Наоборот, район землетрясения расширился, эпицентр почему-то поднялся к поверхности.
День прошел в тягостном ожидании чего-то еще более страшного...
На стройку Базанов вернулся лишь через неделю...
Уже по весне чувствовалось, что лето будет жарким и стройка снова начнет задыхаться от маловодья. К счастью, трасса водовода была определена, проект наконец утвержден. Осталось, как шутили в городе, лишь начать и кончить.
Создали специальное строительно-монтажное управление. Его начальника, Сергея Владимировича Нена-ева, Базанов знал: утверждали на заседании партийного комитета, оставил хорошее впечатление. Относительно молодой и быстро растущий инженер, успел поработать и в Газли, и на строительстве ряда газопроводов в Средней Азии, прошел путь от бригадира до начальника СМУ, без отрыва от производства закончил Политехнический институт. После утверждения в должности Сергей Ненаев взялся за организацию управления — лично принимал на работу каждого, выбивал землеройные машины и механизмы, проехал с изыскателями до Карадарьи и принял у них трассу.
Теперь эту трассу он показывал Богину и Базанову.
...Они выехали на рассвете. От станции Дустлик повернули на юго-запад, и, пока двигались степью, Ненаев рассказывал:
— Трасса трудная. Район безлюден. На двести километров пути подъем более пятисот метров. Утверждено пять насосных. Размер труб тысяча двести двадцать миллиметров. Как сделать, чтоб в Солнечный приходила вода, а не кипяток? Гнать ее побыстрей, а трубы заглубить в траншею метра на полтора минимум. Земляных работ порядка восьми миллионов кубиков — немало. Одновременно, с опережением километров в тридцать, будем тянуть дорогу. Без дороги тут делать нечего: трубовозы не пройдут. Строительство начнем с двух сторон.
Сергей Ненаев, как и многие молодые руководители, вырабатывал свой деловой стиль: говорил коротко, без всяких там «мне думается» или «как мне кажется» — цифры на память, факты, выводы; решения принимал скорые и безапелляционные, ответственность целиком брал на себя; исповедовал демократию без панибратства и некоторое пренебрежение к категориям духовным, называя их идеалистическими. Впрочем, Не-наеву лишь казалось, что это его стиль: во многом Сергей Владимирович просто подражал Богину, которого считал образцом начальника в современных условиях. Был Сергей Владимирович строен, ловок, белокур и русую бороду клинышком имел — думал, придает ему солидность и суровую значительность, а на деле стал похож на чеховского интеллигента, мягкого и слабовольного.
И выглядел Ненаев совсем не значительным, совсем не грозным руководителем. Но никто, вероятно, про это не говорил ему, а может, и говорил кто, да Ненаев не прислушивался, не верил, должно быть.
- Трудная будет трасса, - повторил Ненаев. - Машины сложно в пески забросить.
- А что тут легко ? — насмешливо спросил Богин. — Яйца в песке летом жарить! Вон, спросите парторга, расскажет, как первый энергопоезд в Солнечный волокли. Потяжелей ваших канавокопателей игрушка. Протащили !
Ненаев почувствовал себя уязвленным:
- Я не сомневаюсь, товарищ Богин. Констатирую: сроки сжатые.
- Констатируйте на здоровье, начальник, сроки разжимать все равно никто не собирается, - хмыкнул Богин...
Ландшафт незаметно менялся. Степь стала холмиться, горбиться, желтые песчаные залысины появлялись то слева, то справа от машины. И вдруг степь кончилась. Впереди и вокруг колыхалось море песка. Шестибалльными волнами накатывали на «газик» барханы. И чем дальше, тем выше и круче казались они, а по самому горизонту ходили цунами высотой в пятиэтажный дом.
Трое разом подумали об одном: действительно, будет трудно тащить сюда технику, а Ненаев отметил:
- Те дальние барханы - двадцать метров высота, ширина до ста. На пути трассы будем срезать бульдозерами, ничего не попишешь.
- Надо, так срезайте, — равнодушно отозвался Богин.
И тут же им пришлось вылезти: «газик» забуксовал. Низам раскачивал машину, жал на акселератор. И они приложили три свои человечьи силы. Песок летел из-под колес, как искры из-под абразивного круга во время заточки инструмента, а пустыня цепко держала автомобиль, сидевший уже на диффере. Низам заглушил мотор и вылез.
- Кипим,— сказал он, отцепляя с борта четыре доски и лопату. - Пусть мотор отдохнет, и вы отдохните. Я копать под колесом немножко буду, пять-десять минут копать буду. Вы в тени сидите. Чай немножко пейте, в термосе чай.
— Сколько прошли от Дустлика? — спросил Богин.
— Сорок семь, — сказал Базанов. — Я заметил по спидометру.
— Так мы и за четыре дня не обернемся!
— Хорошо, если за четыре дня, товарищ Богин,— подтвердил Ненаев. — Пять дней обычно уходит.
Богин только крякнул. Отобрал у шофера лопату, начал молча и ожесточенно копать под передком. Откопал одно колесо, запыхавшись, крикнул:
— Еще есть лопата?
— Йок,— сказал Низам флегматично. — Одна лопата, четыре человека лучше, чем четыре лопаты, один человек.
— Философ! — Богин кинул ему лопату, сказал: — Копай,, раз такой умный.
— Шалманить придется,— сказал Базанов.
— Немножко придется, — согласился Низам. — Совсем плохое место трассу клал, яман пески. Тут не машина надо — самолет надо, вертолет надо.
— Ну, братцы, втравили вы меня в прогулочку. И что это еще за шалманство?
— Ничего страшного. Езда по доскам, — улыбаясь, пояснил Глеб. — Пока передние колеса едут по двум, надо другую пару вытащить из-под задних и быть готовым снова засунуть их под передок, не давая машине съехать в песок.
— Представляю! Скорость километра три в час?
— Бывает и пять, при известной сноровке.
— И ты тоже думаешь участвовать в этой работенке? — Богин посмотрел на Глеба и выразительно постучал ладонью по сердцу.
Глеб промолчал, и Богин спросил, нельзя ли объехать трудный участок. Ненаев — словно он отвечал за то, что кто-то насыпал сюда такое количество песка и не утрамбовал его, — заметил виновато, что товарищ начальник строительства сам приказал ехать по трассе будущего водовода и что этот участок объехать трудно, ибо тянется он, пожалуй, до самой реки.
— Хорошо, — сразу успокоился Богин. — Копай, копай, философ! — крикнул шоферу. — Мы чаю пока хлебнем и в путь. Глеб Семенович за руль, а мы в гарнизон шалманщиков. Доедем как-нибудь. А в Кара-дарье, уж увольте, я самолет вызову. Копай, Низам, вкалывай и за матчасть не тревожься: я Базаиова за рулем не раз видел, это, братец мой, его основная профессия — баранку крутить. Партийным работником он недавно стал...
В общем, почти за четверо суток до Карадарьи они все же добрались. Четырежды жарились днем на солнце, три раза мерзли ночами у костров в пустыне. И ни разу не встретили ни человека, ни зверя. Караванные тропы лежали значительно севернее, а звери, вероятно, прятались или уходили, услышав рычание обезумевшего от частых буксовок «газика». Все пятеро устали, конечно. Особенно Глеб. Не хотел и думать, что может случиться приступ, но взял с собой, однако, всю свою «сердечную» аптечку и даже шприц, хотя ни разу не приходилось ему самому себе делать уколы. Потренировался как-то неделю на подушке и на этом закончил. Знал — надо будет, сделает. Вон в газетах писали, какой-то судовой врач не то на судне в северных широтах, не то на зимовке сам себе операцию аппендицита, глядя в зеркало, сделал. А тут укол — подумаешь! Что еще могла предложить ему медицина? Укол, ну еще укол. Вживлять новое сердце — увы! — еще не научились. Так о чем говорить?!
И Степан Иванович в полуофициальной обстановке неожиданно повернулся какой-то такой новой гранью, которая показывала, что может он быть и добрым товарищем, и интересным собеседником, высказывающим весьма любопытные, хотя и спорные вещи. Ежевечерние их беседы после ужина затягивались допоздна, — Ненаев и Низам уже спали, а они еще спорили, проникаясь во время этих споров растущим интересом друг к другу. Каждый хоть и не мог полностью принять доводы другого, но понимал, что обязан считаться с ними до тех пор, пока не удастся ему обратить другого в свою веру.
Богин говорил:
— Считают, я жесткий руководитель? Зато стройка план перевыполняет. А раз так — у моих рабочих и заработки высокие, и коллектив более или менее стабильный. А что от людей требую и каждого «жму» — хочу загрузить как положено,— так я и себя загружаю.
Только так трудовые коллективы и надо выковывать. Не выдержал наших скоростей и наших требований — гуляй, не обижайся! Не соответствуешь времени — ищи работенку поспокойней, хоть газированной водой торгуй, тоже нужно людям. У меня дело превыше всего! А отдельно взятый работник, к которому я — ей-ей! — не худо отношусь, лишь правомерное звено в системе «человек — машина». Моя задача по отношению к этой системе — требуй от каждого по способностям, добивайся этого всеми возможными мерами. Мы говорим: труд — дело чести. Честь и честолюбие,— слова близкие. Я не боюсь разжигать в людях честолюбие. Честолюбивый человек способен горы перевернуть. Я боюсь идеалиста: он не имеет никакого представления ни о реальной жизни, ни об условиях реальной работы.
Базанов рассказывал ему о начальнике строительства Каракумского канала грозном Сердюке, о хитрюге Го-гуа — он командовал Главцелинстроем и обводнял степь величиной с доброе государство, — под началом которых Глеб работал в прошлом. У них были примерно такие же идеи и методы, такой же волевой стиль руководства, что и у Богина. И оба в конце концов пришли к плачевным результатам.
— Каждый руководитель определяет отношения людей в своем коллективе, — говорил он Богину. — Ты определил их по-своему: план, система «человек — машина», честолюбие и, прости, какая-то малая разборчивость в средствах для достижения целей. Но цель-то у нас главная — построить коммунизм. Не только на земле, но и в душах людей, между прочим. А людьми ты не занимаешься, считаешь, это дело парткома. Твое волевое руководство приводит к куче ошибок. Ты глава фирмы, подмявший всех под себя, непременно будешь порождать множество богиных и полубогиных, начальничков разных рангов. Азизян прав: они для тебя— работяги, исполнители, кнопочки и рычажки в созданной тобой машине, не коллеги, не товарищи, делающие общее дело. И их подчиненные для них — также. Тебя мало интересует, что может сделать исполнитель, ты интересуешься лишь тем, выполняет ли он то, что тобой приказано. С одной стороны, безынициативность, с другой — подогреваемое тобой в людях честолюбие, обозначаемое системой «работа — деньги», неизбежно
начнут развращать коллектив. Ты с подчиненным говоришь только на одной ноте — басом, а это дело мертвое. В этом еще Сердюк и Гогуа убедились.
— Главная нота — репутация руководителя.
— Репутацию руководителя создает доверие к людям.
— Этот путь не всегда оптимален. Вера в компетентность — точнее.
— Ты самоуверен.
— Уверен в себе — точнее. Я ведь на разных должностях работал, и все на крупных и трудных стройках, учти.
— И все вверх по служебной лестнице шагаешь, знаю.
— Доверяют. Отсюда и уверенность.
— А ведь при быстрой езде все мимо слишком быстро проносится — и пейзаж, и люди.
— Люди? Ясно! Плохо их подбираю, считаешь?
— Почему плохо? Подбираешь себе подобных. Помощники, советчики, но лишь простые исполнители, не более. И ни одного такого, чтоб мог реально соперничать с тобой на равных и претендовать в дальнейшем на твое кресло. «Пойдем вверх, тогда сами выдвинем преемника, и не из лучших», — рассуждают в таких случаях. Преемник, лишенный еще с детства самостоятельности, потянет дело, конечно же, со скрипом. И все станут говорить: «Жаль, нет Богина! Смотрите-ка, при Богине ведь дела шли получше!» Не так ли?
— Упрощаешь, но сермяга есть, — Богин улыбнулся, но, сразу же посерьезнев, сказал: — Первая задача руководителя — создать себе прочную основу во всех звеньях и на всех участках строительства. Тут я, представь, не оригинален. И потом: зачем же мне яму себе при жизни рыть и замену готовить — если быть откровенным. Тут ты прав. Но и это не мое изобретение.
— Но времена-то изменились!
— А трудные стройки остаются. Я убежден в правоте: меня так учили.
— И с Лысым, считаешь, прав?
— Я уж и забыл о нем... Нет, с Лысым не прав. . — Подумай о том, что я сказал.
— Так и ты подумай: неужели я во всем не прав? Не знал бы, что ты бывший геолог, подумал, законник, судейский. А ведь у нас юристы имеются, чтоб интересы каждого работника стройки защищать. От кого? От меня, выходит. Который «всех давишь!» — этакий Бармалей! «Не ходите, дяди, в Азию гулять». Но ты-то ведь не испугался?
— Не очень, — улыбнулся Глеб. — «Видали мы зверей побольше льва». Хочешь, расширенный партком соберем, послушаем, что строители говорят?
— С повесткой дня: «О некоторых ошибках начальника строительства и о стиле его руководства»?
— Ну зачем же так сразу? И я ведь веду с тобой ежедневную воспитательную работу.
— Давай совещаться и выкуривать трубку мира у костра... И все же о заседании парткома предупреди меня хоть за неделю.
— Зачем?
— Чтоб я успел добиться твоего перевода, — полушутливо-полусерьезно ответил Богин. — Твое больное сердце — мой козырь, из самых человеколюбивых мотивов, учти, пожалуйста.
Выпустил иголки на миг и сразу спрятал. Умел быть колючим этот Богин. Впрочем, он тут же загладил свой удар, представил его как фразу, случайно вырвавшуюся ради красного словца, как неудачную шутку, как реакцию на идею о созыве расширенного парткома...
Добравшись до Карадарьи, Богин и Базанов, сопровождаемые Ненаевым, отправились осматривать вторую базу и второй плацдарм, откуда должно было начаться строительство водовода.
Рядом с кишлаком Янги-Базар уже соорудили пристань. Возле нее — несколько барж с техникой и прокопченный, выпуска, вероятно, начала века колесный буксир. На берегу — канавокопатель, трактора, бульдозеры, вездеходы и целый передвижной город на салазках — жилые вагоны, вагон-столовая, вагон-баня, вагон-медпункт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105