Вся его жизнь, его ощуще-
ния, мысли, желания сохраняют в себе нечто от дремотной апатии
растения. Великие азиатские и африканские цивилизации были в
этом смысле большими антропоморфными растениями. Но ан-
тичный человек решительно оторвался от поля, от природы, от
геоботанического космоса. Как это возможно? Как может чело-
век покинуть природу? Куда он может пойти? Ведь <поле> без-
гранично, оно занимает всю землю! Очень просто: он обносит
кусок этого поля стенами и противопоставляет его бесформенно-
му, бесконечному пространству. Так возникает площадь. Она не
похожа на дом, на <интерьер>, прикрытый сверху наподобие пе-
щеры, встречающейся в <поле>; она поле отрицает. Благодаря
окружающим ее стенам площадь, отгородившийся клочок поля,
показывает спину его остатку, становится в оппозицию к нему.
Маленький мятежник, обособившийся от великой матери-земли,
образует новый, особый жизненный простор. Здесь человек, ос-
вободившись от всякого общения с животным и растительным
миром, создает замкнутый в себе, чисто человеческий мир - сооб-
щество граждан. Великий гражданин Сократ - квинтэссенция гре-
ческого <полиса> - выразил это так: <Что мне деревья в поле? Я
имею дело только с людьми в городе>. Что знали об этом инду-
сы, персы, китайцы или египтяне?
До Александра Македонского и Цезаря история Греции.
Рима сводится к непрерывной борьбе между этими двумя ми;
ми - разумным городом и растительной деревней, законодателя
и крестьянами; между jus и nis.
Теория происхождения города не моя фантазия и не метас
ра. Жители греко-латинских городов с редким упорством xpai
в глубине своей памяти воспоминание о <синоикисмосе>. S
слово не нуждается в разъяснении, достаточно дать его точи
перевод. <Синоикисмос> - решение вести общественную жиз<
переход к народному собранию и в физическом, и в право>
смысле слова. За периодом растительного рассеяния следует г
риод сосредоточения людей в городах. Город - это <сверхдом>
это преодоление <дома>, гнезда первобытных людей; это создам
высшей, более сложной и абстрактной социальной единицы, че
<ойкос> (очаг) семьи. Город - это республика, <политейа>, сост
ящая не из мужчин и женщин, как таковых, но из <граждан>. Дл
человеческого бытия открывается новое измерение, несводимс
к тем, что даны природою и что сближают человека с животным..
И в своем стремлении к нему те, что были до сих пор только*
<людьми>, напрягают все свои силы. <Город> с самого начал^
возникает как государство. . )
Все побережье Средиземного моря всегда проявляло в какой-j
то степени внутреннюю склонность к этому типу государств. Оя^
повторяется в более или менее чистом виде в Северной Африке^
(Карфаген - <город>). В Италии тип города-государства сохра-и
нился до XIX века, а испанский Левант стремится к самостоя-j
тельности, и это последний отголосок тысячелетней тенденции*.^
Благодаря малым размерам и относительной простоте своеЙ^
структуры город-государство позволяет яснее распознать сущ-1
ность государственного принципа. С одной стороны, указывает,^
что исторические силы достигают здесь равновесия и устойчиво^
ста. В этом смысле государство противоположно историческому.'
движению; это установившееся, упорядоченное, статическое об>.
щсжитие. Но за неподвижностью, за спокойным и законченным:
* Интересно было бы показать, как в Каталонии действуют две про-
тивоположные силы: европейский <национализм> и <дух города>
Барселоны, где склонности древнего, средиземноморского человека еще
живы. Поэтому я назвал бы левантинца последним отпрыском антич-
ного человека на Пиренейском полуострове.
образом скрываются - как за всяким равновесием - динамика,
игра сил, которые создали государство и его поддерживают. Она
напоминает нам о том, что установившееся государство лишь ре-
зультат прежних боев и усилий, направленных к его созданию.
Установившемуся государству предшествовало становление его,
и в этом заключен принцип движения.
Государство не подарок; человек должен сам, своим трудом
создавать его. Его надо отличать от орды, от племени и прочих
форм общества, основанных на кровном родстве и созданных
самой природой, без участия человека. Государство возникает
тогда, когда человек стремится уйти от первобытного общества, к
которому принадлежит по крови (вместо крови мы можем поста-
вить здесь любой иной естественный признак, например, язык).
Государство возникает, смешивая расы и языки. Оно преодолело
естественное общество; оно разнокровно и многоязычно.
Итак, город возник из соединения племен. На почве племен-
ного многообразия возникает абстрактное правовое единство*.
Конечно, не потребность в правовом единстве толкает к созда-
нию государства. Тут действует импульс гораздо более суще-
ственный, чем законность, перспективы несравненно более круп-
ных задач, чем те, которые доступны небольшим кровным со-
юзам. В зарождении и развитии каждого государства мы видим
или угадываем великих преобразователей.
Исследуя историческую ситуацию, непосредственно предше-
ствующую возникновению государства, мы всегда находим от-
дельные мелкие общины с такой структурой, что каждая из них
может жить обособленно своей замкнутой жизнью. Это указыва-
ет на то, что в прошлом общины действительно жили изолирован-
но, каждая сама по себе, без общей связи лишь случайно соприка-
саясь с соседями. За эпохой изоляции следует период внешних,
главным образом хозяйственных связей. Члены общин уже не
ограничиваются своим узким кругом; частично их жизнь уже
связана с жизнью членов иных групп, с которыми они поддержи-
вают экономические и духовные сношения. Таким образом воз-
никает конфликт между двумя кругами жизни, внутренним и вне-
шним. Установившиеся духовные связи - право, обычаи, религия
- благоприятствуют внутреннему кругу и тормозят внешний, бо-
лее обширный и новый. В том положении государственное нача-
* Правовое единство не требует непременно централизации.
10-2457 2 д 9
ло стремится разрушить старую социальную структуру малой,
внутренней общины и заменить ее новой, отвечающей жизни боль-
шого, внешнего сообщества. Если приложить эту схему к совре-
менному состоянию Европы, абстрактные выражения получат кон-
кретную форму и окраску.
Новое государство может возникнуть лишь тогда, когда ка-
ким-то народам удается освободиться от традиционной обществен-
ной структуры и взамен изобрести новую, до сих пор неизвест-
ную. Это - творчество в подлинном смысле слова. Создание
нового государства начинается со свободной игры воображения.
Фантазия - освобождающая сила, дарованная человеку. Народ
может стать государством постольку, поскольку он способен его
вообразить. Отсюда следует, что всем народам положены грани-
цы в их" государственном развитии, те границы, которые природа
доложила их воображению.
Греки и римляне оказались способными вообразить город,
который преодолел деревенскую разъединенность, но они остано-
вились на городских стенах. Правда, был один, который хотел
вести античный мир еще дальше, освободить и от города; но его
усилия были тщетны. Бедность фантазии, воплощенная в Бруте,
толкнула Рим на убийство Цезаря, воплощавшего творческую
фантазию древнего мира. Мы, сегодняшние европейцы, должны
помнить об этой древней истории, ибо наша собственная история
открыта сегодня на той же главе.
Светлых голов, в подлинном значении этого слова, было в
древнем мире, вероятно, только две: Фемистокл и Цезарь, оба
политики. Это удивительно - вообще-то политик, даже знамени-
тый, становится политиком, ибо он туп. Без всякого сомнения, в
Греции и Риме были и другие люди, которые разумно, ясно мыс-
лили о многих вещах - философы, математики, естествоведы; но
эта ясность была научная, они постигали отвлеченности. Все пред-
меты, о которых говорит какая угодно наука, - отвлеченного
характера, а отвлеченные понятия всегда'ясны; так что ясность
науки не столько в головах ученых, сколько в природе предме-
тов, о которых они говорят. А вот живая, конкретная действи-
тельность всегда запутана, непроглядна, неповторима. Только того,
кто в ней может уверенностью ориентироваться, кто за внешним
хаосом ощущает скрытую суть мгновения, короче - кто не теряет-
290 10-2
с.я в жизни, того можно назвать светлой головой. Присмотритесь
к окружающим вас, и вы увидите, как они блуждают по жизни;
они бредут, словно во сне, по воле счастливой или злой судьбы, не
имея ни малейшего представления о том, что с ними творится.
Они уверенно говорит о себе и об окружающем мире, будто что-
то думают, знают обо всем. Однако, если вы хотя бы поверхност-
но проверите их идеи, вы заметите, что они ничуть не отвечают
действительности; а копнув поглубже, обнаружите, что эти люди
даже никогда и не стремились к действительности приблизиться.
Наоборот, идеи мешают им увидеть реальный мир и собственную
жизнь. Жизнь - это, прежде всего хаос, в котором ты затерян.
Люди чувствуют это, но боятся стать лицом к лицу со страшной
действительностью, пытаются покрыть ее завесой фантазии, и тогда
все выглядит очень ясно и логично. Их мало беспокоит, что идеи
могут быть неверны, ведь это просто -окопы, где они спасаются
от жизни, или пугала, чтобы ее отгонять.
Ясная голова у тех, кто стряхнул эти фантастичные <идеи>; и
взглянул жизни в лицо, и понял, что все в ней очень сомнительно,
и растерялся. И так как это истинная правда, так как жить -
значит <чувствовать себя потерянным>, тот, кто это приемлет,
уже начинает находить себя, обретать подлинную реальность; он
стоит на твердой почве. Инстинктивно, как потерпевший корабле-
крушение, он будет высматривать, за что бы ухватиться; и этот
взгляд на жизнь, трагический, суровый, но истинный - ведь дело
идет о спасении - поможет ему упорядочить жизнь. Единствен-
ные подлинные идеи - идеи тонущего. Все остальное - риторика,
поза, низменный фарс. Кто и впрямь не чувствует себя потерян-
ным, тот теряет себя окончательно, то есть никогда себя не най-
дет, никогда не придет к действительности.
Это относится ко всем отраслям жизни, даже к науке, хотя
наука сама по себе есть бегство от жизни. (Большинство ученых
посвятило себя ей, страшась встретиться с жизнью. Это не свет-
лые головы; поэтому они так беспомощны в конкретных ситуа-
циях.) Ценность наших научных идей зависит от того, насколько
мы растерялись пород проблемой, насколько мы постигли ее про-
блематичность, насколько мы усвоили, что чужие мнения, методы,
рецепты не могут нам помочь. Кто открывает новую научную
истину, должен сперва отказаться почти от всего, чему он учился;
РУКИ у него в крови - он убил множество общих мест.
Политика гораздо реальней пауки, так как она складывается
из неповторимых ситуаций, в которые человек попадает незави-
симо от своей воли. Поэтому она и позволяет нам отличить свет-
лые головы от тех, кто мыслит шаблонно.
Никто по умел лучше, чем Цезарь, схватывать самую суть
реальность в час смятения, в один из самых хаотических перио-
дов, какие переживало человечество. И как бы для того, чтобы
подчеркнуть его единственность, судьба поставила рядом с ним
Цицерона, образцового <интеллектуала>, который только и делал,
что все запутывал.
Политический аппарат Рима был расслаблен избытком удачи.
Город на Тибре, владыка Италии, Испании, Северной Африки, клас-
сического и эллинистического Востока, был близок к краху. Обще-
ственные учреждения были муниципальными, неотделимыми от го-
рода, подобно дриадам, которые увянут, если оставят свое дерево.
Прочность и процветание демократий - какого бы типа и сте-
пени-развития они ни были - зависят от ничтожной технической
детали: от процедуры выборов. Все остальное второстепенно.
Если процедура поставлена правильно, если ее результаты верны,
все хорошо; если нет - страна гибнет, как бы отлично ни было все
остальное. В начале 1 века до Р.Х. Рим всемогущ, богат, у него
нет врагов. Тем не менее он на, краю гибели, ибо упрямо держит-
ся нелепой избирательной системы. Система эта нелепа, когда
лжива. Голосование производилось в Риме. Граждане, жившие в
провинции, не могли в нем участвовать, не говоря уже о тех, кто
был рассеян по всему <римскому миру>. Так как выборы были
невозможны, приходилось их фальсифицировать, и кандидаты на-
нимали банды - из ветеранов армии, из цирковых атлетов, - кото-
рые брались вскрыть урны.
Без поддержки добросовестных выборов демократические
учреждения повисают в воздухе; в воздухе повисают слова. <Рес-
публика была только словом>, - сказал Цезарь. Ни одна магист-
ратура не обладала властью. Генералы <правой> и <левой> - Ма-
рии и Суллы - устанавливали попеременно диктатуры, не приво-
дившие ни к чему. Цезарь никогда не излагал своей политики -
он ее делал. Его политикой был он сам, Цезарь, а не учебник
цезаризма, какой из нее сделали впоследствии. Если мы хотим
попять его политику, нам надо перечислить его деяния. Тайна
раскрывается в самом знаменитом из его подвигов - завоевании
Галлии. Чтобы это сделать, Цезарь должен был восстать против
тогдашней власти. Почему?
Власть была в руках республиканцев, то есть консерваторов,
верных городу-государству. Их политика сводилась к двум ос-
новным положениям. Во-первых: расстройство общественной
жизни Рима - результат его чрезмерной экспансии. Город не мо-
жет править столь многими народами. Каждое повое завоевание
- это преступление против республики. Во-вторых: чтобы избе-
жать разложения государственных учреждений, нужен <принцепс>
(князь, государь).
Под этим словом тогдашний римлянин - в противоположность
сегодняшнему человеку - понимал обычного гражданина, которо-
му высшая власть вручала управление аппаратом республиканс-
ких учреждений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99