Стремление, которым суждение здесь фальсифицируется, есть
идеализация. Но этим самым нам облегчается и ориентировка, мы
видим, что с объектом обращаются как с собственным <Я>, что
значит, при влюбленности большая часть нарцистического либи-
до перетекает на объект. В некоторых формах любовного вы-
бора очевиден даже факт, что объект служит заменой никогда не
достигнутого собственного <Идеала Я>. Его любят за совершен-
ства, которых хотелось достигнуть в собственном <Я> и которые
этим окольным путем хотят приобрести для удовлетворения соб-
ственного нарциссизма.
Если сексуальная переоценка и влюбленность продолжают
повышаться, то расшифровка картины делается еще яснее. Стрем-
ления, требующие прямого сексуального удовлетворения, могут
быть теперь совсем вытеснены, как то обычно случается, напри-
мер, в мечтательной любви юноши; <Я> делается все нетребова-
тельнее и скромнее, а объект все великолепнее и ценнее; в конце
концов, он делается частью общего себялюбия <Я>, и самопожер-
твование этого <Я> представляется естественным следствием.
Объект, так сказать, поглотил <Я>. Черты смирения, ограничение
нарциссизма, причинение себе вреда имеются во всех случаях
влюбленности; в крайних случаях они лишь повышаются и, вслед-
ствие отступления чувственных притязаний, остаются единствен
но господствующими.
Это особенно часто бывает при несчастной, безнадежной люб-
ви, так как сексуальное удовлетворение ведь каждый раз заново
снижает сексуальное превышение оценки. Одновременно с этой
<самоотдачей> <Я> объекту, уже ничем не отличающейся от суб-
лимированной самоотдачи абстрактной идее, функции <Идеала Я>
совершенно прекращаются. Молчит критика, которая про изво-
дится этой инстанцией; все, что объект делает и требует - пра-
вильно и безупречно. Совесть не применяется к тому, что делает-
ся в пользу объекта; в любовном ослеплении идешь на преступ-
ление, совершенно в этом не раскаиваясь. Всю ситуацию можно
без остатка резюмировать в одной формуле: объект занял место
<Идеала Я>.
Теперь легко описать разницу между идентификацией и влюб-
ленностью в ее высших выражениях, которые называют фасци-
нацией, влюбленной зависимостью. В первом случае <Я> обогати-
лось качествами объекта, оно, по выражению Ференчи, объект
<интроцировало>, во втором случае оно обеднело, отдалось объекту,
заменило объектом свою главнейшую составную часть. Однако
при ближайшем рассмотрении скоро можно заметить, что такое
утверждение указывает на противоположности, которые на са-
мом деле не существуют. Психоэкономически дело не в обедне-
нии или в обогащении - даже и крайнюю влюбленность можно
описать как состояние, в котором <Я> якобы интроицировало в
себя объект. Может быть, другое различие скорее раскроет нам
суть явления. В случае идентификации объект утрачивается или
от него отказываются; затем он снова воссоздается в <Я>, при-
чем <Я> частично изменяется по образцу утраченного объекта.
В другом же случае объект сохранен, и имеет место <сверхзахва-
ченность> со стороны <Я> и за счет <Я>. Но и это вызывает
сомнение. Разве установлено, что идентификация имеет предпо-
сылкой отказ от психической захваченности объектом, разве не
может идентификация существовать при сохранении объекта. И
прежде чем пуститься в обсуждение этого щекотливого вопроса,
у нас уже может появиться догадка, что сущность этого положе-
ния вещей содержится в другой альтернативе, а именно не стано-
вится ли объект на место <Я> или <Идеала Я>?
От влюбленности явно недалеко до гипноза. Соответствие
обоих очевидно. То же смиренное подчинение, уступчивость, от-
сутствие критики как по отношению к гипнотизеру, так и по
отношению к любимому объекту. Та же поглощенность собствен-
ной инициативы, нет сомнений, что гипнотизер занял место <Иде-
ала Я>. В гипнозе все отношения еще отчетливее и интенсивнее,
так что целесообразнее пояснять влюбленность гипнозом, а не
наоборот. Гипнотизер является единственным объектом; помимо
него, никто другой не принимается во внимание. Тот факт, что
<Я> как во сне переживает то, что гипнотизер требует и утверж-
дает, напоминает нам о том, что, говоря о функциях <Идеала Я>,
мы упустили проверку реальности'. Неудивительно, что <Я> счи-
тает восприятие реальным, если психическая инстанция, заведующая
проверкой реальности, высказывается в пользу этой реальности.
Полное отсутствие стремлений с незаторможенными сексуальны-
ми целями еще более усиливает исключительную чистоту явле-
ний. Гипнотическая связь есть неограниченная влюбленная само-
отдача, исключающая сексуальное удовлетворение, в то время
как при влюбленности таковое оттеснено лишь временно и оста-
ется на заднем плане как позднейшая целевая возможность.
Однако, с другой стороны, мы можем сказать, что гипнотичес-
кая связь - если позволено так выразиться - представляет собой
образование массы из двух лиц. Гипноз является плохим объек-
том для сравнения с образованием масс, так как он, скорее всего, с
ним идентичен. Из сложной структуры массы он изолирует один
элемент - а именно, поведение массового индивида по отношению
к вождю. Этим ограничением числа гипноз отличается от обра-
зования масс, а отсутствием прямых сексуальных стремлений - от
влюбленности. Он, таким образом, занимает между ними среднее
положение.
Допустимо, однако, сомнение, правильно ли приписывать эту фун-
кцию <Идеалу Я>, что нуждается в подробном обсуждении.
Интересно отметить, что именно заторможенные в целевом
отношении сексуальные стремления устанавливают между людь-
ми столь прочную связь. Но это легко объяснимо тем фактом,
что они неспособны к полному удовлетворению, в то время как
незаторможенные сексуальные стремления чрезвычайно ослабе-
вают в каждом случае достижения сексуальной цели. Чувствен-
ная любовь приговорена к угасанию, если она удовлетворяется,
чтобы продолжаться, она с самого начала должна быть смешана с
чисто нежными, т.е. заторможенными в целевом отношении ком-
понентами, или же должна такую трансформацию претерпеть.
Гипноз прекрасно бы разрешил загадку либидинозной консти-
туции массы, если бы сам он не содержал каких-то черт, не подда-
ющихся существующему рациональному объяснению, как якобы
состояния влюбленности с исключением прямых сексуальных
целей. Многое еще в нем следует признать непонятым, мистичес-
ким. Он содержит примесь парализованности, вытекающей из отно-
шения могущественного к бессильному, беспомощному что при-
мерно приближается к гипнозу испугом у животных. Способ,
которым гипноз достигается, и сопряженность гипноза со сном
неясны, а загадочный отбор лиц для гипноза годных, в то время
как другие ему совершенно не поддаются, указывает на присут-
ствие в нем еще одного неизвестного момента, который-то может
быть, и создает в гипнозе возможность чистоты либидинозных
установок. Следует также отметить, что даже при полной суггес-
тивной податливости моральная совесть загипнотизированного
может проявлять сопротивление. Но это может происходить от-
того, что при гипнозе в том виде, как он обычно производится,
могло сохраниться знание того, что все это только игра, ложное
воспроизведение иной, жизненно гораздо более важной ситуации.
Благодаря проведенному нами разбору мы, однако вполне под-
готовлены к начертанию формулы либидинозной конституции
массы. По крайней мере, такой массы, какую мы до сих пор рас-
сматривали, т.е. имеющей вождя и не приобретшей секундарно,
путем излишней <организованности>, качеств индивида. Такая
первичная масса есть какое-то число индивидов, сделавших сво-
им <Идеалом Я> один и тот же объект и вследствие этого в
своем <Я> между собой идентифицировавшихся. Это отношение
может быть изображено графически следующим образом:
IX
СТАДНЫЙ ИНСТИНКТ
Наша радость по поводу иллюзорного разрешения, с помощью
этой формулы, загадки массы будет краткой. Очень скоро нас
станет тревожить мысль, что по существу-то мы приняли ссылку
на загадку гипноза, в которой еще так много неразрешенного. И
вот новое возражение приоткрывает нам дальнейший путь.
Мы вправе сказать себе, что обширные аффективные связи,
замеченные нами в массе, вполне достаточны, чтобы объяснить
одно из ее свойств, а именно, отсутствие у индивида самостоя-
тельности и инициативы, однородность его реакций с реакцией
всех других, снижение его, так сказать, до уровня массового инди-
вида. Но при рассмотрении массы как целого, она показывает нам
больше: черты ослабления интеллектуальной деятельности, безу-
держность аффектов, неспособность к умеренности и отсрочке,
склонность к переходу всех пределов в выражении чувств и к
полному отводу эмоциональной энергии через действия - это и
многое другое, то так ярко излагает Ле Бон, дает несомненную
карт] " -------- - *~>п> учимой рти-
пени
MHOruc Ap^iuc, iv члппрм..^ ..-.---.-
картину регресса психической деятельности к более ранней сту-
, которую мы привыкли находить у дикарей или у детей.
~-~---~-"' '^'^'v^ff\nouu^^ГY
Ч^пх1, I\V*V^JW *-- -^--
Такой регресс характерен особенно для сущности обыкновенных
масс, в то время как у масс высокоорганизованных, искусствен-
ных такая регрессия может быть значительно задержана.
Итак, у нас создается впечатление состояния, где отдельное
эмоциональное побуждение и личный интеллектуальный акт ин-
дивида слишком слабы, чтобы проявиться отдельно, и должны
непременно дожидаться заверки подобным повторением со сто-
роны других. Вспомним, сколько этих феноменов зависимости
входит в нормальную конституцию человеческого общества, как
мало в нем оригинальности и личного мужества, и насколько
каждый отдельный индивид находится во власти установок мас-
совой души, проявляющихся в расовых особенностях, сословных
предрассудках, общественном мнении и т.п. Загадка суггестивно-
го влияния разрастается, если признать, что это влияние исходит
не только от вождя, но также и от каждого индивида на каждого
другого индивида, и мы упрекаем себя, что односторонне выдели-
ли отношение к вождю, незаслуженно отодвинув на задний план
Другой фактор взаимного внушения.
Научаясь таким образом скромности, мы прислушаемся к дру-
гому голосу, обещающему нам объяснение на более простых ос-
новах. Я привожу это объяснение из умной книги В. Троттера о
стадном инстинкте и сожалею лишь о том, что она не вполне
избежала антипатии, явившейся результатом последней великой
войны.
Троттер ведет наблюдаемые у массы психические феномены
от стадного инстинкта, который прирожден человеку так же, как
и другим видам животных. Биологически эта стадность есть ана-
логия и как бы продолжение многоклеточности, а в духе теории
либидо дальнейшее выражение склонности всех однородных жи-
вых существ к соединению во все более крупные единства. От-
дельный индивид чувствует себя незавершенным, если он один.
Уже страх маленького ребенка есть проявление стадного инстин-
кта. Противоречие стаду равносильно отделению от него, и по-
этому противоречия боязливо избегают. Но стадо отвергает все
новое, непривычное. Стадный инстинкт - по Троттеру - нечто
первичное, далее неразложимое.
Троттер указывает ряд первичных позывов (или инстинктов),
которые он считает примарными: инстинкт самоутверждения, пи-
тания, половой и стадный инстинкт. Последний часто находится в
оппозиции к другим инстинктам. Сознание виновности и чувство
долга характерные качества gregarious animal. Из стадного
инстинкта исходят, по мнению Троттера, также и вытесняющие
силы, открытые психоанализом в <Я>, и то сопротивление, на
которое при психоаналитическом лечении наталкивается врач.
Значение речи имело своей основой возможность применить ее в
стаде в целях взаимопонимания, на ней в большой степени зиж-
дется идентификация отдельных индивидов друг с другом.
В то время как Ле Бон описал главным образом характерные
текучие массообразования, а Мак Дугалл стабильные обществен-
ные образования, Тротгер концентрировал свой интерес на са-
мых распространенных объединениях, в которых живет человек,
и дал их психологическое обоснование. Троттеру не приходится
искать происхождения жадного инстинкта, так как он определяет
его как первичный и не поддающийся дальнейшему разложению.
Его замечание, что Борис Сидис выводит стадный инстинкт из
внушаемости, к счастью для него из излишне. Это объяснение по
известному неудовлетворительному шаблону; перестановка этого
172
тезиса, т.е. что внушаемость - порождение стадного инстинкта,
кажется мне гораздо более убедительным.
Однако Троттеру с еще большим правом чем другим можно
возразить, что он мало считается с речью вождя в массе, мы
склонны к противоположному суждению, а именно, что сущность
массы без учета вождя недоступна пониманию. Для вождя стад-
ный инстинкт вообще не оставляет никакого места, вождь только
случайно привходит в массу, а с этим связано то, что от этого
инстинкта нет пути к потребности в Боге, стаду недостает пасту-
ха. Но теорию Троттера можно подорвать и психологически, т.е.
можно по меньшей мере доказать вероятие, что стадный инстинкт
не нераэложим, не примарен в том смысле, какпримарен инстинкт
самосохранения и половой инстинкт.
Нелегко, конечно, проследить онтогенез стадного инстинкта.
Страх оставленного наедине маленького ребенка, толкуемый Трот-
тером же как проявление этого инстинкта, допускает скорее иное
толкование. Страх обращен к матери, позже к другим доверен-
ным лицам, и есть выражение неосуществившегося желания, с
которым ребенку ничего другого сделать не остается, кроме как
обратить его в страх. Страх одинокого маленького ребенка при
виде любого другого человека <из стада> не утихает, а наоборот,
с привхождением такого <чужого> как раз и возникает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99