https://wodolei.ru/catalog/vanny/small/
д.**).
* Не следует смешивать прирост и даже обилие благ с чрезмерным
избытком их. В XIX веке жизнь становилась все легче, и этим объясня-
ется тот поразительный подъем жизни, - и количественный, и качествен-
ный, на который мы указывали выше. Но настал момент, когда цивили-
зованный мир стал по сравнению с потребностями среднего человека
чрезмерно изобильным и богатым. В конце концов благополучно и
безопасность, созданные прогрессом, испортили заурядного человека,
внушив ему чрезмерную самоуверенность порочную и одуряющую.
** Здесь, как и в других отношениях, английская аристократия, по-
видимому, представляет исключение. Но достаточно припомнить в ос-
Я еще раз подчеркиваю (рискуя надоесть читателю), что этот
человек с примитивными наклонностями, этот новейший варвар
порожден современной цивилизацией, в особенности той формой
ее, какую она привяла в XIX веке. Он не вторгся в цивилизован-
ный мир извне, подобно вандалам и гуннам V века; он не был
также и плодом таинственного самозарождения, каким представ-
лял себе Аристотель появление головастиков в пруду; он - есте-
ственный продукт нашей цивилизации. Можно установить закон,
подтверждаемый палеонтологией и биогеографией: человеческая
жизнь возникала и развивалась только тогда, когда средства, ка-
кими она располагала, соответствовали тем проблемам, какие пе-
ред ней стояли. Это относится как к духовному, так и к физичес-
кому миру. Здесь, обращаясь к самой конкретной стороне суще-
ствования рода людского, я должен напомнить, что человек мог
процветать лишь в тех зонах нашей планеты, где летняя жара
компенсируется зимним холодом. В тропиках человек вырожда-
ется, низшие расы - например, пигмеи - были оттеснены в тропики
расами, появившимися позднее и стоявшими на высшей ступени
развития.
-Цивилизация XIX века поставила среднего, заурядного чело-
века в^овершенно новые условия. Он очутился в мире сверхи-
зобили>, где ему предоставлены неограниченные возможности.
Он видит вокруг чудесные машины, благодетельную медицину,
заботливое государство, всевозможные удобства и Привилегии.
С другой стороны, он не имеет и понятия о том, каких трудов и
жертв стоили эти достижения, эти инструменты, эта медицина, их
изобретение и производство; он не подозревает о том, насколько
сложна и хрупка организация самого государства; и потому не
новных чертах историю Англии, чтобы признать, что этот достойный
удивления пример только подтверждает правило. Вопреки общепри-
нятому мнению, английское дворянство меньше знало изобилие, больше
- долг и опасность, чем дворянство на континенте Европы. Именно
поэтому оно снискало уважение, которое всегда вызывает неизменная
готовность к борьбе. Обычно забывают, что до второй половины XVIII
века Англия была беднейшей страной Европы. Именно это и спасло
английскую аристократию. Так как она не обладала богатством, она с
самого начала обратилась к торговле и индустрии, что на континенте
считалось неблагородным. Таким образом, английское дворянство ста-
ло деятельным и творческим, вместо того чтобы вести праздную жизнь
за счет своих привилегий.
ощущает никакой благодарности и не признает за собой почти
никаких обязанностей. Эта неуравновешенность прав и обязан-
ностей искажает его натуру, развращает ее в самом корне, отрыва-
ет его от подлинной сущности жизни, которая всегда сопряжена с
опасностью, всегда непроглядна и гадательна. Этот новый тип
человека, <человек самодовольный> - воплощенное противоречие
самой сущности человеческой жизйи. Поэтому, когда он начинает
задавать тон в обществе, надо бить в набат и громко предупреж-
дать о том, что человечеству грозит вырождение, духовная смерть.
Правда, сейчас жизненный уровень Европы выше, чем когда-либо
в истории, но когда мы глядим вперед, в будущее, нас охватывает
страх, что нам не удастся ни подняться выше, ни сохранить сегод-
няшний уровень; скорее всего мы отойдем назад, соскользнем -
вниз.
Теперь, кажется, достаточно ясно, что представляет собою то в
высшей степени уродливое существо, которое я называю <чело-
веком самодовольным>. Он явился на свет, чтобы делать только
то, что ему хочется, - типичная психология <маменькина сынка>.
Мы знаем, как она появляется: в семейном кругу все проступки,
даже крупные, проходят в конечном счете безнаказанно. Домаш-
няя атмосфера искусственная, тепличная; она прощает то, что в
обществе, на улице, вызвало бы неприятные послеяствия. Но <сы-
нок> убежден, что он и в обществе может себе позволить то же,
что у себя дома, что вообще нет никакой опасности, ничего непоп-
равимого, неотвратимого, рокового, и поэтому он может безнака-
занно делать все, что ему вздумается*. Жестокое заблуждение!
<Ваша милость пойдет, куда поведут>, как говорится в порту-
гальской сказке о попугае. Суть не в том, что мы не смеем делать
все, что нам хочется. Суть в ином - мы можем делать только одно,
а именно то, что должны делать; можем быть только тем, чем
должны быть. Единственный выход - это не делать того, что мы
должны делать. Но это еще не значит, что мы свободны делать
* Что представляет собою семья в отношении общества, то, в боль-
шем масштабе, представляет отдельная нация в отношении всех осталь-
ных наций. Один из самых ярких и подавляющих признаков новой
<эпохи самодовольства>, как мы увидим,- поведение некоторых наций,
которые <делают то. что хочется> в международном масштабе. В своей
наивности они называют это <национализмом>. Мне претит слепое
преклонение перед интернационализмом; однако выходки эти я нахо-
жу смешными и нелепыми.
все прочес. В этом случае мы обладаем лишь отрицательной сво-
бодой воли (nountas). Мы вольны уклониться от истинного на-
значения, но тогда мы, как узники, провалимся в подземелье на-
шей судьбы. Я не могу показать этого каждому отдельному чита-
телю на его собственной судьбе, она мне неизвестна; но я могу
показать это на тех ее элементах, которые общи всем. Например,
в наши дни каждый европеец уверен (и эта его уверенность
крепче всех его <идей> и <мнений>), что надо быть либералом.
Неважно, какая именно форма либерализма подразумевается. Я
говорю лишь о том, что сегодня самый реакционный европеец в
глубине души признает: то, что волновало Европу прошлого сто-
летия и получило название либерализма, - нечто подлинное, имма-
нентное западному человеку, неотделимое от него, хочет он этого
или нет.
Даже если бы было доказано, что все конкретные попытки
осуществить завет политической свободы ошибочны и обречены
на неудачу, все же по существу, по идее этот завет не скомпроме-
тирован и остается в силе. Это конечное убеждение остается и у
коммунистов, и у фашистов, на какие бы уловки они ни пускались,
чтобы убедить самих себя в обратном. Оно остается и у католика,
который продолжает твердо верить в <силлабус>. Все они <зна-
ют>, что, несмотря на справедливую критику либерализма, его
внутренняя правда неуязвима, ибо это правда не теоретическая,
не научная, не рассудочная; она совсем другой природы и ей
принадлежит решающее слово: это правда судьбы. Теоретичес-
кие истины не только спорны, но все их значение и сила именно в
том, что они - предмет спора. Они вытекают из спора, живут,
лишь пока он ведется, и созданы исключительно для него. Но
судьба нашей жизни - чем нам стать и чем нам не быть - дискус-
* ^-- "
сии не подлежит, она принимается пли отвергается. Если мы ее
принимаем, наше бытие подлинно; если отвергаем, тем самым мы
отрицаем и искажаем самих себя *. Наша судьба не в том, чтобы
делать то, что нам угодно: скорей мы угадаем ее волю, приняв на
себя, как должное, то, к чему у нас нет сейчас влечения.
* Снижение, деградация жизни - вот судьба того, кто отказывается
быть тем, чем он быть призван. Его подлинное естество, однако, нс уми-
рает; оно становится тенью, призраком, который постоянно напоминает
ему о его значении, заставляет его чувствовать свою вину и показывает
его падение. Он - выживший самоубийца.
А <человек самодовольный> знает, что определенных вещей
не может быть, и тем не менее - вернее, именно поэтому - ведет
себя так, словно уверен в обратном. Так фашист ополчается про-
тив политической свободы именно потому, что он знает: подавить
ее надолго невозможно, она неотъемлема от самой сущности ев-
ропейской жизни и вернется, как только это будет нужно, в час
серьезного кризиса. Все, что делает человек массы, он делает не
совсем всерьез, <шутя>. Все, что он делает, он делает неискренне,
<не навсегда>, как балованный сынок. Поспешность, с которой он
при каждом случае принимает трагическую, роковую позу, разоб-
лачает его. Он играет в трагедию именно потому, что не верит в
реальность подлинной трагедии, которая действительно разыгры-
вается на сцене цивилизованного мира.
Хороши мы были бы, если бы нам пришлось принимать за
чистую монету все то, что люди сами говорят о себе. Если кто
либо утверждает, что дважды два - пять, и нет оснований считать
его сумасшедшим, мы можем быть уверены, что он сам этому не
верит, как бы он ни кричал, или даже если он готов был за это
умереть.
Вихрь всеобщего, всепроникающего шутовства веет по Евро-
пе. Почти все позы - маскарадны и лживы. Все усилия направле-
ны к одному ускользнуть от подлинной судьбы, не замечать ее, не
слышать со призыва, уклониться от встречи с тем, что должно
быть. Люди живут шутя, и чем трагичнее маска, тем большого
шута она прикрывает. Шутовство появляется там, где жизнь не
стоит на неизбежности, которой надо держаться во что бы то ни
стало, до конца. Человек массы не хочет оставаться на твердой,
недвижной почве судьбы, он предпочитает существовать фиктив-
но, висеть в воздухе. Потому-то никогда еще столько жизней не
было вырвано с корнем из почвы, из своей судьбы, и не неслось
бы неведомо куда, словно перекати-поле. Мы живем в эпоху <дви-
жений>, <течений>, <веяний>. Почти никто не противится тем
поверхиостным вихрям, которые возникают в искусстве, в фило-
софии, в политике, в социальной жизни. Потому риторика и про-
цветает, как никогда. Сюрреалист полагает, что он превзошел
всю историю словесности, когда написал (опускаю слово, которое
писать не стоит) там, где прежде писали <жасмин, лебеди, ним-
фы>. Конечно, он лишь ввел другую словесность, до сих пор
скрытую в клозетах.
Быть может, мы лучше поймем современный мир, если подчер-
кнем в нем то, что - несмотря на всю его оригинальность - роднит
его с прошлым. В третьем веке до Р.Х., в эпоху расцвета Среди-
земноморской культуры, появились циники. Диоген в грязных
сандалиях вступил на ковры Аристиппа. Циники кишели на всех
углах и на высоких постах. Что же они делали? Саботировали
цивилизацию того времени. Они были нигилистами эллинизма,
они не творили и не трудились. Их роль сводилась к разложе-
нию, вернее - к попытке все разложить, так как они не достигли и
этой цели. Циник, паразит цивилизации, занят тем, что отрицает ее
именно ротому, что убежден в ее прочности. Что стал бы делать
он в селении дикарей, где каждый спокойно и серьезно ведет
себя именно так, как циник ведет себя из озорства? Что делать
фашисту, если ему не перед кем ругать свободу, или сюрреалисту,
если он не ругает искусство?
Иного поведения и нельзя ожидать от людей, родившихся в
хорошо организованном мире, в котором они замечают только
блага но не опасности. Окружение портит их, цивилизация - их
дом, семья, они - <маменькины сынки>, им незачем выходить из
храма, где потакают их капризам, выслушивать советы старших,
тем более - соприкасаться с таинственной глубиной судьбы.
XII. Варварство <специализации>
Как я уже сказал, цивилизация XIX века автоматически со-
здала тип человека массы. Я хотел бы дополнить общую форму-
лу анализом этого процесса, показав его на частном случае. В
конкретной форме мои тезис выиграет в убедительности.
Цивилизация XIX века, утверждал я, слагается из двух круп-
ных элементов либеральной демократии и техники. Займемся сей-
час последней. Современная техника возникла из сочетания ка-
питализма с опытными науками. Не всякая техника научна. Изоб-
ретатель кремневого топора не имел понятия о науке, но положил
начало технике. Китай достиг высокой технической зрелости, не
подозревая о существовании физики. Только современная евро-
пейская техника покоится на научной базе, и отсюда ее отличи-
тельная черта - возможность безграничного развития. Техника
иных стран и эпох - Месопотамии, Египта, Греции, Рима, Востока -
всегда достигала какого-то предела, перейти который она не мог-
ла, и по достижении его начинался упадок.
Эта чудесная техника Запала сделала возможной не менее
чудесную плодовитость европейцев. Вспомним факт, с которого
мы начали наше исследование и из которого вытекли постепенно
все наши заключения. Начиная с V столетия и вплоть до 1800 г.
население Европы никогда не превышало 180 миллионов, но с
1800 до 1914-го оно возросло до 460 миллионов. Беспримерный
скачок в истории человечества! Нет сомнения, что именно техни-
ка в сочетании с либеральной демократией расплодили человека
массы -в количественном смысле. Но в этой книге я старался
показать, что они ответственны за появление человека массы и в
качественном, уничижительном смысле этого слова.
Под массой - предупреждал я уже вначале - подразумеваются
не специально рабочие, это слово означает не социальный класс, а
тип людей, встречающийся во всех социальных классах, тип, ха-
рактерный для нашего времени, преобладающий и господствую-
щий в обществе Сейчас мы увидим это с полной ясностью.
В чьих руках сегодня общественная сила? Кто накладывает
на нашу эпоху печать своего духа? Без сомнения, буржуазия.
Кто среди этой буржуазии представляется избранной, ведущей
группой, сегодняшней аристократией?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
* Не следует смешивать прирост и даже обилие благ с чрезмерным
избытком их. В XIX веке жизнь становилась все легче, и этим объясня-
ется тот поразительный подъем жизни, - и количественный, и качествен-
ный, на который мы указывали выше. Но настал момент, когда цивили-
зованный мир стал по сравнению с потребностями среднего человека
чрезмерно изобильным и богатым. В конце концов благополучно и
безопасность, созданные прогрессом, испортили заурядного человека,
внушив ему чрезмерную самоуверенность порочную и одуряющую.
** Здесь, как и в других отношениях, английская аристократия, по-
видимому, представляет исключение. Но достаточно припомнить в ос-
Я еще раз подчеркиваю (рискуя надоесть читателю), что этот
человек с примитивными наклонностями, этот новейший варвар
порожден современной цивилизацией, в особенности той формой
ее, какую она привяла в XIX веке. Он не вторгся в цивилизован-
ный мир извне, подобно вандалам и гуннам V века; он не был
также и плодом таинственного самозарождения, каким представ-
лял себе Аристотель появление головастиков в пруду; он - есте-
ственный продукт нашей цивилизации. Можно установить закон,
подтверждаемый палеонтологией и биогеографией: человеческая
жизнь возникала и развивалась только тогда, когда средства, ка-
кими она располагала, соответствовали тем проблемам, какие пе-
ред ней стояли. Это относится как к духовному, так и к физичес-
кому миру. Здесь, обращаясь к самой конкретной стороне суще-
ствования рода людского, я должен напомнить, что человек мог
процветать лишь в тех зонах нашей планеты, где летняя жара
компенсируется зимним холодом. В тропиках человек вырожда-
ется, низшие расы - например, пигмеи - были оттеснены в тропики
расами, появившимися позднее и стоявшими на высшей ступени
развития.
-Цивилизация XIX века поставила среднего, заурядного чело-
века в^овершенно новые условия. Он очутился в мире сверхи-
зобили>, где ему предоставлены неограниченные возможности.
Он видит вокруг чудесные машины, благодетельную медицину,
заботливое государство, всевозможные удобства и Привилегии.
С другой стороны, он не имеет и понятия о том, каких трудов и
жертв стоили эти достижения, эти инструменты, эта медицина, их
изобретение и производство; он не подозревает о том, насколько
сложна и хрупка организация самого государства; и потому не
новных чертах историю Англии, чтобы признать, что этот достойный
удивления пример только подтверждает правило. Вопреки общепри-
нятому мнению, английское дворянство меньше знало изобилие, больше
- долг и опасность, чем дворянство на континенте Европы. Именно
поэтому оно снискало уважение, которое всегда вызывает неизменная
готовность к борьбе. Обычно забывают, что до второй половины XVIII
века Англия была беднейшей страной Европы. Именно это и спасло
английскую аристократию. Так как она не обладала богатством, она с
самого начала обратилась к торговле и индустрии, что на континенте
считалось неблагородным. Таким образом, английское дворянство ста-
ло деятельным и творческим, вместо того чтобы вести праздную жизнь
за счет своих привилегий.
ощущает никакой благодарности и не признает за собой почти
никаких обязанностей. Эта неуравновешенность прав и обязан-
ностей искажает его натуру, развращает ее в самом корне, отрыва-
ет его от подлинной сущности жизни, которая всегда сопряжена с
опасностью, всегда непроглядна и гадательна. Этот новый тип
человека, <человек самодовольный> - воплощенное противоречие
самой сущности человеческой жизйи. Поэтому, когда он начинает
задавать тон в обществе, надо бить в набат и громко предупреж-
дать о том, что человечеству грозит вырождение, духовная смерть.
Правда, сейчас жизненный уровень Европы выше, чем когда-либо
в истории, но когда мы глядим вперед, в будущее, нас охватывает
страх, что нам не удастся ни подняться выше, ни сохранить сегод-
няшний уровень; скорее всего мы отойдем назад, соскользнем -
вниз.
Теперь, кажется, достаточно ясно, что представляет собою то в
высшей степени уродливое существо, которое я называю <чело-
веком самодовольным>. Он явился на свет, чтобы делать только
то, что ему хочется, - типичная психология <маменькина сынка>.
Мы знаем, как она появляется: в семейном кругу все проступки,
даже крупные, проходят в конечном счете безнаказанно. Домаш-
няя атмосфера искусственная, тепличная; она прощает то, что в
обществе, на улице, вызвало бы неприятные послеяствия. Но <сы-
нок> убежден, что он и в обществе может себе позволить то же,
что у себя дома, что вообще нет никакой опасности, ничего непоп-
равимого, неотвратимого, рокового, и поэтому он может безнака-
занно делать все, что ему вздумается*. Жестокое заблуждение!
<Ваша милость пойдет, куда поведут>, как говорится в порту-
гальской сказке о попугае. Суть не в том, что мы не смеем делать
все, что нам хочется. Суть в ином - мы можем делать только одно,
а именно то, что должны делать; можем быть только тем, чем
должны быть. Единственный выход - это не делать того, что мы
должны делать. Но это еще не значит, что мы свободны делать
* Что представляет собою семья в отношении общества, то, в боль-
шем масштабе, представляет отдельная нация в отношении всех осталь-
ных наций. Один из самых ярких и подавляющих признаков новой
<эпохи самодовольства>, как мы увидим,- поведение некоторых наций,
которые <делают то. что хочется> в международном масштабе. В своей
наивности они называют это <национализмом>. Мне претит слепое
преклонение перед интернационализмом; однако выходки эти я нахо-
жу смешными и нелепыми.
все прочес. В этом случае мы обладаем лишь отрицательной сво-
бодой воли (nountas). Мы вольны уклониться от истинного на-
значения, но тогда мы, как узники, провалимся в подземелье на-
шей судьбы. Я не могу показать этого каждому отдельному чита-
телю на его собственной судьбе, она мне неизвестна; но я могу
показать это на тех ее элементах, которые общи всем. Например,
в наши дни каждый европеец уверен (и эта его уверенность
крепче всех его <идей> и <мнений>), что надо быть либералом.
Неважно, какая именно форма либерализма подразумевается. Я
говорю лишь о том, что сегодня самый реакционный европеец в
глубине души признает: то, что волновало Европу прошлого сто-
летия и получило название либерализма, - нечто подлинное, имма-
нентное западному человеку, неотделимое от него, хочет он этого
или нет.
Даже если бы было доказано, что все конкретные попытки
осуществить завет политической свободы ошибочны и обречены
на неудачу, все же по существу, по идее этот завет не скомпроме-
тирован и остается в силе. Это конечное убеждение остается и у
коммунистов, и у фашистов, на какие бы уловки они ни пускались,
чтобы убедить самих себя в обратном. Оно остается и у католика,
который продолжает твердо верить в <силлабус>. Все они <зна-
ют>, что, несмотря на справедливую критику либерализма, его
внутренняя правда неуязвима, ибо это правда не теоретическая,
не научная, не рассудочная; она совсем другой природы и ей
принадлежит решающее слово: это правда судьбы. Теоретичес-
кие истины не только спорны, но все их значение и сила именно в
том, что они - предмет спора. Они вытекают из спора, живут,
лишь пока он ведется, и созданы исключительно для него. Но
судьба нашей жизни - чем нам стать и чем нам не быть - дискус-
* ^-- "
сии не подлежит, она принимается пли отвергается. Если мы ее
принимаем, наше бытие подлинно; если отвергаем, тем самым мы
отрицаем и искажаем самих себя *. Наша судьба не в том, чтобы
делать то, что нам угодно: скорей мы угадаем ее волю, приняв на
себя, как должное, то, к чему у нас нет сейчас влечения.
* Снижение, деградация жизни - вот судьба того, кто отказывается
быть тем, чем он быть призван. Его подлинное естество, однако, нс уми-
рает; оно становится тенью, призраком, который постоянно напоминает
ему о его значении, заставляет его чувствовать свою вину и показывает
его падение. Он - выживший самоубийца.
А <человек самодовольный> знает, что определенных вещей
не может быть, и тем не менее - вернее, именно поэтому - ведет
себя так, словно уверен в обратном. Так фашист ополчается про-
тив политической свободы именно потому, что он знает: подавить
ее надолго невозможно, она неотъемлема от самой сущности ев-
ропейской жизни и вернется, как только это будет нужно, в час
серьезного кризиса. Все, что делает человек массы, он делает не
совсем всерьез, <шутя>. Все, что он делает, он делает неискренне,
<не навсегда>, как балованный сынок. Поспешность, с которой он
при каждом случае принимает трагическую, роковую позу, разоб-
лачает его. Он играет в трагедию именно потому, что не верит в
реальность подлинной трагедии, которая действительно разыгры-
вается на сцене цивилизованного мира.
Хороши мы были бы, если бы нам пришлось принимать за
чистую монету все то, что люди сами говорят о себе. Если кто
либо утверждает, что дважды два - пять, и нет оснований считать
его сумасшедшим, мы можем быть уверены, что он сам этому не
верит, как бы он ни кричал, или даже если он готов был за это
умереть.
Вихрь всеобщего, всепроникающего шутовства веет по Евро-
пе. Почти все позы - маскарадны и лживы. Все усилия направле-
ны к одному ускользнуть от подлинной судьбы, не замечать ее, не
слышать со призыва, уклониться от встречи с тем, что должно
быть. Люди живут шутя, и чем трагичнее маска, тем большого
шута она прикрывает. Шутовство появляется там, где жизнь не
стоит на неизбежности, которой надо держаться во что бы то ни
стало, до конца. Человек массы не хочет оставаться на твердой,
недвижной почве судьбы, он предпочитает существовать фиктив-
но, висеть в воздухе. Потому-то никогда еще столько жизней не
было вырвано с корнем из почвы, из своей судьбы, и не неслось
бы неведомо куда, словно перекати-поле. Мы живем в эпоху <дви-
жений>, <течений>, <веяний>. Почти никто не противится тем
поверхиостным вихрям, которые возникают в искусстве, в фило-
софии, в политике, в социальной жизни. Потому риторика и про-
цветает, как никогда. Сюрреалист полагает, что он превзошел
всю историю словесности, когда написал (опускаю слово, которое
писать не стоит) там, где прежде писали <жасмин, лебеди, ним-
фы>. Конечно, он лишь ввел другую словесность, до сих пор
скрытую в клозетах.
Быть может, мы лучше поймем современный мир, если подчер-
кнем в нем то, что - несмотря на всю его оригинальность - роднит
его с прошлым. В третьем веке до Р.Х., в эпоху расцвета Среди-
земноморской культуры, появились циники. Диоген в грязных
сандалиях вступил на ковры Аристиппа. Циники кишели на всех
углах и на высоких постах. Что же они делали? Саботировали
цивилизацию того времени. Они были нигилистами эллинизма,
они не творили и не трудились. Их роль сводилась к разложе-
нию, вернее - к попытке все разложить, так как они не достигли и
этой цели. Циник, паразит цивилизации, занят тем, что отрицает ее
именно ротому, что убежден в ее прочности. Что стал бы делать
он в селении дикарей, где каждый спокойно и серьезно ведет
себя именно так, как циник ведет себя из озорства? Что делать
фашисту, если ему не перед кем ругать свободу, или сюрреалисту,
если он не ругает искусство?
Иного поведения и нельзя ожидать от людей, родившихся в
хорошо организованном мире, в котором они замечают только
блага но не опасности. Окружение портит их, цивилизация - их
дом, семья, они - <маменькины сынки>, им незачем выходить из
храма, где потакают их капризам, выслушивать советы старших,
тем более - соприкасаться с таинственной глубиной судьбы.
XII. Варварство <специализации>
Как я уже сказал, цивилизация XIX века автоматически со-
здала тип человека массы. Я хотел бы дополнить общую форму-
лу анализом этого процесса, показав его на частном случае. В
конкретной форме мои тезис выиграет в убедительности.
Цивилизация XIX века, утверждал я, слагается из двух круп-
ных элементов либеральной демократии и техники. Займемся сей-
час последней. Современная техника возникла из сочетания ка-
питализма с опытными науками. Не всякая техника научна. Изоб-
ретатель кремневого топора не имел понятия о науке, но положил
начало технике. Китай достиг высокой технической зрелости, не
подозревая о существовании физики. Только современная евро-
пейская техника покоится на научной базе, и отсюда ее отличи-
тельная черта - возможность безграничного развития. Техника
иных стран и эпох - Месопотамии, Египта, Греции, Рима, Востока -
всегда достигала какого-то предела, перейти который она не мог-
ла, и по достижении его начинался упадок.
Эта чудесная техника Запала сделала возможной не менее
чудесную плодовитость европейцев. Вспомним факт, с которого
мы начали наше исследование и из которого вытекли постепенно
все наши заключения. Начиная с V столетия и вплоть до 1800 г.
население Европы никогда не превышало 180 миллионов, но с
1800 до 1914-го оно возросло до 460 миллионов. Беспримерный
скачок в истории человечества! Нет сомнения, что именно техни-
ка в сочетании с либеральной демократией расплодили человека
массы -в количественном смысле. Но в этой книге я старался
показать, что они ответственны за появление человека массы и в
качественном, уничижительном смысле этого слова.
Под массой - предупреждал я уже вначале - подразумеваются
не специально рабочие, это слово означает не социальный класс, а
тип людей, встречающийся во всех социальных классах, тип, ха-
рактерный для нашего времени, преобладающий и господствую-
щий в обществе Сейчас мы увидим это с полной ясностью.
В чьих руках сегодня общественная сила? Кто накладывает
на нашу эпоху печать своего духа? Без сомнения, буржуазия.
Кто среди этой буржуазии представляется избранной, ведущей
группой, сегодняшней аристократией?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99