Река
В реке прежде всего бросается в глаза ее направление. Она
движется в покоящихся берегах, с которых можно беспрерывно
наблюдать ее протекание. Беспокойство водных масс, следующих
без остановки и без перерыва, пока река вообще остается рекой,
однозначность общего направления, даже если оно роняется в
мелких деталях, неумолимость движения к морю, усвоение других,
мелких потоков, - все это, несомненно, имеет характер массы.
Поэтому река тоже стала символом массы, но не массы вообще, а
отдельных форм ее проявления. Ограничение в ширине, где она
может прибавлять, но не бесконечно и не неожиданно, показывает,
что как массовый символ река есть нечто предварительное. Она
символизирует процессии: люди, смотрящие с тротуаров, - это
деревья на берегу, жесткое здесь включает в себя текучее. Де-
монстрации в больших городах похожи на реки. Из различных
районов стекаются маленькие потоки, пока не сформируется ос-
новной. Реки в особенности символизируют период, когда масса
формируется, когда она еще не достигла того, что ей предстоит
достичь. Реке не свойственны всеохватность огня и универсаль-
ность моря. Вместо этого здесь доведенное до крайности направ-
ление: масса, следующая в этом направлении, растет и растет, но
она есть уже в начале. Река - это направление, которое кажется
неисчерпаемым и которое в истоке воспринимается даже серьез-
нее, чем у цели.
Река - это масса в ее тщеславии, масса, показывающая себя.
Элемент наблюдаемости не менее важен, чем направление. Без
берегов нет реки, и шпалеры кустарника по берегам выглядят как
толпы зрителей. Можно было бы сказать, что у нее есть вне-
шность, предназначенная, чтобы ею любовались. Все массовые
структуры, напоминающие реки, - процессии, демонстрации - ста-
раются показать как можно больше своей поверхности: они раз-
вертываются до максимально возможной длины, демонстрируя
себя возможно большему числу зрителей. Они хотят, чтобы их
обожали или страшились. Их прямая цель на самом деле не так
уж и важна, важно расстояние до нее, протяженность улиц, по
которым они текут. Что касается плотности среди участников, то
здесь нет обязывающих требований. Она выше среди зрителей,
совершенно особый род плотности возникает между участниками
и зрителями. Это нечто вроде любовного сближения двух очень
длинных существ, одно из которых, вобрав в себя другое, дает
ему медленно и нежно струиться сквозь себя. Прирост здесь
совершается в самом истоке через пространственно четко струк-
турированные прибавления.
Равенство капель в реке самоочевидно, однако она несет на
своей поверхности самые разные вещи, которые гораздо важнее
для нее и сильнее определяют ее облик, чем груз моря, исчезаю-
щий на его гигантской поверхности.
Связав все это воедино, можно лишь с оговорками назвать
реку массовым символом. Она является им, но менее, нежели
огонь, море, лес или зерно. Она - символ такого состояния, когда
масса еще владеет собой перед прорывом и перед разрядкой,
когда ее угроза больше, чем ее действительность: она есть символ
медленной массы.
Лес
Лес над людьми. Он может быть закрытым, заросшим кустар-
ником; трудно в него проникнуть, и еще труднее в нем двигаться.
Но его настоящая плотность, то, из чего он действительно состо-
ит, его кроны - всегда вверху. Эти кроны отдельных стволов,
переплетаясь, образуют общую крышу, эти кроны, задерживая свет,
вместе отбрасывают величественную лесную тень.
Человек, вертикальный как дерево, становится в общий с дере-
вьями ряд. Однако они гораздо больше его, и он вынужден смот-
реть на них снизу вверх. В его природных обстоятельствах нет
другого феномена, который так постоянно оставался бы над ним
и одновременно рядом - и в тактам множестве. Ибо облака проно-
сятся мимо, дождь впитывается в землю, а звезды далеко. Из
всего этого множества явлений, бездействующих сверху, ни одно-
му не свойственна такая постоянная близость, как лесу. Высота
стволов преодолима: на них карабкаются, добывают плоды, там
живут.
Направление, в котором прослеживайт его человеческие гла-
за, - это направление его собственного изменения: лес постоянно
растет вверх. Равенство стволов весьма приблизительно, это тоже,
собственно, равенство направления. Тот, кто в лесу, чувствует
себя в безопасном убежище; он не у вершин, где совершается
рост и где плотность максимальна. Именно эта плотность дает
ощущение безопасности, и она вверху. Так в лесу изначально
родилось благоговение. Оно заставляет человека смотреть вверх
в сознании благодарности за его превосходящую и охраняющую
силу. Простой взгляд вверх превратился у многих племен в бла-
годарное поднятие взора. Лес предвосхитил чувство церкви, сто-
яния перед Богом в окружении пилястров и колонн. Его ритми-
ческое совершенство воздействует как свод собора, объединяю-
щего все роды в высшее и неразделимое единство.
Другое, не менее важное качество леса - это его многократно
утвержденная незыблемость. Каждый отдельный ствол прочно
укоренен и не уступает воздействиям извне. Сопротивление его
абсолютно, его не сдвинуть с места. Его можно свалить, но нельзя
передвинуть. Поэтому он стал символом войска - войска стояще-
го, которое не побежит ни при каких обстоятельствах, которое
ляжет до последнего человека, не уступив ни пяди земли.
Рожь в некоторых отношениях представляет собой редуциро-
ванный лес. Она растет там, где раньше был лес, и никогда не
вырастает такой высокой, как лес. Она целиком во власти чело-
века и его труда. Он ее сеет и косит, исполнением древних риту-
алов добивается, чтобы она хорошо росла. Она податлива как
трава, открыта воздействию всех ветров. Все колосья одновре-
менно уступают порыву ветра, поле клонится все целиком. После
бури, побитые и поваленные, они долго лежат на земле. Но у них
есть таинственная способность подниматься вновь, и, если они не
переломаны совсем, вдруг в один миг поле стоит целое, как преж-
де. Налитые колосья - что тяжелые головы: они кивают тебе
или отворачиваются в зависимости от того, как дует ветер.
Рожь обычно не достигает человеческого роста. Но человек
остается ее господином, даже когда она его перерастает. Ее ска-
шивают всю вместе, как она вместе росла, как вместе была посея-
на. Даже травы, не используемые человеком, остаются всегда
вместе. Но насколько более общая судьба у ржи, которая вместе
посеяна, скошена, собрана, обмолочена и сохраняется. Пока растет,
она прочно укоренена. Колос не может уйти от колоса. Что бы
ни происходило, происходаг со всеми колосьями. Так она и стоит,
по росту мало отличимая от человека, а так как ее много, воспри-
нимается почтит как равная по высоте. Когда ее возбуждает
ветер, ритм ее колыханий напоминает ритм пррстого ганца.
Равенство людей перед смертью любят выражать в образе
ржи. Но она падает вся сразу и потому напоминает вполне опре-
деленную смерть - смерть в битве, косящую целые шеренги: поле
как поле битвы.
Податливость превращается в подчиненность: в ней есть что-
то от собравшихся верных подданных, которым недоступна даже
мысль о сопротивлении. Они стоят - легко обозримые, послуш-
ные, готовые исполнить любое приказание. Пришедший враг без-
жалостно их растопчет. Происхождение ржи из груд зерна, из
посевного материала так же важно, как и груды зерен, которыми
она заканчивает. Семи- или стократным будет урожай, новые
горы во много раз больше тех, что стояли у истока. Пока она
росла в общем строю, ее стало больше, и в этом приращении ее
благословение.
Ветер
Его сила меняется, а вместе с ней и его голос. Он может
визжать или выть, звучать тихо или громко - мало тонов, на
которые он не способен. Поэтому он воспринимается как нечто
живое даже теперь, когда в человеческих глазах многие природ-
ные явления потеряли свою одушевленность. Кроме голоса в
ветре важно направление. Чтобы его определить, нужно знать,
откуда он пришел. Поскольку человек целиком погружен в воз-
душную среду, удары ветра воспринимаются как нечто очень те-
лесное: человек весь на ветру, ветер все соединяет, в бурю он
мчит с собой все, что может захватить.
Он невидим, но движение, сообщаемое им волнам и облакам,
листьям и траве, дает ему проявиться, и явления его разнообраз-
ны В ведических гимнах боги ветров, маруты, фигурируют всегда
во множественном числе. Их трижды семь либо трижды шестьде-
сят. Это братья одного возраста, они живут в одном и том же
месте и в одном и том же месте рождены. Их голоса - это гром и
завывание ветра. Они сотрясают горы, сваливают деревья и со-
крушают леса как дикие слоны. Часто их зовут еще <певцы>:
ветер поет. Они могучи, неистовы и страшны как львы, но так же
забавны и игривы, как телята или дети.
Древнее отождествление дыхания и ветра свидетельствует о
том, насколько концентрированно он воспринимается. У него плат-
ность дыхания. Но именно в силу своей невидимости он более
всего годится для представления невидимых масс. Поэтому он
отдан духам, которые диким воинством прилетают, завывая, в
буре или спасаются бегством, как в той песне эскимосского шама-
на. Знамена - это тоже ставший видимым ветер. Они - как выре-
занные куски облаков, только ближе и пестрее, прочно прикреп-
ленные и сохраняющие форму. Они действительно развертыва-
ются только в движении. Народы, будто желая поделить ветер,
прибегают к знаменам, чтобы обозначить ими воздух над собою
как свою собственность.
Песок
Из свойств песка, которые важны для нас, выделим два. Пер-
вое - малость и одинаковость его частиц. Это, собственно, одно
качество, ибо люди считают частицы песка одинаковыми только
потому, что они так малы. Второе - это бесконечность песка. Он
необозрим, его всегда больше, чем человек способен охватить
взглядом. Где он лежит малыми кучками, на него не обращают
внимания. Действительно величествен он там, где неисчислим -
на морском берегу или в пустыне.
Беспрерывное движение песка привело к тому, что он за-
нимает приблизительно среднее место между жидкими и твер-
дыми символами массы. Он образует волны как море, может
взвихриться облаком; самый тонкий песок - это пыль. Особую
роль играют угрожающие пески, когда песок становится агрес-
сивным и враждебным по отношению к человеку. Однообразие,
громадность и безжизненность пустыни воздействуют на челове-
ка с непреодолимой силой: ведь она состоит из бесчисленных
одинаковых частиц. Она затопляет его как море, только коварно
медленно и долго.
Отношение человека к пескам пустыни предопределило неко-
торые из его позднейших позиций, борьбу, которую ему приходи-
лось выдерживать с огромными стаями совсем маленьких вра-
гов. Опустошающее воздействие песков переходило к стаям са-
ранчи. Для возделывателей растений она страшна так же, как
пески, она оставляет за собой пустыню.
Можно удивляться тому, что некогда песок стал символизи-
ровать потомство. Но факты, известные с библейских времен,
показывают, сколь мощно желание иметь бесчисленное, потом-
ство. Причем главное в нем не только качество. Разумеется, каж-
дый желает себе целый отряд могучих и отважных сынов. Одна-
ко в отдаленном будущем, как сумме жизней поколений, видится
уже нечто большее, чем группы и отряды, и тогда желают массу
потомков, а самая большая, необозримая и неисчислимая из масс,
известных человеку, - это песок. Как мало при этом подразумева-
ются индивидуальные качества потомков, видно из подобного же
китайского символа. Там потомство сравнивается с тучей саран-
чи, и такие качества, как многочисленность, единство и беспре-
рывность следования, считаются для потомства обязательными.
Другой символ, который в Библии применяется для обозначе-
ния потомства, - это звезды. Здесь тоже упор делается на неис-
числимость; речь не идет о достоинствах одной особенной звез-
ды. Важно еще, что они остаются, не преходят, есть всегда.
Груды
Все груды, касающиеся человека, искусственным образом со-
браны. ЕДИНСТВО груд плодов или зерна - продукт трудов. Сбор
урожая - дело множества рук; он происходит в определенное
время года и столь важен, что стал основой древних членений
времен года. На праздниках люди радовались собранным им гру-
дам. Их гордо выставляли напоказ. Часто сами праздники про-
исходили вокруг груд. У собранного равная природа, это опреде-
ленный род плодов, определенный сорт зерна. Груда складывает-
ся как можно плотнее. Чем выше и плотнее, тем лучше. Все под
Рукой, не надо добывать где-то еще. Размеры груды вызывают
гордость: если она достаточно велика, хватит на всех или надол-
го. Когда их собирание становится привычным, размеры переста-
ют играть большую роль. Приятнее всего вспоминать годы, бла-
гословенные богатым урожаем. В анналы, если анналы существу-
ют, они заносятся как счастливые годы. Урожаи соревнуются
друге другом из года в год или от места к месту. Принадлежат '
ли они общине или единоличнику, они образцовы и воплощают в '
себе их безопасность. Правда, конечно, затем они потребляются,
где-то в силу обстоятельств сразу, где-то постепенно, по потреб- 1
ности. Постоянство их ограниченно, а последующее уменьшение^
заложено в самом первоначальном представлении о них. Их но-1
вое появление подчиняется ритмам года и дождей. Сбор урожая 1
- это ритмическое нагромождение груд, и праздники приходят в^
соответствии с этим ритмом.
Груды камней
Однако есть и другие груды, не вызывающие столь приятных .1
ощущений. Груды камней воздвигаются потому, что их трудно j
разбросать вновь. Они воздвигаются надолго, даже навеки. Они "1
не должны уменьшаться, им предстоит оставаться такими, каковы ,1
они есть. Они не переходят в чьи-нибудь желудки, в них не-j
всегда живут. В древнейших грудах каждый камень представлял^
человека, который его принес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99