— «Я не хвостист, я — человек дела». Но шкура у меня мягкая, пу-
лепробиваемая. Даю задний ход. А он, видя это, сильнее давит: «Так что — ускорим темпы, сократим сроки? Или вы будете подыскивать себе новую работу не на моей стройке?»
— Богин! — воскликнул кто-то в зале.
— Богин, — спокойно подтвердил Шулепов.—Он. Положит на обе лопатки, прижмет к ковру и спрашивает: «Говори прямо — сделаешь досрочно или нет?» — «Будет выполнено»,— отвечаем. Так он из нас очковтирателей и неврастеников делает. С иным — за десять километров Богина увидит — родимчик случается. И не только это плохо. Замечаю я, цепная реакция получается: и иные наши руководители на Бесаге бо-гинскими методами командовать принимаются. Он на них сверху давит, а они — на своих подчиненных так же. Комбинат мы все равно в срок построим. Зачем это?
Шулепову похлопали: самого Богина покритиковал. А Базанов сделал еще заметку в блокноте: «Богин». Выступление Шулепова как будто развязало языки. И все чаще записывал Глеб в блокнот фамилию Шемякина и думал о том, что тишайший Матвей Васильевич вырастает уже в фигуру весьма крупную в масштабах стройки. «Любимое дитя Богина,— сказал себе Глеб. — Идет ходко, но все как-то боком, не поймешь и куда».
А тут еще один факт. О нем рассказала секретарь парторганизации управления «Строймеханизация» Ариадна Михайловна Жукова. Приехал в управление Шемякин, увидел приказ о премировании работников за освоение и внедрение новой техники. Стал заниматься проблемами, ему не очень понятными, не входящими в его компетенцию, — начал выяснять, каков коэффициент полезного действия машин и механизмов, их техническое состояние, как поставлен ремонт и тому подобное. А потом насел на заместителя начальника управления — начальник в командировке находился, тот бы ему отпор сразу дал и от ворот поворот — и гневно так спрашивает: зачем же вы, мол, государственными деньгами бросаетесь и премии разбазариваете, кто вам такие права дал?.. Пошумели и сошлись на том, что премии все же дать нужно, но в половинном размере.
Инженер Ариадна Михайловна Жукова, средних лет, совершенно седая женщина — что, как ни странно, молодило ее, — возмущалась:
— Я как узнала об этом, побежала, чтоб Шемякина не упустить. Несусь, как мотоциклетка. Прибегаю — сидит грозный. И шибко деловой. Объясняет мне, как второгоднице, что к чему и какой он человек государственный. Но почему пятьдесят процентов, почему не тридцать, не шестьдесят? По какой инструкции? Смеется: «Я бы премии вообще в редких случаях давал, как похвальные грамоты».— «А вы-то сами, товарищ Шемякин, премии получаете?» - спрашиваю. «Это, говорит, к вашему делу отношения не имеет, и не я себе премии выписываю». — «Зря людей обижаем, хорошо люди работают, стараются».— «Научим их премии ценить, еще больше стараться будут». Такой принципиальный. — Жукова вздохнула и совсем по-женски закончила: — Не нравится мне это, товарищи, не его это компетенция, по-моему. Кто дает ему право во все вмешиваться ?
— И мне это не нравится, — поддержал ее Сладков, начальник СМУ города. — Наглеет Шемякин до крайности. У кого спина, как хвост, мягкая — к себе приближает, а кто шапку перед ним ломать не хочет — прочь иди.
— К нам приехал, ругается: зачем фото Ронжина на доску Почета повесили? Снять немедленно! - крикнул кто-то из задних рядов.
— Пусть партком одернет его! - поддержали слева.
Председатель собрания с трудом навел порядок. Закончив о Шемякине, перешли к вопросам партийной учебы...
А поздно вечером, перелистав блокнот, Глеб написал в своем еженедельнике: первое — комплексная бригада, второе — Шемякин...
Но на следующий день с утра планы Базанова несколько изменились: Шемякин сам пришел к нему в партком.
«Решил провести разведку, - определил Глеб. - И уж потом действовать по обстоятельствам».
— Слушаю вас, Матвей Васильевич, — сказал он. — Срочное что-нибудь? Редкий вы у нас гость.
— Замотался, Глеб Семенович. Давно собирался — вопрос не производственный, да все равно недосуг.
— А какой вопрос-то?
— Знаете кишлачок брошенный или, как утверждают, еще басмачами сожженный? Кич-кишлак назы вается.
— Кичик-кишлак, — поправил Глеб. — Маленький значит. Знаю. Так в чем дело?
— Говорят, когда-то эмиров и ханов резиденция была ?
— Сомневаюсь. Резиденция летняя у поселка Кер-мине была.
— Так тем более! — воодушевленно воскликнул Шемякин. — Не было и не надо! Мы там зону отдыха организуем. Водовод рядом пройдет? Рядом. С Морозовой и Бакулевым я переговорил — они нам хоть санаторий там нарисуют. Деревьев привезем больших, -парк насадим, бассейн сделаем. Отдыхай — не хочу!
Затем и пришел — посоветоваться.
— Предложение дельное, — сказал Базанов и подумал: «Ловок, черт, этот Шемякин, находчив, начинен идеями. Не таким он приезжает на объекты. Там он жесткий человек, большой начальник, правая рука Богина». — И материалы найдем, — воодушевленно и радостно пообещал Шемякин. — Вот с рабсилой труднее будет.
— Воскресники объявим. Каждый с удовольствием свои часы отработает, если мы с вами воскресники эти похожими на праздник сделаем.
— И чудненько! — Шемякин, просияв, поднялся было, но тут же, как бы раздумав, еще плотнее уселся на стуле, сказал: — Почему вы меня не любите, товарищ Базанов? Давайте откровенно, если можно, а?
— Я люблю маки в степи и трюфели, — сказал База-нов. — А вы? Наши служебные отношения строятся на общепринятых началах. Я, так же, впрочем, как и многие другие, не одобряю вашего стиля работы и говорю об этом прямо.
— А в чем мой стиль, мои ошибки? Чтоб я знал, так сказать, от чего избавляться, что изживать. Ни разу вы меня не вызвали, не побеседовали.
— Зачем же вы шутки шутите, Матвей Васильевич?
— Если вам не хочется отвечать на мой вопрос, я могу подождать, пока вы меня вызовете.
— Считайте, что я вас вызвал, для того чтобы сказать все, что думаю о вашем стиле работы. Лично я — коммунист Базанов, а не секретарь парткома База-нов. Чтоб говорить как парторгу, мне пришлось бы подробнее и обстоятельнее ознакомиться с вашей работой. Вы — человек осведомленный и уже, конечно, знаете, что говорили о вас на семинаре секретарей первичных организаций. Так вот, Матвей Васильевич, мое мнение. Вы поверили в то, что начальник строительства всегда и везде будет вас защищать, захмелели от его похвал и поблажек, переоценили свои возможности. Я не понимаю, откуда что взялось. Этот ваш непререкаемый вид, ваш хамский тон е подчиненными. У вас есть хватка. Я не хочу думать, что за вашим поведением кроются корыстные интересы, хотя корысть ваша ясна — вы надеетесь, как говорится, сделать карьеру. Вы уверены в Богине, хотите стать для него незаменимым и на его плечах вылезти на более высокие посты. Я человек не честолюбивый, но честолюбивых понимаю и не осуждаю, если они идут к цели дозволенными путями. Простите за резкость и прямоту.
Шемякин слушал с удивительным спокойствием. Легкая улыбка не сходила с его лица, глаза с прищуром смотрели внимательно. И только на скулах орехами катались желваки. Он вздохнул, осуждающе покачал головой и сказал:
— Нет, вы меня плохо знаете, Глеб Семенович, совсем плохо. Ошибки есть. Не ошибается тот, кто ничего не делает. А моя деятельность знаете чем определяется? Богинским «давай, давай!». Для него слов «нет», «невозможно», «нельзя» не существует. А я снабженец, хозяйственник, мне положено вытягивать, добывать, крутиться.
— Хотите, послушаем вас на парткоме? Вот и расскажете о трудностях, а мы о своих к вам претензиях.
— Когда же?
— Известим вас заранее.
— Копаете, значит? Обиженных всегда собрать можно: вокруг тех, кто руководит, всегда обиженные найдутся.
— Зачем же так? Вы считаете линию своего руководства верной?
— В настоящих условиях — да.
— Что за условия, если не секрет?
— Пустыня, сроки, обилие объектов, коммуникаций, подрядчиков и субподрядчиков. Необходимость лавировать, давать поблажки. Хозяйственника могут судить только хозяйственники.
— Среди членов парткома есть и хозяйственники. Хотя, я надеюсь, вы нам популярно все объясните.
— Да уж постараюсь!
— А пока учтите, что я вам сказал. Мы строим комбинат и город, но...
— И я строю комбинат и город! — горячо воскликнул Шемякин.
— Да, вы строите комбинат и город, — спокойно возразил Базанов. — Но при этом разваливаете отношения между людьми.
— Это еще надо доказать!
— Об этом многие говорят, Матвей Васильевич.
— Мало ли что говорят! Вот и о вас, к примеру, говорят: соперника Базанов сплавил. Я же не верю! И борюсь с такими подлыми слухами.
«Началось,— на мгновение цепенея от неожиданности удара, подумал Базанов. — Может, Шемякин и распространяет эти подлые слухи? Дать ему в морду? Но он только и ждет моего срыва, надеется на него».
— Хорошо, товарищ Шемякин, — сказал он устало. — Мы еще поговорим.
— Так уж это наверняка. Встретимся, — нахально ответил Шемякин, спокойно кивнул и вышел...
Пронзительно и глубоко, точно от укола длинной иголкой, заболело сердце. Еще укол, еще... И вдруг боль прошла, осталась испарина на лбу, крупные капли холодного пота. А день, как и вчера, и позавчера, предстоял душный, невыносимо жаркий — по утру видно. Уже дышать нечем. Глеб посидел в кресле не двигаясь, прислушиваясь к тому, что происходило внутри него. Боль не повторялась. Глеб встал, взял соломенную шляпу и вышел. Он шел несуразно длинным коридором управления, здоровался со всеми встречными, и ему казалось: они тоже думают, что он специально отправил Яновского в Ленинград.
Бригадира Яковлева Базанов нашел в прорабской. На довольно плотном теле с широкими плечами и четко обозначившимся под рубахой навыпуск животом сидела голова известного актера Эраста Гарина. Стуча кулаком в дощатую перегородку, Яковлев говорил по телефону такими словами, которые начисто исключали его принадлежность к высокому миру искусства и как-то даже уменьшали сходство с популярным артистом театра и кино.
— Ну зачем же вы так, товарищ Яковлев? — с упреком сказал Базанов.
— Так ведь что получается, товарищ секретарь,— ответил тот, — то раствора нет, машины есть, то наоборот, а у меня люди без дела сидят. И у самого от такой работы глотка болит. Организация труда на обе ноги хромает. Вот матерные слова и выскакивают. Одно такое слово целую докладную заменяет. А их я писал — тысячу!
— А мат помогает, выходит?
— Да не очень, — признался бригадир. — Зато себе разрядка, инфаркта не будет, — и улыбнулся, стал вновь похожим на Эраста Гарина. — Американцы, читал, для этой цели специальную посуду выпускают, чтоб об пол ее. А мы уж по старинке — матом.
— И зря.
— Так где ж ее, посуды, напасешься в наших условиях ?
— Плохой пример подчиненным подаете. Вы с ними тоже при помощи дурных слов объясняетесь, чтоб не говорить лишнего?
— Бывает, конечно. Эти слова поганые из души никак не вытравить.
— Но я к вам по делу, насчет идеи хозрасчетной бригады. Расскажите подробнее.
— Все просто, товарищ партсекретарь, многим я об этом уже рассказывал, но толку пока мало... Собираю бригаду. Собственно, бригада есть, подбираю недостающих специалистов. И заключаю с администрацией договор. У каждой стороны свои права и обязанности, взаимные. Я беру на себя: сроки сдачи объекта, качество работ, сохранность материалов, умное-использова-
ние машин и механизмов. Вы, начальство, бесперебойно обеспечиваете меня материалами, машинами, техническим руководством. А расчет рублем. Простоял у меня, к примеру, автокран какой без дела сутки, язви его в душу, — бригада платит по взаимно утвержденному прейскуранту. Зато сэкономили — гони грош в бригадную копилку, тоже по прейскуранту. Бригаде что выгодно? Объект сдать побыстрей и покачественней, чтоб подряд на новый объект заключить. И зарплата у нас будет выше, и каждый из нас головой думать станет, инициативу проявлять: где сэкономить, что усовершенствовать, рационализировать. А тут просто умом и не возьмешь, тут каждому учиться придется, во как! И государство, значит, в накладе не останется. Строить начнут быстрее, дешевле, качественней. Только, думаю я, не подошло еще время моей идейке. Слушают все, радуются. А потом плечами пожимать начинают: шабашничество, мол, собственнические настроения, язви их так!.. И на этом кончается. Нет, идейка — дело будущего. Два года от силы пройдет, посмотрите, где-нибудь на другой стройке появится и внедрят.
— Так почему же на другой, а не у нас?
— У нас не созрело.
— Давайте подумаем, что надо для такого эксперимента. Когда мы сможем поговорить?
— Да что говорить? Есть у меня тетрадка заветная. Там все выверено, подсчитано. Ознакомьтесь, если желаете.
— Давайте, если с собой.
— Она всегда со мной. — Яковлев достал из стола аккуратно обернутую общую тетрадь и с каким-то внезапно возникшим сомнением и настороженностью спросил: — А не потеряется часом? Документов у вас там навалом. Или передадите кому? Копий у меня нет, черт их задери!
— Не беспокойтесь. Из рук не выпущу. Сам прочту, кое с кем из экономистов и инженеров посоветуюсь, соберемся все вместе не откладывая. Вам я сообщу, товарищ Яковлев.
— Буду ждать, — оттаяв, сказал бригадир. — Будьте здоровы, товарищ Базанов.
— До скорой встречи, — сказал Глеб. И, уже уходя из прорабской, услышал, как Яковлев снова начал кричать в трубку, требуя автокран и две недоданные ему с утра бортовые машины. Разговоры разговорами, но он был чистой воды прагматиком, этот бригадир. Надо отдать ему должное — человек дела...
Через несколько дней, вернувшись с Бешагача, Ба-занов узнал, что в партком поступил новый сигнал о Шемякине: оскорбил начальника станции Дустлик во время выгрузки автомашин.
— А вы что? — спросил Глеб.
— Мы? — удивился Азизян, смущенно запустив руку в густые волосы и почесывая затылок. — Ждали твоего приезда. Знали, сегодня-завтра появишься.
— Очень здорово! Ну а если я умру?
— Перестань говорить глупости, — всерьез обиделся Азизян.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105