Без этого зачастую вся цепь останавливалась. Какая-то мелочь ломала порой график объекта, тот — другие графики, он путал еженедельные сводки, снижал показатели по стройке в целом. Стройка становилась плохо управляемой. Что-то крутилось по инерции, но Богин знал: надо срочно искать выход, надо что-то придумывать.
И он придумал: он нашел, как ему казалось, верное решение — слил диспетчерскую службу и усиленную службу информации. Следующим этапом был подбор нескольких крепких заместителей по разным вопросам. «Крепкий» в его представлении — значило лишь очень преданный ему человек, у которого все прочие деловые качества, черты характера и образ действий могли быть какими угодно.
И тут, уже в который раз, случайно под рукой оказался Матвей Васильевич Шемякин, заместитель начальника СМУ. Поразительной способностью обладал Шемякин: напоминать о себе вовремя, оказываться в нужный момент в сфере действий большого начальства, там, где он мог понадобиться. Шемякин становился все более необходимым Богину.
Однажды Богин пришел в партком — такое в последнее время случалось нечасто — и предложил Ба-занову вместе съездить на промплощадку. Глеб согласился.На Бешагаче все вроде бы шло по плану: продолжались вскрышные работы, шло бетонирование фундаментов, началось сооружение подземных тоннелей — трубопроводов и подземных коммуникаций.
По промплощадке их вновь сопровождал Шемякин. Начальника СМУ словно и не существовало вовсе. Упредив вопрос, Шемякин сообщил, что начальник после гриппа добился от врачей отпуска и уехал не то в Сочи, не то в Кисловодск, в райские края словом, и вернется через две недели загорелый и здоровый, чтобы руководить своим управлением как положено.
Богин похмьживал. Ему нравилась грубоватая и напористая простота Шемякина, его наивность, которой он — для дураков — маскировал свою деятельность. Знал ведь, что начальник с парторгом к нему поехали, доложил кто-то из своих людишек, предупредил, вот Матвей Васильевич вперед и забежал, приготовился... А докладывает как? Любую мелочь знает и помнит, все назубок вызубрил...
— Так что скажешь о Шемякине? — торжествуя, спросил на обратном пути Богин. — Нужный он стройке человек или как?
— Старается, — согласился Глеб. — Меняю в чем-то свое мнение о нем, и в лучшую сторону.
— Ну, спасибо! Это как подарок мне. Учись нужных людей находить!
— Многие от него «по собственному желанию» сбежали. Это тоже характерно.
— Строг — вот и сбежали!
— Людей много достойных, доверяй и им, а не одному Матвею Шемякину.
— Интересно, а кого ты достойным считаешь? Конкретно. Или вообще разговор?
— Конкретно. Присмотрись к бригадиру Лысому.
Хватит его в бригадирах муторить: он инженер. Пора на ноги ставить, самостоятельный участок давать, в производителях работ он вполне потянет.
— Да ты что?! Урку на ответственный участок?
— Какой он урка? Ты же знаешь. Крепкий мужик, я за него готов поручиться.
Богин нахмурился:
— Шемякин, Лысой... Учись подниматься над своими личными симпатиями и антипатиями, парторг. — И тут же смягчился, сказал доверительно, но достаточно твердо, как о решенном и согласованном: — Знаешь, ты кое в чем, пожалуй, и прав. Возникла мысль — перевожу Шемякина от людей подальше. Пусть бумагами командует, на железобетоне горло тренирует. Думаю, отдел материально-технического снабжения потянет. А? Твое мнение?
— Человек он ловкий, оборотистый.
— Такой мне и нужен. — И опять поправился: — На данном этапе, по крайней мере. — И совсем уж доверительно признался: — Устаю, разрываюсь.
— Зря разрываешься, — сказал Глеб вполне доброжелательно.
— Надо не сегодня-завтра приступать к организации СМУ водовода — тоже ведь непросто людей подобрать. — Богин стремился переменить тему: — Давай махнем по трассе?
— Давай. Так как с Лысым?
— Не потянет.
— Потянет. Бригадир-то он отличный, все говорят.
— Ладно, посмотрим,— внутренне уже сдаваясь, сказал Богин. — Тебе и глухого уговорить ничего не стоит.
— Когда чую, что прав,— уговорю,— сказал Базанов...
Их «газик» подъезжал к Солнечному. Город виделся сквозь марево лёссовой пыли, сквозь сиреневую дымку, что стушевывала горизонт, квартал «милеш-кинских» домов, квартал вагончиков и заборы, прикрывающие тут и там новостройки, башенные краны, собирающие четырехэтажные блочные дома, и тонкие зеленые строчки первых бульваров, годовалые акации и карагачи, собранные в чахлые пока еще зеленые озерца — предвестники будущего тенистого парка.
Бетонная дорога незаметно переходила в асфальтированную улицу. Возле жестянки с надписью «Остановка автобуса Дустлик — город — промплощадка» усердно махала метлой средних лет женщина в зеленом комбинезоне. В клубах пыли гоняли на пустыре мяч разновеликие мальчишки лет от десяти до шестнадцати.
— Стадион, — сказал Богин. — Стадион нужен. Ты любишь футбол, Базанов?
— Как зритель. Сам никогда не увлекался.
— А я мечтал. Только ни в одной команде дальше скамейки запасных не продвигался, — признался начальник строительства и добавил мечтательно: — Команду соберу классную, все условия создам. Поболеем за Солнечный!
— Поболеем, — улыбнулся Глеб. — А разве ты не заметил, начальник, я давно уже болею за Солнечный.
— Ты о городе? Смотри, четырехэтажные дома — вполне. Милешкину, оказывается, критика на пользу пошла. Строителей за горло схватил, держит и своего требует. Вот все пристойно и выглядит.
— У ленинградцев лучше.
— У ленинградцев — еще бы!.. Но где они, твои друзья?
Глеб не отреагировал на богинскую иронию.
«Газик» миновал перекресток и свернул налево, к управлению. Справа осталась улица, образованная первыми привезенными сюда вагончиками. В тени за крайним торцовым домиком беззастенчиво целовалась парочка. Парень и девушка обнимались как полоумные, у всех на виду, точно расставались на всю жизнь.
— Осатанели и обнаглели, — сказал Богин.
— Ребят молодых занимать чем-то надо, начальник. В свободное время, конечно. Спортом, учебой, танцами хотя бы. Даже мы с тобой не против любви. А им,— кивнул он через плечо, — любовь и поэтами прописана.
— Любовь, судя по всему, еще не по твоей части.
— Я не о любви, Степан. О техникуме, курсах, а хочешь — и о филиале заочного института. Политехнического хотя бы. Кадры мы сами себе должны готовить. Поддержишь ?
— Я тебя во всем поддерживаю. Разве не так?
— Так, если и насчет Лысого мы договорились.
— Почти.
— Почему же почти?
— Он что: твой брат, сват, родственник? Побеседую с ним, тогда и скажу.
— А побеседуешь когда?
— Сегодня-завтра.
— Степан, — Базанов посмотрел с укоризной.
— Завтра утром вызову. Ну все! Ты к себе или дальше поедешь?
— Хотел на ДСК проскочить. Там проектной мощности у новой формовочной машины никак добиться не могут, технологический процесс не отлажен, много плит в брак идет.
— Знаю. Шляпы, поэтому и брак! Ты-то что? К формовочной машине станешь? Так туда я главного инженера завтра посылаю, пусть проект приказа готовит.
— Я, Степан, коммунистов соберу. Побеседовать хочу, так что ты уж подожди денек с приказами, а?
— Да не в идеологии тут дело! В технической безграмотности, Глеб Семенович, дорогой! Пойми!
— Понимаю: на формовочной машине люди виноваты, конкретные люди. Случайно? Нарочно? Что им мешает? Кто? Коммунисты не станут от меня скрывать, уверен. А если найдем причины, найдем и способ их устранить.
— Так что, не посылать на ДСК Глонти?
— Если у главного инженера стройки иных дел нет — посылай.
— Пошлю. Пусть он на формовочную машину поглядит.
— Значит, местным инженерам не доверяешь?
— Доверяешь, не доверяешь! Некогда разбираться, обидятся они там или не обидятся: меня эти многопустотные плиты без ножа режут! Целые бригады мертвый час из перекуров устроили, план горит!
— И все же было бы лучше, если бы они сами на месте во всем разобрались.
— В воспитательных целях?
— Точно!
— Слушай, геолог, откуда ты таким человекове-дом стал ? — засмеялся Богин. — Можно подумать, всю жизнь воспитатель.
— Меня всю жизнь другие воспитывали, а я к этим добрым людям присматривался и у них учился.
— Так и меня воспитывали — с детского сада, >в школе, в институте, на производстве.
— И тебя это, конечно, всегда тяготило. Поэтому-то и в начальники стал выбиваться. Угадал?
— Да ты провидец! Телепат! Психотерапевт! — воскликнул Богин уже с раздражением.
Разговор, возникший на шутливой, даже дружелюбной волне, обострялся. Нужно было его кончать, это чувствовали оба. Но никто из них не хотел сделать это первым.
«Газик» подъехал к управлению. Богин высунул ногу и, будто сложившись, вывалился из машины и, помахав над головой ладонью, что должно было означать прощальный жест, не оглядываясь, быстро прошел к зданию, стал подниматься по ступенькам, перемахивая через три сразу длинными, точно ходули, ногами.
— На ДСК, пожалуйста, — сказал Базанов шоферу, устало откидываясь на заднем сиденье и вытягивая ноги.
...Глеб провел собрание партгруппы ДСК. Оно затянулось, пришлось заночевать в Дустлике. Все, как он и предполагал, оказалось делом вполне разрешимым и не требующим инженерного вмешательства со стороны : новая технологическая линия требовала отладки, настройки, известной производственной сноровки. Что было лучше? Остановить на день производство плит или, мирясь с браком, пытаться «доработать» формовочную машину на ходу? Тут-то и разделились мнения. Директор ДСК Швидко, боявшийся Богина до икоты, до умопомрачения, приказывал работать, сам трое суток не выходил из цеха и никого из своих помощников не выпускал. Главный инженер Либеровский гарантировал приведение производства в полную кондицию за 18 — 20 часов остановки.
На собрании мнения коммунистов разделились. И все же победили те, кто был за временную остановку процесса изготовления плит, победил подлинно деловой подход к вопросу, при котором (пусть посердится часок-другой Богин, чье распоряжение не останавливать работу было на какое-то мгновение предано забве-
нию) и производительность труда возрастет, и брак прекратится. За ночь Либеровский выполнил обещание. Он и на утро остался в цехе, не ушел от машины, которая шлепала плиты с завидным успехом и превышением проектной мощности. Если не рассказывать об остановке Богину, цех за две-три смены наверстает упущенное и войдет в график.
До чего же боялись Богина на стройке! Василий Яковлевич Швидко — в прошлом фронтовик, представительный, крупного телосложения, с безупречной трудовой биографией, отмеченный и грамотами, и орденом, — в присутствии начальника стройки превращался на глазах в фэзэушника, который запорол деталь и ждет за это по меньшей мере увольнения.
...Вместе со Швидко Базанов пришел в цех. В застекленной конторке начальника, уложив курчавую голову на пухлые папки, спал Либеровский. Он не проснулся и тогда, когда бешено зазвонил телефон, стоящий возле его уха. Солнечный вызывал Базанова. Богин интересовался успехами. Глеб передал трубку Швидко...
Вскоре навалились неотложные дела. Завладели целиком мыслями и временем Базанова.Разворачивалась подготовка партийной конференции, которая должна была объединить в одном парткоме и строителей и монтажников. Партийная организация вырастала более чем вдвое. Кроме соединения двух больших отрядов коммунистов, была в этом объединении и мудрая чисто производственная идея. Издавна известно: строители и монтажники живут как кошка с собакой. Хотят монтажники — принимают от строителей объект, здание целиком или один фундамент, приступают к монтажу; не захотят — не монтируют, прикрываясь тем, что строители запоздали, что работы произведены некачественно, с отступлением (пусть с самым минимальным!) от проектной документации. Теперь приходил конец и этой разобщенности. Находясь в одной парторганизации, не очень-то и покрутишь носом, не очень-то пофордыбачишь, отстаивая свои, местнические, интересы.
...Первого сентября на партконференцию приезжали коммунисты с самых дальних объектов. Принаряженные, точно на праздник. Для многих было праздником надеть вытащенный из самых глубин чемодана костюм и рубаху с галстуком, оторваться хоть на день-два от своих повседневных забот, посмотреть, что успели понастроить и на железнодорожной станции Ду-стлик, и на промышленной площадке Бешагач, и в самом городе Солнечном.
Базанов распорядился провести делегатов по всем объектам. Уже было что показать, пусть смотрят. С этого, собственно, и началась конференция. Люди собрались знающие, заинтересованные в том, чтобы быстрее построить комбинат и город.
— Для этого и сидим здесь, песком умываемся, солнышком вытираемся, — сказал член парткома бригадир стройбригады Александр Трофимович Яковлев, открывая собрание. — И с теми трудностями миримся, которые нам природа и господь бог приготовили. А уж с теми трудностями, что от нас, от людей, идут, с ними бороться упорно надо и под корень изводить. — Трофи-мыч говорил гладко, как по писаному, но речи своей, вероятнее-всего, заранее не готовил — просто много думал о ней, видно. — Что я имею в виду, товарищи? Объяснять долго нечего. Но, подводя черту, укажу. Это — штурмовщина, она еще имеет место. Второе — плохое снабжение стройматериалами и вообще: от этого простои и соцсоревнование губится. Третье — работа с кадрами. Вот и давайте в своем коллективе разберемся во всем и порядок наведем, а уж потом — держись один за одного, насмерть стой, как на фронте, а не отступай от взятого слова. Тогда и стройку завершим вовремя, как обязательство принимали, а поднатужимся да порядок, о каком говорили, учредим — может, и досрочно комбинат пустим...
Дела стройки партийная конференция обсуждала горячо. Досталось Богину, Шемякину (несколько человек помянули его недобрым словом) и Базанову («нечасто товарищ парторг собирает кустовые собрания на удаленных объектах, нечасто видят его там коммунисты»).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105