однако ключ ко всему был все же в духовной замкнутос-
ти. Человек массы открыл в себе <идеи>, <мысли>; однако он
неспособен к идейному творчеству, к конструктивному мышле-
нию. Он не имеет даже понятия о легком, чистом воздухе мира
идей. Он желает иметь собственные <мнения>, но не желает при-
нять условия и предпосылки, необходимые для этого. Поэтому
все его <идеи> - не что иное, как вожделения, облеченные в
словесную форму.
Чтобы иметь или создать идею, надо прежде всего верить, что
есть какие-то основания или условия ее существования, т.е. ве-
рить в Разум, в мир идей, отвлеченных истин. Имея идеи, состав-
ляя мнения, люди обращаются к высшей инстанции, подчиняются
ей, признают ее кодекс и ее решения; верят в то, что наивысшая
форма общения - диалог, в котором обсуждаются основы наших
идей. Но для человека массы принять дискуссию значит идти на
верный провал, и он инстинктивно отказывается признавать эту
высшую объективную инстанцию. Отсюда модный в Европе ло-
зунг: <Хватит дискуссий!> - и отказ от всяких форм духовного
общения, предполагающих признание объективных норм, начиная
с простого разговора и кончая парламентом и научными обще-
ствами. Это равносильно отказу от культурной общественной
жизни, построенной на системе норм, и возврату к варварскому
образу жизни. Это означает ликвидацию всех естественных жиз-
ненных процессов и переход к принудительному введению но-
вых, намеченных <порядков>. Замкнутость массовой души, кото-
рая толкает массу на вмешательство во все общественные дела,
неизбежно требует и единого метода вмешательства: прямого
действия, action directe.
Со временем, когда история зарождения нашей эпохи будет
восстановлена, историки отметят, что первые звуки ее своеобраз-
ной мелодии послышались около 1900 года среди групп француз-
ских синдикалистов и реалистов, изобретших метод и выражение
<прямое действие>. Человек во все времена прибегал к насилию;
часто это бывало преступлением, и пас эти случаи не интересуют.
Но иногда насилие служило защите правды и справедливости и
прибегали к нему тогда, когда все остальные средства были ис-
черпаны. Очень жаль, что человеческая натура вынуждает при-
бегать в таких случаях к насилию; но, с другой стороны, нельзя
отрицать, что это - наивысшая дань истине и справедливости, ибо
такое насилие не что иное, как жест отчаяния. Сила применяется
буквально как ultima ratio. Это выражение употребляют почему-
то большей частью в ироническом смысле, но оно хорошо выра-
жает то предпочтение, которое всегда давалось разуму перед си-
лой. Цивилизация не что иное, как попытка свести силу на роль
ultima ratio. Теперь это становится нам совершенно ясным, так
как <прямое действие> выворачивает этот термин наизнанку и
провозглашает силу prima ratio, первым доводом, т.е. в сущности,
доводом единственным. Это норма, которая отменяет все осталь-
ные нормы, все промежуточные этапы между целью и ее дости-
жением. Это - Великая Хартия варварства.
Кстати будет напомнить, что во все эпохи, каждый раз, когда
массы по тому или иному поводу выступали в общественной
жизни, - это всегда было в форме <прямого действия>. Таким
образом, <прямое действие> - типичный, вернее, единственный ме-
тод действия масс. И основной тезис моей книги будет значи-
тельно подкреплен тем очевидным фактом, что именно теперь,
когда захват массами власти в общественной жизни из случайно-
го и спорадического факта обратился в <нормальное> явление,
<прямое действие> появляется на сцене официально, в качестве
признанной доктрины.
Вся наша общественная жизнь подпадает под этот новый ре-
жим, в котором все <не прямые> действия подавлены. В обще-
ственной жизни упраздняется <хорошее воспитание>. В литера-
туре принцип <прямого действия> выражается в оскорблениях и
угрозах; в отношениях между мужчиной и женщиной - в распу-
щенности.
Нормы общежития, вежливость, взаимное уважение, справед-
ливость, благожелательность! Кому все это нужно, зачем так ус-
ложнять жизнь?
Все это заключается в одном слове <цивилизация>, смысл
которого раскрывается в его происхождении от civis - гражда-
нин, член общества. Все перечисленное служит тому, чтобы сде-
лать жизнь города, т.е. городской общины - иначе говоря, обще-
ственную жизнь,- возможно более легкой и приятной. Если мы
вдумаемся в перечисленные элементы цивилизации, мы заметим,
что у них одна и та же основа - спонтанное и все растущее
желание каждого гражданина считаться со всеми остальными.
Цивилизация - прежде всего добрая воля к совместной жизни.
Человек, который не считается с другими, не цивилизованный
человек, а варвар. Варварство направлено к разложению обще-
ства. Все варварские эпохи были периодами человеческого рас-
сеяния, распадения общества на мелкие группы, разобщенные и
взаимно враждебные.
Политическая форма, проявляющая максимум воли к совмест-
ной жизни, к общественности, есть либеральная демократия. Она
выказывает наибольшую готовность считаться с окружающими
и может служить прототипом <непрямого действия>. Либера-
лизм - тот политический правовой принцип, согласно которому
общественная власть, несмотря на свое всемогущество, сама себя
ограничивает и старается, даже в ущерб своим интересам, предос-
тавить в государстве, которым она управляет, место и тем, кто
думает и чувствует иначе, чем она сама, т.е. иначе, чем боль-
шинство. Либерализм - следует напомнить сегодня - проявляет
небывалое великодушие: свои права, права большинства, он доб-
ровольно делит с меньшинствами; это самый благородный жест,
когда-либо виданный в истории. Либерализм провозглашает свое
решение жить одной семьей с врагами, даже со слабыми врагами.
Прямо невероятно, что человечество могло создать такой чудес-
ный аппарат, такую парадоксальную, утонченную, замысловатую,
неестественную систему. И нет ничего удивительного в том, что
сейчас то же самое человечество готово от нее отказаться: опыт
оказался слишком сложным и трудным, чтобы укорениться на
нашей земле.
Жить одной жизнью с врагами! Править совместно с оппози-
цией! Не становится ли подобная мягкость непостижимой? Нич-
то не характеризует нашу эпоху так метко, как тот факт, что
число государств, допускающих у себя оппозицию, резко умень-
шается. Почти всюду однородная масса оказывает давление на
правительство и подавляет, уничтожает все оппозиционные груп-
пы. Масса - кто бы мог подумать, глядя на ее компактность и
численность? - не желает терпеть рядом с собой тех, кто к ней не
принадлежит. Она питает смертельную ненависть ко всему
иному.
IX. Примнтивизм и техника
Должен напомнить, что мы заняты анализом эпохи - нашей
эпохи, которая по самой сущности своей двусмысленна. Потому я
и сказал вначале, что все черты нашего времени - в частности
восстание масс - предстают перед нами в двух аспектах. Каждая
черта не только допускает, но и требует двойного толкования,
благоприятного и неблагоприятного. Эта двойственность коре-
нится не в нашей оценке, а в самой действительности. Не в том
дело, что положение может нам казаться хорошим с одной точки
зрения и плохим с другой, а в том, что сама жизнь несет в себе
две возможности - победы и гибели.
Я не хотел бы перегружать это исследование метафизикой
истории. Но я, конечно, строю его на основе своих философских
убеждений, которые излагаю или имею в виду в других местах.
Я не верю в абсолютный исторический детерминизм. Наоборот, я
верю, что всякая жизнь, тем самым историческая, состоит из от-
дельных моментов, каждый из которых относительно свободен,
не предопределен предыдущим моментом; некоторое время он
колеблется, <топчется на месте>, как бы не зная, какой из вариан-
тов избрать. Вот это метафизическое колебание и придает всему
живому ни с чем не сравнимый трепет, вибрацию.
Восстание масс может предвещать переход к новой, еще неве-
домой организации человечества; может и привести к катастро-
фе. Нельзя отрицать достигнутого, нельзя и считать его упрочен-
ным. Факты скорее говорят нам, что никакой прогресс, никакая
эволюция не прочны, они всегда под угрозой регресса, отката.
Все, все возможно в истории - и триумфальный прогресс, и пери-
оды упадка. Ибо жизнь (индивидуальная и общественная, личная
и историческая) - единственное в мире явление, сущность которо-
го - опасность. Она состоит из <перипетий>. Строго говоря, жизнь
- это драма*.
* Я не сомневаюсь, что большинство читателей не примет этих вы-
ражений всерьез, в буквальном смысле; даже самые благосклонные
сочтут их метафорами. Только редкий читатель, достаточно прямой, не
воображающий, будто он насквозь знает жизнь, позволит себе принять
эти слова в прямом значении. И только он их правильно поймет, неза-
висимо от того, верны они или нет. Среди остальных будет полное еди-
нодушие, с одним лишь различием: одни будут думать, что, серьезно
говоря, жизнь - процесс духовный, другие - что это нечто вроде ряда
Все это, верное вообще, получает особое значение в эпохи
кризисов, как наша. Симшгомы нового поведения масс в эпоху их
господства, которые мы обобщили под именем <прямого действия>
могут возвещать и будущий прогресс. Ясно, что каждая старая
цивилизация постепенно обрастает омертвевшей материей, рого-
вой оболочкой, которая мешает жизни, отравляет ее. Есть отмер-
шие учреждения, изжитые ценности и авторитеты, устаревшие
нормы, которые формально еще существуют, загромождая и ус-
ложняя живую жизнь. Весь этот репертуар <непрямого действия>
в значительной степени обветшал и требует ревизии, чистки. Не-
обходимо упрощение; оно несет гигиену, лучший вкус, лучшие
решения, экономию - когда меньшими средствами достигается
больше.
В основном нужно вернуть общественную жизнь, и прежде
всего политику, к подлинной действительности. Европа не смо-
жет сделать смелого прыжка, которого от нее требует вера в ее
будущее, но сбросив с себя всей истлевшей ветоши, не представ
снова в своей обнаженной сущности, не вернувшись к своему
подлинному <я>.
Предстоящее очищение и обнажение Европы, возвращение к
подлинному бытию очень радует меня. Я верю, что это необходи-
мо для расчистки пути к достойному будущему. Потому я и
требую свободы мысли в отношении ррцшлого. Будущее должно
первенствовать над прошлым, от него мы получаем приказы, оп-
ределяющие наше отношение к прошлому*.
Но надо избегать тяжкого греха правителей XIX века - им
недоставало ответственности, а это вело к утрате бдения, бдитель-
химичсских реакций. Для читателей с такой герметически замкнутой
душой я попробую дать мою мысль в иной формулировке: первичное,
основное значение <жизни> раскрывается, когда к ней подходят не
биологически, а биографически, хотя бы по той простой причине, что вся
биология лить одна глава некоторых биографий, доступная для био-
логов. Все остальное - абстракция, фантазия, миф.
* Требование свободы в отношении к прошлому не придирчивая
<критика>, а ясно осознанный долг каждой критической эпохи. Если я
защищаю либерализм XIX века против масс, которые на него беспо-
щадно нападают, это не значит что я отказываюсь or свободы высказы-
вания против этого самого либерализма. И наоборот: примитивизм,
который в этой книге показан с самой худшей стороны, в известном
смысле - необходимое условие каждого крупного исторического про-
гресса.
ности. Кто отдается потоку событий, не обращая внимания на
предостережения, полученные еще в безоблачные дни, тот забы-
вает свой долг и утрачивает ответственность. Сейчас надо требо-
вать, чтобы те, кто способен на это, ощущали ответственность
чрезвычайно сильно; важнее всего - указать и подчеркнуть яв-
ственно опасные стороны новых симптомов.
Подводя баланс нашей общественной жизни - при условии, что
нас занимает не столько настоящее, сколько будущее, - мы не
можем сомневаться в том, что неблагоприятных факторов значи-
тельно больше, чем благоприятных.
Все наши материальные достижения могут исчезнуть, ибо
надвигается грозная проблема, от решения которой зависит судь-
ба Европы. Сформулирую эту проблему еще раз: господство в
обществе попало в руки людей определенного типа, которым не
дороги основы цивилизации - не какой-нибудь определенной формы
ее, но (насколько мы вправе судить сегодня) всякой цивилизации
вообще. Этих людей интересуют наркотики, автомобили, что-то
еще; но это лишь подчеркивает полное равнодушие к цивилиза-
ции, как таковой. Ведь эти вещи - лишь продукты цивилизации, и
страсть, с которой новый владыка жизни им отдается, подтверж-
дает его полное безразличие к тем основным принципам, которые
дали возможность их создать. Достаточно указать на следующее:
с тех пор, как существуют естественные науки, т.е. с эпохи Ренес-
санса значение их непрерывно росло. Точнее, число людей, зани-
мавшихся теоретическими исследованиями, росло с каждым по-
колением. Первый относительный упадок приходится на наше
время - на поколение, родившееся на переломе столетия. Храмы
чистой науки начинают терять притягательную силу для студен-
тов. И это происходит как раз тогда, когда индустрия достигает
наивысшего расцвета, а публика проявляет все больший интерес
к достижениям техники и медицины.
Если бы это не завело нас слишком далеко, мы могли бы
показать аналогичные явления в политике, искусстве, религии, да
и в повседневной жизни.
Что означает столь парадоксальное положение? Задача этой
книги именно в том и состоит, чтобы дать ответ на этот вопрос.
Парадокс в том, что нынешний <хозяин мира> - примитив, перво-
бытный человек, внезапно объявившийся в цивилизованном мире.
Цивилизован мир, по не его обитатель. Он даже не замечает
цивилизации, хотя и пользуется ее плодами, как и дарами приро-
ды. Новый человек хочет иметь автомобиль и пользуется им, но
так, словно он сам собой вырос на райском древе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99