Есть много
средств будоражить души, восстанавливать против нее умы. Но
повсюду, где мы наблюдаем царящие, но неправящие массы, без
риска ошибиться можно предвидеть черты западного деспотизма.
Совсем, как встарь, везде, где король царил, но не правил, можно
было приветствовать победу демократии. <Примечательно, - пи-
сал Поль Валери, - что диктатура также заразительна сейчас, как
некогда свобода>.
IV
Историк Возрождения Burkhardt предполагал эту эволюцию
задолго до появления на свет психологии масс: <Будущее при-
надлежит массам и тем личностям, которые смогут доступно объяс-
нить им некоторые вещи>. Не наука выдумала деспотизм и тип
авторитарной личности в Европе, как и не экономика выдумала
прибыль или капиталистическое предприятие, сделав их предме-
том изучения. Асе, однако, этим попрекали. Это даже было при-
чиной, почему ее подвергали цензуре и держали на карантине.
Тем самым, может быть, надеялись укрепить демократию, обратить
ее трагические поражения в триумфы.
Это иллюзия, и психологи намеревались с ней бороться. Де-
спотизм остается главной темой их работ, начиная с Ле Бона,
который видел в нем черту человеческой натуры, до немецкого
социолога Адорно, анализировавшего деспотическую авторитар-
ную личность через Фромма и Рейха, нащупывая корни в семье,
от добровольного подчинения до тоталитарной власти. Они пы-
тались преодолеть успокоительные речи и розовые обещания,
коснуться той глыбы, той части человека, которая заставляет его
отказаться от свободы, от того, что называют правами человека,
тотчас, как вождь возникнет на перекрестке истории. Потому, что
в конечном счете они озабочены этой конкретной целью, они дают
науке миссию говорить обо всем, как есть, задумываясь о
том, какими вещи должны были бы быть, если стремиться их
изменить.
Это, понятно, нечто совершенно противоположное по сравне-
нию с отстраненной и нейтральной рефлексией. Тема западного
деспотизма ими одними воспринималась серьезно. Если говорит-
ся о воздействии масс-медиа или авторитарной структуры масс,
это выбрано не случайно и не из простого рассудочного любо-
пытства. Эта тема возвращает к реальности и именно с ней долж-
ны сражаться их теории. Они находятся в полном соответствии с
конфликтами эпохи, с драмами, которые она породила, они сораз-
мерны с ними. Действуя, как необходимо действовать, когда стал-
киваются с условиями времени (подъем нацизма - один из наибо-
лее впечатляющих признаков), психология толп оказала и про-
должает оказывать значительное влияние на политическое пове-
дение и мышление, и даже более того. Каждый в тот или иной
момент обращался к ней за поддержкой.
Поздно пришедший в эту науку, когда она уже определила
свой путь, немецкий писатель Брох замечает:
<На всем. предшествующем пути развития этой проблемы, который
вел нас через области этатистской теории, политики, экономики, почти
не было сферы, где мы не встречали бы вопросов психологии масс.
Следовало бы признать за психологией масс центральную позицию в
современном знании о мире, что давно стало ясно для меня, правда,
только в виде предположения>.
Для нее демократия масс - это поддержание боевой позиции
против сил человеческой природы, которые противоречат ей. Она
требует поколения людей, которые умели бы противостоять дав-
лению среды. Способные на настойчивые усилия, служа разуму,
эти люди должны быть в состоянии совершить в определенной
мере принуждение в пользовании благами и свободами. В этой
боевой позиции всякая уступка, всякое ослабление бдительности
сурово наказуемы. Уступчивость и выживание любой ценой ста-
новятся наихудшими разлагающими факторами. Уступая даже в
незначительной степени, они подвергаются опасности оступиться
в главном. Как только тиски немного разжимаются, появляется
риск погрузиться в вялое течение повиновения.
V
В этой первой части работы я набросал план и чертеж мыс-
ленного ландшафта психологии масс. Я стремился дать представ-
ление о ее истоках, феноменах, которые она изучает, и в целом о
практических проблемах, которые она надеется разрешить. Более
того, я подчеркиваю ее суть. как науки в первую очередь полити-
ческой; науки, которая начала с этого свое существование и ни-
когда не переставала ею быть, в чем вы сейчас же убеждаетесь.
Отсюда две силовые линии, два почти исключительных предмета,
к которым она беспрестанно возвращается:
1. Индивид и массы.
2. Массы и вождь.
Первый позволяет ей поставить важнейшие проблемы массо-
вого общества, второй - искать пути их практического решения.
В этом все дело.
Теперь мне нужно уточнить этот план, оживить красками пей-
заж, обращаясь к яркости самих этих теорий. Нам представится
случай воссоздать некую связную систему и убедиться в воз-
можности упорядочить огромный массив разрозненных фактов.
Часть вторая
ЛЕ БОН И СТРАХ ПЕРЕД ТОЛПАМИ
Глава первая
КЕМ БЫЛ ГЮСТАВ ЛЕ БОН?
Всем известно, что психология толп была создана Ле Боном.
Однако существует и загадка Ле Бона. Работы, публиковавшиеся
им по-французски, в течение пятидесяти лет не оказывают боль-
шого влияния на науки об обществе, хотя вместе с тем они сохра-
няют особое место среди трудов ученых второго ряда и научных
школ, сколь многочисленных, столь и неопределенных. Так како-
ва же причина столь несправедливого отношения? Как можно
игнорировать человека, принадлежащего к десяти или пятнадцати
умам, идеи которых в рамках социальных наук имели решающее
влияние в XX веке? Скажем прямо, за исключением Сореля и,
несомненно, Токвиля, ни один французский ученый не имел тако-
го влияния, как Ле Бон. Ни один из них не написал книг, получив-
ших подобный резонанс. Итак, обратимся к этой личности, к тому
положению, которое определила ей эпоха. Это поможет нам по-
нять, в каких обстоятельствах и почему именно во Франции была
создана психология толп.
Гюстав Ле Бон родился в 1841 г. в Ножан-ле-Ротру в Нор-
мандии. Умер он в Париже в 1931 г. Его жизнь замечательна во
многих отношениях. Его рождение случайно совпало с моментом,
когда появились первые ростки прогресса. Зрелые годы прохо-
дили во времена второй империи, период промышленной револю-
ции, военного поражения и гражданской войны. Наконец, он про-
жил достаточно долго, чтобы застать расцвет научного знания,
кризис демократии и взлет социализма - той народной мощи, за
которой он с тревогой наблюдал и чье возрастающее влияние
ичобличал.
В его личности как бы воскрешается та давняя традиция уче-
ных-любителей, памфлетистов, выдающимися представителями
которых были Мирабо, Месмер, Сен-Симон. Он продолжает эту
традицию, но в сфере, терзаемой резкими изменениями. Этот про-
винциальный врач небольшого роста, любитель хорошо поесть,
вскоре оставил свою лечебную практику и пустился в научную
популяризацию. Успех его работ позволил ему жить писательс-
ким трудом и проложить свой путь в литературном мире, где он
занял место в ряду наиболее заметных его представителей. Чем
же вызваны этот успех и такое видное положение? Можно ли
сказать, что его исключительный талант заставил себя признать в
среде, поначалу настроенной неблагоприятно и даже враждебно?
Возможно, в его трудах просматривается сочетание новых и про-
грессивных научных идей со старой литературной традицией?
Или же нужно признать в этом человеке исключительное чутье,
позволившее ему почувствовать духовные движения эпохи и
выразить эти подспудные тенденции? Несомненно, все это можно
сказать о Ле Боне, еще и обладавшем поразительной способнос-
тью облечь в ясно выраженную и обобщенную форму идеи, кото-
рые витали в воздухе и которые другие не решались сформули-
ровать или высказывали туманно. Кроме этого и особое стече-
ние обстоятельств, которое сделало кабинетного ученого создате-
лем науки, теоретиком новой политики.
П
После унизительного поражения своей армии в 1870 г. Фран-
ция, а особенно французская буржуазия на протяжении несколь-
ких месяцев обнаруживает свою несостоятельность и неготов-
ность управлять страной, владеть социальной ситуацией. При На-
полеоне III она только что аплодировала опереттам Оффенбаха,
отдаваясь во власть очарования его музыки и не вникая в тек-
сты. Она сыграла свою роль вяло, не поняв ни себя, ни симпто-
мов грядущего взрыва, ни своей беспечности, подготовившей крах.
Арман Лану подчеркивает: <Сейчас, когда смотришь Оффенбаха
в исторической перспективе, невозможно удержаться от того, что-
бы не назвать его произведения пляской смерти, приведшей к
Седану>. А от Седана к Парижской коммуне, которая была его
прямым следствием. Пытаясь определить причину этих круше-
ний, буржуазия, как всегда, находит ее в уличных беспорядках,
неповиновении рабочих, недисциплинированности солдат, бурле-
нии общественных процессов, обрушившихся на Париж, как некогда
гунны на Европу. Тогда как это только слабость правительства,
разобщенность политических группировок, неспособных сдержать
восставших.
Было бы логично, если бы решение исходило от сильного
правительства, способного к установлению власти.
<Единственно разумная вещь, - писал Флобер Жорж Санд 29 апре-
ля 1871 г., - верхушечная власть, народ - это всегда второстепенная
фигура>.
Каково! А Парижская коммуна с ее дерзкой претензией изме-
нить мир, с провозглашением будущего, которое воспевается в
тот момент, когда Франция на коленях, территория отрезана, ар-
мия потерпела поражение. Коммуна наглядно воплощает связь,
существующую между поражением и народным возмущением, па-
дением государственной власти и бунтом граждан. Интеллиген-
ция вибрировала в унисон с буржуазией - разве это не ее сыны?
- перед фактом национального унижения. В то же время она
подняла голос против опасности, исходящей извне - от постоянно
враждебной Германии - и изнутри - от вечного врага, Французс-
кой революции, не завершенной даже почти век спустя, но все же
побежденной. 
<Так, французская история XIX века в целом, - пишет Франсуа
Фюре, - была историей борьбы между Революцией и Реставрацией, вехи
которой 1815. 1830, 1848, 1851, 1870гг.. Коммуна, 16мая 1977 г.>.
Достаточно почитать Тэна и Ренана, чтобы уловить всю сте-
пень тревоги, пробужденной этими двумя последними эпизодами,
и тот отклик, который она получила в общественной мысли свое-
го времени.
С этой тревогой соизмеряют общественный резонанс, видя в
ней новый смысл, придаваемый общественным движениям и про-
стонародным классам. Романы Золя свидетельствуют об этом,
как и исторические исследования. Эти классы каждый увидел в
действии. Каждый почувствовал их значимость или исходящую
от них угрозу соответственно своим политическим убеждениям.
Тревога? Лучше было бы сказать страх, внушенный <подозри-
. тельной и колеблющейся популяцией>, <антисоциальным сбро-
дом>, согласно употреблявшимся тогда выражениям.
Чтобы преодолеть эту тревогу, нужно было найти объяснение
событиям и еще, быть может, отыскать ключ к современной эпо-
чл
и
-,^i
1
JM
хе. Все во Франции вглядывались в социальную ситуацию и
видели нестабильность власти. Попытки реставрации, возвраще-
ния старого режима с его монархией, его церковью не давали
желаемых результатов. Имели успех теории, которые осуждали
современные убеждения - стандарты научного знания, всеобщее
избирательное право, высший принцип равенства и т.п. - и клей-
мили позором тех, кто их распространял. Это не мешало партиям
быстро множиться, буржуазии - цепляться за командные посты, а
революционным идеям - прокладывать себе путь. Требовалось
какое-то драконовское средство, доводящее все до крайнего вы-
ражения дерзкая идея для прочистки мозгов. Идея простая и
ясная, мобилизующая дух. Нужно было дать отпор социализму,
показать, что революция не неизбежна и что Франция могла
собраться с силами и сама определить собственную судьбу. Та-
кая программа могла бы показаться слишком честолюбивой, но ее
смысл был понятен каждому и каждый сознавал необходимость
нового решения.
Ill
Итак, Ле Бон появился. Этот неудачник от науки, этот трибун
без трибуны понимал, что происходит. Он был одержим идеей
лечить болезни общества, она его просто преследовала. Отойдя
от своих медицинских исследований, он сошелся со многими пи-
шущими учеными, государственными деятелями и философами,
которых занимали те же вопросы. Жаждая сделать карьеру -
быть принятым в Академию или получить место в университете, -
он берется за совершенно разноплановые исследования: от фи-
зики до антропологии, от биологии до психологии - науки, едва
зародившейся, и оказывается среди первых, кто предчувствовал
ее значение. Но, несмотря на широкий круг знакомств и на то
упорство, с которым он преследовал свою цель, его большие ам-
биции не были удовлетворены. Двери университета, как и Акаде-
мии наук, оставались для него напрочь закрытыми.
И он неутомимо работает вне сферы официальной науки, по
сути дела как аутсайдер. Он ворочает знаниями, как другие день-
гами. Сооружает один научный проект за другим, хотя никакой
заметный результат не увенчивает этих усилий. Но этот исследо-
ватель-дилетант, этот популяризатор науки совершенствует свои
способности синтезировать. Он обучается искусству кратких
формулировок, обретает шестое чувство журналиста на факты и
идеи, которые в данный момент возбуждают читающую публику.
Сопротивление, с которым он сталкивается со стороны универси-
тетских кругов, все сильнее подталкивает его к поискам успеха
на политическом и общественном поприщах. В течение этих лет,
написав десятки трудов, он варит в одной и той же посудине
биологические, антропологические и психологические теории. Он
делает набросок психологии народов и рас, вдохновленный одно-
временно Тэном и Гобино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99