Выз-
ванные в уме толпы каким-нибудь лицом образы, представление о
каком-нибудь событии или случае по своей живости почти рав-
няются реальным образам. Толпа до некоторой степени напоми-
нает спящего, рассудок которого временно бездействует и в уме
которого возникают образы чрезвычайно живые, но эти образы
скоро рассеялись бы, если бы их можно было подчинить размыш-
лению. Для толпы, неспособной ни к размышлению, ни к рассуж-
дению, не существует поэтому ничего невероятного, а ведь неве-
роятное-то всегда и поражает всего сильнее.
Вот почему толпа поражается больше всего чудесной и леген-
дарной стороной событий. Подвергая анализу какую-нибудь ци-
вилизацию, мы видим, что в действительности настоящей ее опо-
рой является чудесное и легендарное. В истории кажущееся все-
гда играло более важную роль, нежели действительное, и нереаль-
ное всегда преобладает в ней над реальным.
Толпа, способная мыслил> только образами, восприимчива только
к образам. Только образы могут увлечь ее или породить в ней
ужас и сделаться двигателями ее поступков.
Театральные представления, где образы представляются толпе
в самой явственной форме, всегда имеют на нее огромное влия-
ние. Хлеб и зрелища некогда составляли для римской черни иде-
ал счастья, и она больше ничего не требовала. Века прошли, но
этот идеал мало изменился. Ничто так не действует на воображе-
ние толпы всех категорий, как театральные представления. Вся
зрительная зала испытывает одни и те же эмоции, и если они не
превращаются немедленно в действия, то это потому что даже
самый бессознательный из зрителей не может не знать в данном
случае, что он - жертва иллюзии и что он смеялся и плакал над
воображаемыми, а не истинными приключениями. Иногда, впро-
чем, внушенные образами чувства бывают так сильны, что стре-
мятся, подобно обыкновенным внушениям, выразиться в действи-
ях. Много раз уже цитировалась история одного народного теат-
ра, где всегда игрались на сцене лишь одни только мрачные дра-
мы. Актер, изображавший изменника, подвергался постоянной
опасности при выходе из театра, и его должны были охранять, так
как зрители, возмущенные его воображаемыми преступлениями,
39
готовы были растерзать его. Я полагаю, что это может служить
одним из самых замечательных указаний умственного состояния
толпы и того в особенности, как легко она поддается внушению.
Нереальное действует на нее почти так же, как и реальное, и она
имеет явную склонность не отличать их друг от друга.
Могущество победителей и сила государств именно-то и осно-
вываются на народном воображении. Толпу увлекают за собой,
действуя главным образом на ее воображение. Все великие исто-
рические события - буддизм, христианство, исламизм, реформа и
революция и угрожающее в наши дни нашествие социализма -
являются непосредственным или отдаленным последствием силь-
ных впечатлений, произведенных на воображение толпы. Таким
образом, все государственные люди всех веков и стран, включая
сюда и абсолютных деспотов, всегда смотрели на народное вооб-
ражение, как на основу своего могущества, и никогда не решались
действовать наперекор ему. <Представившись католиком, - ска-
зал Наполеон в государственном совете, - я мог окончить вандей-
скую войну; представившись мусульманином, я укрепился в Египте,
а представившись ультрамонтаном*, я привлек на свою сторону
итальянских патеров. Если бы мне нужно было управлять еврей-
ским народом, то я восстановил бы храм Соломона>.
Никогда еще со времен Александра и Цезаря ни один человек
не умел лучше Наполеона действовать на воображение толпы.
Он постоянно думал только о том, как бы поразить ее вообра-
жение; он заботился об этом во всех своих победах, речах, во
всех своих действиях и даже на одре смерти.
Как действуют на воображение толпы - это мы скоро увадим.
Теперь же ограничимся только тем замечанием, что влиять на
толпу нельзя, действуя на ее ум и рассудок, т.е. путем доказа-
тельств. Антонию, например, удалось возбудить народ против убийц
Цезаря никак не посредством искусной риторики, а посредством
чтения его завещания и указания на его труп.
Образы, поражающие воображение толпы, всегда бывают про-
стыми> и ясными, несопровождающимися никакими толкования-
ми, и только иногда к ним присоединяются какие-нибудь чудес-
ные или таинственные факты: великая победа, великое чудо, круп-
ное преступление, великая надежда. Толпе надо всегда представ-
лять вещи в цельных образах, не указывая на их происхождение.
* Т.е. иезуитом (Прим. ред.).
Мелкие преступления и несчастные случаи вовсе не поражают
воображения толпы, как бы они ни были многочисленны: наобо-
рот, какой-нибудь крупный несчастный случай или преступление
глубоко действуют на толпу, хотя бы последствия их были дале-
ко не так пагубны, как последствия многочисленных, но мелких
несчастных случаев и преступлений.
Эпидемия инфлюэнцы, унесшая несколько лет тому назад в
Париже около 5000 жертв, очень мало подействовала на народ-
ное воображение. Эта настоящая гекатомба не выразилась каки-
ми-нибудь явственными образами, и на нее указывали лишь еже-
недельные статистические отчеты. Но какой-нибудь другой круп-
ный несчастный случай, например, падение Эйфелевой башни, при-
чем если погибло бы не 5000, а всего 500 человек, но зато едино-
временно и в общественном месте, непременно подействовал бы
гораздо сильнее на воображение толпы. Предполагаемая гибель
одного трансатлантического парохода на том основании, что о
нем долго не' получалось известий, сильно поразила воображение
толпы, между тем как официальная статистика указывает, что в
одном только 1894 году погибло 850 парусных судов и 203 паро-
вых. Эта гибель судов, гораздо более важная, если смотреть на
нее с точки зрения потери человеческих жизней и товаров, неже-
ли гибель трансатлантического парохода, не произвела ровно ни-
какого впечатления на толпу. Из этого следует, что не факты
сами по себе поражают народное воображение, а то, каким обра-
зом они распределяются и представляются толпе. Необходимо,
чтобы, сгущаясь, если мне будет позволено так выразиться, эти
факты представили бы такой поразительный образ, что он мог бы
овладеть всецело умом толпы и наполнить всю область ее поня-
тий. Кто владеет искусством производить впечатление на вооб-
ражение толпы, тот и обладает искусством ею управлять.
Глава четвертая
РЕЛИГИОЗНЫЕ ФОРМЫ, В КОТОРЫЕ
ОБЛЕКАЮТСЯ ВСЕ УБЕЖДЕНИЯ ТОЛПЫ
Мы уже говорили о том, что толпа не рассуждает, что она
принимает или отбрасывает идеи целиком, не переносит ни спо-
ров, ни противоречий, что внушения всецело овладевают ее мыс-
лительными способностями и немедленно стремятся перейти в
действие. Мы указывали, что толпа под влиянием соответствую-
щего внушения готова принести себя в жертву ради внушенного
ей идеала и что ей свойственны только сильные и крайние чув-
ства, причем симпатия у нее быстро превращается в обожание, а
антипатия, едва народившись, тотчас же превращается в нена-
висть. Эти общие указания дозволяют нам предугадывать убеж-
дения толпы.
Исследуя ближе убеждения толпы, как во время эпох веры,
так и во время великих политических переворотов, например, пе-
реворотов предшествовавшего века, можно видеть, что всегда эти
убеждения принимают специальную форму, которую я не могу
лучше определить, как назвав ее религиозным чувством. Это
чувство характеризуется очень просто: обожание предполагаемо-
го верховного существа, боязнь приписываемой ему магической
силы, слепое подчинение его велениям, невозможность оспари-
вать его догматы, желание распространять их, стремление смот-
реть как на врагов на всех тех, кто не признает их - вот главные
черты этого чувства. Относится ли это чувство к невидимому
Богу, к каменному или деревянному идолу, или к герою, к полити-
ческой идее, - с того самого момента, как в нем обнаруживаются
вышеуказанные черты, оно уже имеет религиозную сущность.
Сверхъестественное и чудесное встречаются в нем в одинаковой
степени. Толпа бессознательно награждает таинственной силой
политическую формулу или победоносного вождя, возбуждаю-
щего в данный момент ее фанатизм.
Религиозность обусловливается не одним только обожанием
какого-нибудь божества; она выражается и тогда, когда все сред-
ства ума, подчинение воли, пылкость фанатизма всецело отдаются
на службу какому-нибудь делу или существу, которое становится
целью и руководителем помыслов и действий толпы.
Нетерпимость и фанатизм составляют необходимую принад-
лежность каждого религиозного чувства и неизбежны у тех, кто
думает, что обладает секретом земного или вечного блаженства.
Эти черты встречаются в каждой группе людей, восстающих во
имя какого-нибудь убеждения. Якобинцы времен террора были
так же глубоко религиозны, как и католики времен инквизиции, и
их свирепая пылкость вытекала из одного и того же источника.
Все убеждения толпы имеют такие черты слепого подчинения,
свирепой нетерпимости, потребности в самой неистовой пропаган-
де, которые присущи религиозному чувству; вот почему мы и
вправе сказать, что верования толпы всегда имеют религиозную
форму. Герой, которому поклоняется толпа, поистине для нее Бог.
Наполеон был им в течение пятнадцати лет, и никогда еще ни
одно божество не имело таких преданных поклонников и ни
одно из них не посылало с такой легкостью людей на смерть.
Языческие и христианские боги никогда не пользовались такой
абсолютной властью над покоренными ими душами. Основатели
религиозных или политических верований только потому могли
достигнуть цели, что умели внушить толпе чувство фанатизма,
заставляющее человека находить счастье в обожании и подчине-
нии и с готовностью жертвовать своей жизнью для своего идола.
Так было во все времена. В своей прекрасной книге о римской
Галлии Фюстель де Куланж указывает, что римская империя дер-
жалась не силой, а чувством религиозного восхищения, которое
она внушала. <Это был бы беспримерный случай в истории, -
говорит он не без основания, - когда режим, ненавидимый наро-
дом, держался целых пять веков... Нельзя было бы объяснить
себе, как тридцать легионов империи могли принуждать к послу-
танию стомиллионный народ. Если же эти миллионы людей по-
виновались, то потому лишь, что император, олицетворявший в их
глазах римское величие, пользовался обожанием с общего согла-
сия, подобно божеству. В самой маленькой деревушке империи
императору воздвигались алтари. В душе народа, от одного края
империи до другого, народилась новая религия, в которой бо-
жествами были императоры. За несколько лет до христианской
эры вся Галлия, составляющая шестьдесят городов, воздвигла со-
обща храм Августу близ Лиона... Священники, выбранные собра-
нием галльских городов, были первыми лицами в стране... Нельзя
приписывать все это чувству страха и раболепству. Целые наро-
ды раболепны быть не могут или, во всяком случае, не могут
раболепствовать в течение трех веков. Императора обожали не
царедворцы, а Рим, и нетолько Рим, а вся Галлия, Испания, Греция
и Азия>.
В настоящее время великим завоевателям душ не строят боль-
ше алтарей, но зато им воздвигают статуи, и культ, оказываемый
им теперь, не отличается заметным образом от того, который им
оказывали в прежние времена. Философия истории становится
нам понятной лишь тогда, когда мы вполне усвоим себе основные
пункты психологии толпы, указывающие, что для толпы надо быть
богом или ничем.
Нс следует думал>, что эти предрассудки прошлых веков оконча-
тельно изгнаны рассудком. В своей вечной борьбе против разума
чувство никогда не бывало побежденным. Толпа не хочет более
слышать слов <божество> и <религия>, во имя которых она так
долго порабощалась, но никогда еще она не обладала таким мно-
жеством фетишей, как в последние 100 лет, и никогда не воздви-
гала столько алтарей и памятников своим старым божествам.
Изучавшие народное движение последних лет, известное под име-
нем буланжизма, должны были убедиться, с какой легкостью воз-
рождаются религиозные инстинкты толпы. Не было ни одной
деревенской гостиницы, в которой не имелось бы изображения
героя. Ему приписывалась сила уничтожить все бедствия и вос-
становить справедливость; тысячи людей готовы были отдать за
него свою жизнь. Какое бы место он мог занять в истории, если
бы его характер оказался на высоте этой легенды!
Незачем повторять здесь, что толпа нуждается в религии, так
как все верования, политические, божественные и социальные, ус-
ваиваются ею лишь в том случае, если они облечены в религиоз-
ную форму; не допускающую оспариваний. Если бы было воз-
можно заставить толпу усвоить атеизм, то он выразился бы в
такой же пылкой нетерпимости, как и всякое религиозное чув-
ство, и в своих внешних формах скоро превратился бы в настоя-
щий культ. Эволюция маленькой секты позитивистов любопыт-
ным образом подтверждает это положение. С нею случилось то
же, что с тем нигилистом, историю которого нам рассказывает
глубокий писатель Достоевский. Озаренный в один прекрасный
день светом разума, этот нигилист разбил изображения божества
и святых, украшавшие алтарь его часовни, потушил восковые
свечи и, не теряя ни минуты, заменил уничтоженные изображения
творениями философов-атеистов, таких как Бюхнер и Молешотт,
и снова благоговейно зажег свечи. Предмет его религиозных
верований изменился, но можно ли сказать в самом деле, что
изменилось также и его религиозное чувство?
Некоторые исторические события, и притом наиболее важные,
только тогда становятся понятными, - еще раз повторяю это, -
когда мы вполне уясним себе ту религиозную форму, в которую
всегда в конце концов облекаются все убеждения толпы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99