Когда люди революции копировали древних гре-
ков и римлян, разве они не придавали словам древних именно тот
смысл, которого у них никогда не было? Какое сходство может,
например, существовать между учреждениями древних греков и
теми, которые в наше время носят аналогичные названия? Чем
была в те времена республика, как не учреждением, аристократи-
ческим по существу, собранием маленьких деспотов, господствую-
щих над толпой рабов, находящихся в самом абсолютном подчи-
нении? Эти коммунальные аристократии, опирающиеся на раб-
ство, не могли бы существовать и одной минуты без него.
А слово <свобода>, разве оно могло означать то же самое, что
означает теперь, в такую эпоху, когда даже не подозревалась
возможность свободно мыслить и не было более великого и
более редкого преступления, как рассуждения о богах, законах и
обычаях государства? Слово <отечество>, например, в душе ка-
кого-нибудь афинянина или спартанца было только культом Афин
или Спарты, а вовсе не целой Греции, состоявшей из соперничаю-
щих между собой городов, ведших постоянную войну друг с
другом. Какой смысл имело это же самое слово <отечество> у
древних галлов, разделенных на соперничающие племена, отли-
чавшиеся своей расой, языком и религией, и легко побежденных
Цезарем, так как он постоянно имел среди них союзников? Толь-
ко Рим дал галлам отечество, доставив им политическое и рели-
гиозное единство. Даже не заглядывая так далеко, мы видим, что
всего лишь два столетия назад слово <отечество> понималось
совсем не так, как теперь, французскими аристократами вроде
великого Конде, которые вступили в союз с иностранцами про-
тив своего монарха. И разве то же самое слово не имело другого
смысла для эмигрантов, думавших, что они повинуются законам
чести, сражаясь против Франции? Со своей точки зрения они, без
сомнения, повиновались этим законам, ибо феодальный закон при-
крепляет вассала к его властелину, а не к земле, и следовательно,
где находится этот властелин, там и есть истинное отечество.
Очень многочисленны слова, смысл которых изменился по-
добным образом, и добраться до первоначального их смысла вов-
се не легко. Справедливо говорят, что надо много прочесть, прежде
чем в состоянии будешь сколько-нибудь уяснить себе, что означа-
ли для наших предков такие слова, как король и королевская
фамилия. Что же можно сказать относительно более сложных
терминов?
И так, значение слов бывает непостоянным, временным и ме-
няется сообразно векам и народам. Если мы хотим действовать
этими словами на толпу, то прежде всего должны знать, что они
означают в данную минуту, а никак не то, что они некогда означа-
ли, или могут означать для индивидов, обладающих другой духов-
ной организацией.
Таким образом, когда после разных политических переговоров
и перемен религиозных верований в толпе возникает глубока
антипатия к образам, вызываемым известными словами, то пер
вой обязанностью настоящего государственного человека доляс
но быть изменение слов. При этом он, разумеется, не должея
касаться сущности вещей, так как эти последние слишком тесна
связаны с наследственной организацией народа, чтобы их можне
было изменить. Рассудительный Токвиль давно уже обращал вни?
мание на то, что труды консульства и империи состояли главным
образом в том, чтобы нарядить в новые слова большинство уч-
реждений прошлого, т.е. заменить слова, вызывавшие неприятные
образы в воображении толпы, другими, новизна которых мешала
появлению этих образов. Так изменены были, например, названия
налогов, хотя налоги и сборы остались по существу те же.
Самой главной обязанностью государственных людей должно^
быть, следовательно, переименование и поименование популярны-^
ми или же нейтральными названиями тех вещей, которых толпа 1
уже не выносит более под их прежними именами. Могущество \
слов так велико, что стоит только придумать изысканные назва-
ния для каких-нибудь самых отвратительных вещей, чтобы толпа
тотчас же приняла их. Тэн справедливо замечает, что именно
призывая свободу и братство, - слова очень популярные в те
времена, - якобинцы могли <водворить деспотизм, достойный Да-
гомеи, суд, достойный инквизиции, и организовать человеческие
гекатомбы, напоминающие гекатомбы древней Мексики>. Искус- <
ство правителей, а также адвокатов, именно и заключается в том, j
чтобы уметь обращаться со словами. Главная трудность этого 1
искусства состоит в том, что в одном и том же обществе, но в 1
разных социальных слоях, одни и те же слова весьма часто име-
ют совершенно различный смысл. Внешне в этих общественных
слоях употребляют такие же точно слова, но эти слова никогда
не имеют того же самого значения.
В предшествующих примерах мы указывали на время как на
главный фактор изменения смысла слов. Если мы включим сюда
и расу, то увидим, что в одну и ту же эпоху у народов одинаково
цивилизованных, но различной расы, одни и те же слова выража-
ют часто очень различные идеи. Трудно понять все эти различия,
не совершив многочисленных путешествий, поэтому-то я и не
буду на них настаивать. Я ограничусь лишь указанием на то, что
слова, наиболее употребляемые толпой, обладают различным смыс-
лом у разных народов. К таковым принадлежат, например, <де-
мократия> и <социализм>, столь часто употребляемые в настоя-
щее время. Эти слова в действительности вызывают совершенно
противоположные образы в душе романских и англосаксонских
народов. У латинян слово <демократия> означает главным обра-
зом исчезновение воли и инициативы индивида перед волей и
инициативой общин, представляемых государством. На государ-
ство все более и более налагается обязанность руководить всем,
централизовать, монополизировать и фабриковать все, к государ-
ству обращаются постоянно все партии без исключения- радика-
лы, социалисты или монархисты. У англосаксов в Америке то же
самое слово <демократия> означает, наоборот, самое широкое раз-
витие воли и индивида и насколько возможно большее устране-
ние государства, которому ничем, даже делом народного просве-
щения, не дают управлять, за исключением полиции, армии и дип-
ломатических сношений. Итак, то же самое слово, которое у од-
ного народа обозначает устранение воли и индивидуальной ини-
циативы и преобладание государства, у другого получает совсем
иной смысл и означает чрезмерное развитие именно индиввдуалыюй
воли и инициативы и полное устранение государства.
2. Иллюзии
Начиная с самой зари цивилизации, толпа постоянно подпада-
ла под влияние иллюзий. Наибольшее число храмов, статуй и
алтарей было воздвигнуто именно творцам иллюзий. Некогда
властвовали религиозные иллюзии, теперь на сцену выступают
философские и социальные, но эти грозные владычицы всегда
находились во главе цивилизаций, последовательно развивавших-
ся на нашей планете. Во имя иллюзий сооружались храмы Халдеи
и Египта, средневековые религиозные здания, и во имя этих же
иллюзий совершился переворот в Европе сто лет тому назад. Все
наши художественные, политические или социальные понятия
непременно носят на себе могущественный отпечаток иллюзий.
Человек иногда повергает в прах эти иллюзии ценой ужасных
переворотов, но он всегда бывает вынужден снова извлечь их из-
под развалин.
Без этих иллюзий ему не удалось бы выйти из состояния
примитивного варварства, и без них он скоро снова впал бы в то
же состояние. Все это пустые тени, дщери наших мечтаний, но
они вынудили народы создать все то, что составляет теперь славу
искусства и величие нашей цивилизации.
<Если бы уничтожить в музеях и библиотеках и разбить о
камни паперти все произведения и художественные памятники,
вдохновленные религией, что же осталось бы от великой мечты
человечества? Доставлять людям надежды и иллюзии, без кото-
рых они не могли бы существовать, - вот назначение богов, геро-
ев и поэтов. Наука старалась выполнить эту задачу в течение
пятидесяти лет. Но в сердцах, жаждущих идеала, ее погубило то,
что она не осмеливается обещать больше и не умеет достаточно
лгать>.
Философы последнего столетия с большим рвением старались
уничтожить религиозные, политические и социальные иллюзии,
которыми жили наши предки. Но уничтожая эти иллюзии, они в
то же время опустошили источники надежды и смирения. И по-
зади разбитых химер они наткнулись на слепые и скрытые силы
природы, неумолимые, безжалостные к слабости и чуждые со-
страдания.
Несмотря на весь свой прогресс, философия до сих пор не
дала еще толпе никаких идеалов, которые могли бы прельстить
ее; но так как толпе нужны иллюзии во что бы то ни стало, то она
инстинктивно, как бабочка, летящая на свет, направляется к тем,
кто ей их доставляет. Главным фактором эволюции народов ни-
когда не была истина, но всегда заблуждение. И если социализм
так могуществен в настоящее время, то лишь потому что он пред-
ставляет собой единственную уцелевшую иллюзию. Несмотря на
все научные демонстрации, он продолжает все-таки расти, и соци-
альная иллюзия царит в настоящее время над всеми обломками
прошлого, и ей принадлежит будущее. Толпа никогда не стреми-
лась к правде; она отворачивается от очевидности, не нравящейся
ей, и предпочитает поклоняться заблуждению, если только заб-
луждение это прельщает ее. Кто умеет вводить толпу в заблуж-
дение, тот легко становится ее повелителем; кто же стремится
образумить ее, тот всегда бывает ее жертвой.
3. Опыт
Опыт является, наверное, единственным действительным сред-
ством для прочного укрепления какой-нибудь истины в душе
толпы и разрушения иллюзий, сделавшихся чересчур опасными.
Нужно, однако, чтобы опыт совершен был в широких размерах, и
чтобы он повторился несколько раз. Опыт одного поколения
обыкновенно нс приносит пользы следующему, вот почему лишне
66 3.2
пользоваться историческими фактами как примерами. Единствен-
ное значение таких демонстраций заключается лишь в том, что
они показывают, до какой степени необходимо из века в век
повторять опыт, чтобы он мог оказать какое-либо влияние и по-
шатнуть хотя бы одно-единственное заблуждение, если только
оно прочно укоренилось в душе толпы.
Наш век, так же, как и предшествующий, будет, вероятно, при-
водиться историками будущего в пример, как эра любопытных
опытов. И действительно, ни в какие другие века их не произво-
дилось так много!
Самым гигантским из всех этих опытов была, без сомнения,
Французская революция. Для обнаружения истины, заключаю-
щейся в том, что нельзя переделать во всех отношениях какое-
нибудь общество лишь на основании указаний чистого разума,
понадобилось погубить несколько миллионов человеческих жиз-
ней и волновать Европу в течение целых двадцати лет. Чтобы
доказать на опыте, как дорого обходятся народам Цезари, кото-
рых они приветствуют радостными криками, понадобился целый
ряд разорительных испытаний в течение целых пятидесяти лет,
но, несмотря на всю их очевидность, они все еще, по-видимому,
недостаточно убедительны. Между тем, первый из этих опытов
стоил три миллиона человеческих жизней и был причиной наше-
ствия; второй же вызвал разложение и необходимость содержать
постоянные армии. Третий опыт чуть-Чуть не был сделан недав-
но и, вероятно, рано или поздно будет-таки сделан. Чтобы убе-
дить целый народ в том, что огромная германская армия вовсе не
представляет собой, как учили нас лет тридцать тому назад, толь-
ко безвредную национальную гвардию, понадобилась ужасная война,
стоившая нам очень дорого.
Мнение толпы составилось в данном случае путем грубых ассоциа-
ций предметов, совершенно несходных между собой, механизм образо-
вания которых я изложил выше. Наша национальная гвардия тех вре-
мен состояла из миролюбивых лавочников без всякого следа дисцип-
лины, и к ней нельзя было относиться серьезна: поэтому все, что носило
аналогичное название, вызывало те же самые образы и вследствие этого
считалось таким же безвредным учреждением; заблуждение толпы раз-
делялось в то время, как это вообще часто бывает с какими-нибудь
общими мнениями, так же и ее вожаками. В своей речи, произнесенной
31 декабря 1887 г. в палате депутатов и воспроизведенной Е. Олливьс
в его книге, Тьер, часто следовавший за мнением толпы, но никогда его
не опережавший, утверждал, что Пруссия помимо действующей армии,
приблизительно равняющейся французской армии, не имеет ничего
другого, кроме национальной гвардии, такой же, как и французская
национальная гвардия, и, следовательно, не представляющей серьезного
значения. Эти утаерждения вышеназвайного государственного челове-
ка оказались столь же верными, как и его предвидения незначительной
будущности железных дорог.
Чтобы признать, наконец, что протекционизм разоряет народы,
которые вводят его у себя, понадобится так же по крайней мере
двадцатилетний бедственный опыт. Примеры эти можно увели-
чить до бесконечности.
4. Рассудок
Перечисляя факторы, способные производить впечатление на
душу толпы, мы могли бы совершенно не упоминать о рассудке,
если бы это не было нужно нам для того, чтобы указать на
отрицательное значение его влияния.
Мы указали уже, что на толпу нельзя влиять рассуждениями,
так как ей доступны только грубые ассоциации идей. Поэтому-то
факторы, умеющие производить впечатление на толпу, всегда об-
ращаются к ее чувствам, а не к ее рассудку. Законы логики не
оказывают на нее никакого действия. Чтобы убедить толпу, надо
сначала хорошенько ознакомиться с воодушевляющими ее чув-
ствами, притвориться, что разделяешь их, затем попытаться их
изменить, вызывая посредством первоначальных ассоциаций ка-
кие-нибудь прельщающие толпу образы. Надо также уметь вер-
нуться назад в случае нужды, и главное - уметь угадывать еже-
минутно те чувства, которые порождаешь в толпе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99