутить с ней легкую любовь...
Открытие удивило и насторожило Базанова.Как назвать это? Опекунство? Просто хорошее отношение? Добрые чувства или иной интерес?.. Он не мог ответить на эти вопросы и потому поспешил отмахнуться от них, запретил себе и думать о Наталье Петровне. И сразу же принужден был вернуться к этим мыслям...
Богин потащил его по объектам. Был он молчалив: о чем-то думал. А потом спросил неожиданно:
— Скажи, а что представляет собой эта самая Морозова?
— Как — что? — Вопрос застал Глеба врасплох.
— Замужем она или не замужем ? Знает себе цену, а ? Не подступишься?
— А ты свататься собрался?
— Я на стройке холостяк. Но обета безбрачия не давал. Нет, шучу, конечно: амуры эти от дела отвлекают, не имею права. Мне па карты-шахматы и женщин время терять жалко. И ты, судя по всему, невелик ходок.
— Невелик, — поморщившись от неприятного разговора, согласился Глеб. — А шахматы ты зря забрасываешь... Ну, хватит. Давай лучше о мужчинах поговорим. Как тебе Лысой — мой протеже? Хорош прораб?
— Тянет. А мой?
— С железками у Шемякина вроде лучше получается. Люди, по крайней мере, не жалуются.
— Вот все и довольны! — победно засмеялся начальник стройки.
Побывав с Богиным на первой насосной, на ДСК и железнодорожной станции в Бешагаче, куда потянули уже ЛЭП и где стала обозначаться трасса будущей электрифицированной ветки, Базанов вечером вернулся донельзя усталый в Солнечный. Хотел сразу же завалиться спать, но, смыв пыль, приободрился и почувствовал, что голоден.
Столовая работала до двенадцати ночи. Это было победой партийной организации в борьбе с ОРСом, и, хотя после одиннадцати обычно все горячее из меню исчезало, всегда можно было повечерять чаем с бутербродами и пирожками, молоком с булочками или относительно свежими коржиками.
Глеб пошел в столовую. В зале было почти пусто. В дальнем конце уборщицы ставили стулья кверху ножками на столы, большая часть плафонов не горела. За буфетной стойкой-холодильником подсчитывала дневную выручку продавщица.
- Глеб Семенович! — раздалось слева.
Глеб обернулся. Его звала Морозова. Он взял поднос и пошел к ее столику. Голубой платок на голове, синяя, под мужскую, рубаха навыпуск с подвернутыми рукавами, потертые джинсы и видавшие виды кеды — такой был ее наряд, и рабочий и чуть щеголеватый одновременно) очень молодивший Наталью Петровну. Она была озабочена чем-то. Глеб спросил, как устрои-лись архитекторы и всем ли довольны. Морозова коротко ответила, что, в общем-то, ничего, и пригласила его посмотреть, как они работают. Глеб пообещал.
— Опять мы с вами, как тогда, в «Европейской»,— Сказала она, загадочно улыбаясь. — Я часто вспоминаю тот вечер, — сказал он. — Да. Безумно вкусно вы меня тогда накормили... А почему вы так поздно работаете?
— А вы?
— Представьте, когда нечем заняться, отлично раотается.
— Ну, для дела это неплохо... И они заговорили о делах. Из Москвы уже звонил
Попов: в Госстрое начало затирать с девятиэтажным галерейным домом («Зачем так высоко? В Средней Азии в больших городах таких домов еще нет, лифты будут вечно ломаться, и все это неэкономично»). Кирилл Владимирович бился как лев — он ведь боец, цо натуре спартанец (Глеб улыбнулся — спартанец! Так он назвал Попова при первой встрече). Опять, но теперь во всеоружии, доказывал Попов, что прейскурант на стоимость почти такой же, как в типовых пятиэтажных, экономия пойдет за счет плотности застройки и сокращения коммуникаций — такие дома украсят го-
родской силуэт. Попов хотел уже вызывать Базанова как подкрепление, но снова помог Серафим Михайлович Тулин, заместитель министра, — проект пробили, правда опять как экспериментальный. На очереди такая же борьба за семиэтажный и молодежное общежитие, задуманное как дом-трилистник. Попов ругается («Знаете, как он ругается? Самое страшное в его устах — к чертовой матери»), говорит: если так пойдет, будем сначала проектировать и строить, а потом утверждать: мы не можем позволить себе бездарную трату времени.
— Передо мной поставил задачу окончательно привлечь на нашу сторону Богина.
— Ну и как с Богиным?
— С Богиным дальше будет легче, — загадочно улыбнулась Наталья Петровна.
Она сказала, что и отношения с дээсковцами складываются хорошие. Познакомилась с Либеровским. Главный инженер — человек творческий и неробкий, всегда готовый к эксперименту, — это главное. И, судя по всему, увлекающийся. Он готов думать о нестандартных плитах, балках, панелях, не перестраховываться, не шарахаться от роста номенклатуры изделий. И просил лишь об одном: взять па себя Василия Яковлевича Швидко — директор ДСК в каждом конфликтном случае был как ребенок, испуганный при рождении и до сих пор боящийся собственной тени. Швидко заботится о вале, плане и премиальных и если видит, что к концу месяца «цифирьки выстраиваются», как он говорил, то в начале следующего эксперименты Либеровскому разрешал... Ну а вал идет качественный — монтажники обязались собрать панельный дом почти за сорок дней, прямо ленинградскими темпами.
Глеб спросил, из чего будет конкретно состоять работа ее группы архитектурного надзора сегодня-завтра.
Морозова ответила: Попов потребовал от группы «стать интеллектуальными щупальцами Ленинграда». Главную задачу группы она видит в соблюдении культуры застройки второго микрорайона («Все, что мы придумали хорошего, мы вложили в этот микрорайон») в целом и в частностях. Частности для растущего города имеют громадное значение. Что? Хлам на галереях, белье во дворах и лоджиях, какая-нибудь аляповатая
афиша, тумба, ларек, которые способны испортить впечатление от целой улицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105