В целом признается, что
речь идет о группировках, действующих как воровские шайки
или бандиты с большой дороги, банды убийц или любое другое
сообщество злоумышленников, лишенных нравственного созна-
ния и чувства ответственности перед законом.
Общество, имеющее прочные практические и правовые устои,
терпимо по отношению к отклоняющимся или нонконформным
явлениям. Оно бывает почти снисходительно к тем, кто потерял
рассудок, даже преступил закон, и если оно их иногда наказывает,
то не видит в этом проблемы. Их асоциальная природа, их анома-
лия не угрожают стабильному порядку вещей. Они считаются
безопасными, а трудности полностью надуманными. Но, когда ус-
тои общества расшатаны, когда его атакуют извне, тогда угроза
внешней и внутренней безопасности увеличивает риск, который
представляют эти явления для общества. И их начинают считать
вредными и аномальными. Тогда и толпы горожан, рабочих сразу
воспринимаются с позиций психиатрии и криминологии. В них
увидели патологические симптомы или же симптомы отклонения
от нормальной общественной жизни. Они оставались бы вредны-
ми наростами на здоровом теле, которое старается -от них поско-
рее избавиться. Итак, плебейские, безумные или преступные тол-
пы слывут отбросами, болезненными явлениями существующего
порядка. Сами по себе они не представляют реального интереса.
П
Рискованной идеей Ле Бона, его гениальным озарением была
идея отказаться от этой точки зрения. Он опровергает все три
ответа на вопрос, который все беспрестанно себе задавали: что
же такое толпа? Его умозаключение просто и непосредственно.
Основной характерной чертой толп является слияние индивидов
в единые разум и чувство, которые затушевывают личностные
различия и снижают интеллектуальные способности. Каждый стре-
мится походить на ближнего, с которым он общается. Это скоп-
ление своей массой увлекает его за собой, как морской прилив
уносит гальку. При этом все равно, каков бы ни был социальный
класс, образование и культура участвующих.
<Развитые умственные способности людей, из которых состоит тол-
па, - пишет Ле Бон, - не противоречат этому принципу. Эти способности
не имеют значения. С того самого момента, когда люди оказываются в
толпе, невежда и ученый становятся одинаково неспособными сообра-
жать>.
Иначе говоря, исчезновение индивидуальных свойств, раство-
рение личностей в группе и т.п. происходят одинаково, независи-
мо от уровня состоятельности или культуры ее членов. Было бы
ошибкой считать, что образованные, или высшие, слои общества
лучше противостоят коллективному влиянию, чем необразован-
ные, или низшие, слои, и что сорок академиков ведут себя иначе,
чем сорок домохозяек. Один комментатор очень определенно
это подчеркнул:
<У Ле Бона, по его примерам, а также по многочисленным поясне-
ниям, видно, что он имел в виду не только уличные бунты и народные
сборища, но также и коллегии: парламенты, сословия, кланы так же, как
и высшие слои общества и, наконец, носители национальных интеллек-
туальных движений; итак, простой народ так же, как образованное со-
общество. Для него масса является почти исключительной противопо-
ложностью личности>.
Массы, состоящие из аристократов или философов, читателей
<Монда> или <Нувель обсерватер>, то есть из людей, ясно созна-
ющих свою индивидуальность, и нонконформистов, вели бы себя
совершенно так же, как другие. Автор <Воспитания чувств> име-
ет в виду то же самое, когда на нескольких страницах говорит о
<благородной публике>, затем о <всеобщем, безумии>, так описы-
вая репрессии:
<Это было половодье страха ... равенство (как наказание его за-
щитников и насмешка над его врагами) выражало себя триумфально,
равенство тупых животных, тот же уровень кровавой мерзости, посколь-
ку фанатизм корысти уравновешивался лихорадкой желаний, арис-
тократия бушевала, как сброд, а хлопчатобумажные колпаки смотре-
лись не менее уродливо, чем красный колпак>.
Всеобщность этих явлений, превращение, одинаково зат-
рагивающее всех людей, собранных в группу, позволяют нам сде-
лать вывод о том, что масса - это не <плебс> или <чернь>, бедня-
ки, невежды, пролетариат, hoi polloi, которые противопоставляли
себя элите и аристократии. Толпа -.это все: вы, я, каждый из нас.
Как только люди собираются вместе, неважно кто, они становят-
ся массой.
Вместе с тем то, что принимали за криминальность толп, не
более чем иллюзия. Будучи, разумеется, жестокими и анархичными,
они легко поддаются порывам разрушительной ярости. Сообща
они грабят, громят, линчуют, то есть творят то, что ни один чело-
век не позволил бы себе совершить. И Ле Бон охотно приписы-
вает им крайне негативную роль в истории:
<Цивилизации были созданы и до сих пор управлялись мало-
численной аристократией, а никак не толпами. У этих последних толь-
ко и хватало сил разрушать. Их господство всегда представляет собой
какой-то беспорядочный период>.
Но также и прелюдию к новому порядку, в этом заключается
его глубокая идея.
С другой стороны, толпы оказываются более героическими,
более справедливыми, чем каждый по отдельности. Они облада-
ют энтузиазмом и великодушием простодушного существа. Их
бескорыстие бывает безграничным, когда их увлекают идеалом
или затрагивают их верования.
<Неспособность рассуждать у них, - пишет Л^ Бон, - создает почву
для мощного развития альтруизма - качества, которое рассудок основа-
тельно заглушает и которое представляет собой необходимую обществен-
ную добродетель>.
Упорно и дотошно он критикует всех тех, кто полагает крими-
нальность отличительной чертой толп. С этой целью он показы-
вает, что даже в разгар революции, в наисложнейшие моменты,
они брали на себя труд создавать трибуналы и судить свои буду-
щие жертвы в духе справедливости. Их порядочность была не
меньшей, ибо деньги и драгоценности, отобранные у своих жертв,
они передавали комитетам. Таким образом, преступления состав-
ляют всего лишь частный аспект их психологии. И совершаются
они чаще всего по наущению вожака.
Одним словом, нет больше преступных толп, есть только доб-
родетельные, жестокость уже перестает быть их атрибутом, если
это не признак героизма. Они могут быть жестокими и героичес-
кими одновременно.
<Это то, в чем заблуждались писатели, изучив толпы лишь с точки
зрения криминальной. Разумеется, толпы часто бывают преступными,
но часто они бывают и героическими. Их легко принуждают убивать
во имя триумфа веры и веры или идеи, воодушевляя и суля славу и
почести, увлекая почти без хлеба и оружия, как во времена крестовых
походов, освобождать могилу Господню, или как в 1793 г., защищать
землю Отечества. Героизм, конечно, не вполне осознанный, но именно
на таком героизме делается история. Если вносить в актив народов
только великие деяния, которые были хладнокровно рассчитаны, миро-
вые анналы вписали бы очень немногое>.
Добавим еще, что толпы легче побудить, взывая к их коллек-
тивному идеализму.
И наконец, нет ничего глупого или патологического в так
называемых безумиях, crazes или иллюзиях масс. При условии
принятия гипотезы о том, что они состоят из таких же нормаль-
ных людей, как вы и я. Просто, собравшись в толпу, эти люди
чувствуют, рассуждают и реагируют в иной психологической плос-
кости. Разумеется, их суждения и реакции противоречат сужде-
ниям и реакциям изолированных субъектов, но это противоречие
не означает аномалии. И ничто не дает нам повода для вынесе-
ния столь резкого суждения по этому поводу, разве что в самых
крайних случаях явного душевного расстройства. Даже в этом
случае мы не знаем, имеем ли дело с действительным безумием, а
не со стереотипом, позволяющим нам избегать того, кто избегает
и пугает нас. Слишком легко приклеить ярлык <истерия>, <кол-
лективное безумие> на странное или необычайное поведение тол-
пы - стычки после футбольного матча, панику, спровоцированную
катастрофой, беспорядочные передвижения массы на очень малой
территории и т.п. Ярлык может быть обманчивым, а поведение
непонятым. То, что писал Жорж Лефевр по поводу революцион-
ных уличных собраний, действительно повсюду:
<Это ведь слишком поспешное решение, - приписать такие эксцес-
сы <коллективному безумию> <преступной толпы>. В подобном слу-
чае революционное собрание не является неосознанным и не считает
себя преступным: напротив, оно убеждено, что наказывает справедливо
и с полным основанием>.
Это также поспешно, как приписывать злоупотребления влас-
ти какого-то деспотического вождя, например Гитлера, <личному
безумию> и <преступной личности>. Он поступает в целях ук-
репления своей власти и в соответствии с действующим законом.
Впрочем, когда мы наблюдаем толпу вблизи и дос гаточно долго,
ощущение истерии рассеивается. Мы просто отмечаем, что психо-
логия индивидов и психология толп не подобны друг другу. То,
что кажется <аномальным> для первой, для второй совершенно
'" нормально.
Эти различные ответы на вопрос о природе толп широко рас-
пространены: их берут за основу, рассуждая и размышляя. Но
причины, о которых я напомнил, не позволяют нам с ними согла-
шаться. Действительно, толпы, или массы (с психологической точ-
ки зрения оба слова имеют один и тот же смысл), являются
независимой реальностью. Больше не возникает вопрос о том,
плебейские они или буржуазные, преступные или героические,
безумные или здравомыслящие. Они представляют собой кол-
лективное устройство, коллективную форму жизни - и этим мно-
гое сказано.
В чем же, спросите вы, собственно, состоит открытие? Обычно
в теориях затушевывается тот факт, что в сердцевине общества
обнаруживается масса, почти так же, как в человеке - животное
или в скульптуре - дерево. Она, таким образом, представляет
собой основной материал любых политических установлений, по-
тенциальную энергию всех социальных движений, примитивное
состояние любых цивилизаций. Этого не замечали, как утвержда-
ют Тард и Ле Бон, вплоть до настоящего времени. Понадобились
катаклизмы и общественные потрясения, чтобы это начало осоз-
наваться. Массы существовали и в прошлом: в Риме, Александ-
рии, Карфагене. В средние века они снова возникли в крестовых
походах, а во времена Возрождения - в городах. Наконец, рево-
люции видели их в действии, особенно Французская революция,
которая ознаменовала их второе рождение. Начиная с этого моме-
нта, они распространяются, как эпидемия, через заражение и под-
ражание, расшатывая государства, потрясая общества.
Пока они играли незаметную роль, власть имущие оставляли
их без внимания. Моралисты и историки ими забавлялись. Теоре-
тики сообщали о них мимоходом. Они выступали не более чем
статистами в театральной пьесе, играя незначительную роль и не
имея или почти не имея, что сказать. Но роль их возрастала и
вскоре достигла впечатляющих масштабов на сцене государствен-
ной жизни. Они уже претендуют на центральное место, на глав-
ную роль - правящего класса.
<Зарождение власти толп, - утверждает Ле Бон, - поначалу происхо-
дит через пропагандирование определенных идей, неторопливо насаж-
даемых в сознание, потом через постепенное объединение людей, реали-
зующее концепции, до той поры теоретические. Объединение позволило
толпам сформировать если и не вполне справедливые, то, во всяком
случае, достаточно определенные идеи, интересы и осознать свою силу.
Они создают профсоюзы, перед которыми капитулируют все властные
структуры, биржи труда, которые вопреки экономическим законам стре-
мятся влиять на условия труда и зарплату. Они направляют в прави-
тельственные структуры своих представителей, лишенных всякой ини-
циативы, независимости, чьи функции сводились к тому, чтобы быть
оупором избравших их комитетов>.
Итак, вот чем являются рабочие для Ле Бона: толпами. Но
почему же нужно возражать против их власти? Какую причину
этого осуждения он выдвигает? Для него эти людские потоки,
взбудораженные и захваченные потоками идей, как похоронный
звон для цивилизаций; они их разрушают, как вода, просачиваясь
в корпус корабля, неизменно его затопляет. Предоставленные
самим себе, массы становятся злым гением истории, разрушитель-
ной силой всего, что было задумано и создано элитой. И лишь
новая элита, точнее, вождь, может превратить их в созидательную
силу для нового общественного устройства. Рабочие массы не
составляют исключения. Не из-за характера их занятий, нищеты,
враждебности к другим общественным классам и не из-за интеллек-
туального уровня. А потому, что они - массы. Приводимые при-
чины имеют скорее психологический, а не социальный характер.
Если они порой и производят обратное впечатление, если ка-
жется, что они имеют мнения, руководствуются какой-то идеей,
считаются с законами, - это не результат их собственных позы-
вов: все это внушено им извне:
<Психология толп показывает, - я снова цитирую Ле Бона, - до ка-
кой степени незначительное воздействие оказывают на их импульсив-
ную природу законы и установления и насколько неспособны они фор-
мировать мнения, хоть в чем-то - отличные от тех, которые им были
внушены. Они не в состоянии руководствоваться правилами, вытекаю-
щими из чисто теоретической справедливости. Их могут увлечь только
впечатления, запавшие им в душу>.
Утверждения очень жесткие и категорично высказанные. Ав-
тор не церемонится, отрицая в массах всякую рациональность,
низводя их до уровня детей или дикарей. Впрочем, идея о том,
что сознание масс привносится им извне, а сами по себе они им не
обладают, очень широко распространена. Мы обнаруживаем ее и
в большевистской концепции партии рабочего класса.
<В произведениях Ленина, - пишет советский психолог Поршнев, -
вопрос отношения между психологией и идеологией часто представля-
ется как вопрос о стихийности и сознательности .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99