все будет зависеть от
природы возбудителя, а не от тех отношений, которые у изолиро-
ванного индивида существуют между внушенным актом и сум-
мой рассудочности, противодействующей его выполнению.
Блуждая всегда на границе бессознательного, легко подчиня-
ясь всяким внушениям и обладая буйными чувствами, свойствен-
ными тем существам, которые не могут подчиняться влиянию
рассудка, толпа, лишенная всяких критических способностей, дол-
жна быть чрезвычайно легковерна. Невероятное для ее не суще-
ствует, и это надо помнить, так как этим объясняется та необыч-
ная легкость, с которой создаются и распространяются легенды и
самые неправдоподобные рассказы.
Люди, находившиеся в Париже во время осады, видели множество
примеров такого легковерия толпы. Зажженная свеча в верхнем этаже
принимались тотчас же за сигнал неприятелю, хотя довольно было бы
минуты размышления, чтобы убедиться в нелепости этого предположе-
ния, так как, конечно, неприятель не мог различить пламя свечи на рас-
стоянии нескольких миль.
* В Древнем Риме с Тарпейской скалы сбрасывали осужденных на
смерть государственных преступников. (Прим. ред.).
Образование легенд, легко распространяющихся в толпе, обус-
ловливается не одним только ее легковерием, а также и теми
искажениями, которые претерпевают события в воображении
людей, собравшихся толпой. В глазах толпы самое простое собы-
тие быстро принимает совсем другие размеры. Толпа мыслит
образами, и вызванный в ее воображении образ в свою очередь
вызывает другие, не имеющие никакой логической связи с пер-
вым. Мы легко поймем это состояние, если вспомним, какое стран-
ное сцепление мыслей порождает у нас иногда воспоминание о
каком-нибудь факте. Рассудок указывает нам на те несообразно-
сти, которые заключаются в этих образах, но толпа их не видит и
примешивает к действительному событию то, что создано ее ис-
кажающим воображением. Толпа совсем не отделяет субъектив-
ное от объективного; она считает реальными образы, вызванные
в ее уме и зачастую имеющие лишь очень отдаленную связь с
наблюдаемым ею фактом.
Казалось бы, что искажения, которые претерпевает какое-ни-
будь событие в глазах толпы, должны иметь весьма разнообраз-
ный характер, потому что индивиды, составляющие толпу, облада-
ют весьма различными темпераментами. Но ничуть не бывало.
Под влиянием заразы эти искажения имеют всегда одинаковый
характер для всех индивидов. Первое искажение, созданное во-
ображением одного из индивидов собрания, служит ядром
заразительного внушения. Прежде чем изображение св. Георгия
было замечено всеми на стенах Иерусалима и на всех окнах, его
увидел сначала только один из присутствующих, и путем внуше-
ния и заразы чудо, указанное им, было тотчас же принято на веру
всеми остальными.
Таков всегда механизм всех коллективных галлюцинаций, о
которых часто говорится в истории и достоверность которых
подтверждается тысячами человек. Было бы лишнее, ввиду опро-
вержения вышесказанного, указывать на умственные качества
индивидов, входящих в состав толпы. Эти качества не имеют
значения; невежда и ученый, раз уж они участвуют в толпе, оди-
наково лишаются способности к наблюдению. Положение это
может, пожалуй, показаться парадоксальным, но чтобы доказать
его, нам пришлось бы цитироватвгтакое множество исторических
фактов, что на это понадобились бы целые тома. Не желая, одна-
ко, оставлять читателя под впечатлением бездоказательных ут-
верждений, я приведу несколько примеров, взятых случайно сре-
ди той массы фактов, которую мне пришлось бы цитировать.
Наиболее типичный случай такой коллективной галлюцинации
- причем толпа состояла из индивидов всякого рода, как самых
невежественных, так и самых образованных, - рассказан лейте-
нантом Жюльеном Феликсом в его книге о морских течениях.
фрегат крейсировал в море, разыскивая корвет
с которым он был разъединен сильной бурей. Дело
было днем и солнце светило ярко. Вдруг часовой увидал покину-
тое судно. Экипаж направил свои взоры на указанный пункт, и
все, офицеры и матросы, ясно заметили плот, нагруженный людь-
ми, прикрепленный буксиром к лодкам, на которых виднелись
сигналы бедствия. Все это было, однако, ничем иным, как коллек-
тивной галлюцинацией. Адмирал Дефоссе тотчас же отправил
лодки на помощь погибающим. Приближаясь к месту катастро-
фы, офицеры и матросы ясно видели кучи людей, волнующихся,
протягивающих руки, и слышали глухой и смешанный шум боль-
шого количества голосов. Когда же наконец лодки подошли к
этому месту, то оказалось, что там ничего не было, кроме несколь-
ких ветвей с листьями, унесенных волнами с соседнего берега.
Такие явные доказательства, конечно, заставили галлюцинацию
исчезнуть.
На этом примере мы можем ясно проследить механизм обра-
зования коллективной галлюцинации. С одной стороны мы имеем
толпу в состоянии выжидательного внимания, с другой - внуше-
ние, сделанное часовым, увидевшим покинутое судно в море; это
внушение уже путем заразы распространилось на всех присут-
ствовавших, как офицеров, так и матросов.
Не обязательно толпа должна быть многочисленна, чтобы спо-
собность видеть правильно то, что происходит перед нею, была
бы в ней уничтожена, и чтобы место реальных фактов заступили
галлюцинации, не имеющие с ними никакой связи. Как только
несколько индивидов соберутся вместе, то они уже составляют
толпу, даже в таком случае, если они - выдающиеся ученые. Иногда
они все-таки приобретают все свойства толпы по отношению ко
всему, что выходит за пределы их специальности. Способность
наблюдения и критики, существующие у каждого из этих ученых
в отдельности, тотчас же исчезают в толпе. Остроумный психо-
лог Даве представил нам очень любопытный пример такого со-
стояния. Созвав выдающихся наблюдателей, в числе которых
находился один из первых ученых Англии, Уоллес, Даве предста-
вил перед ними (предварительно предложив им исследовать все
предметы, находящиеся в комнате, и положить всюду печати) все
классические феномены спиритов, как то: материализацию духов,
писание на доске и т.д. Получив затем от них письменное под-
тверждение виденного, в котором заявлялось, что вышеназванные
феномены не могут быть произведены иначе, как при посредстве
сверхъестественных сил, Даве сознался, что эти явления были
результатом весьма простого обмана. <Самое изумительное в опы-
тах Даве, - говорит автор рассказа, - это не столько сами фокусы,
весьма, впрочем, диковинные, сколько замечательная несосгоятель-
ность показаний, данных свидетелями, не посвященными в его
цели. Из этого следует, что положительные рассказы многочис-
ленных свидетелей могут быть совершенно неверными, так как в
данном случае, например, если признать верными эти показания,
то пришлось бы согласиться, что описанные явления нельзя объяс-
нить никаким обманом. Однако методы, употребленные Даве, были
так просты, что надо удивляться его смелости пользоваться ими.
Но он имел такую власть над умами толпы, что мог уверить и в
том, что она видит то, чего нет на самом деле>. И в этом случае
опять-таки мы видим проявление власти гипнотизера над загип-
нотизированным, и если этой власти подчиняются высшие умы,
недоверие которых предварительно возбуждено, то как же легко
должна ей подчиняться обыкновенная толпа!
Таких примеров множество. В то время как я пишу эти стро-
ки, все газеты переполнены рассказами о двух маленьких утоп-
ленницах, вытащенных из Сены. По крайней мере около дюжины
свидетелей признали личность этих детей самым категорическим
образом. Все их показания были так согласны, что в уме следо-
вателя не могло возникнуть никакого сомнения, и он написал уже
свидетельство о смерти. Но в тот момент, когда хотели хоронить
утопленниц, обнаружилось, что предполагаемые жертвы живы и
только чуть-чуть похожи на утонувших. Как во всех предыду-
щих примерах, и туг довольно было уверений первого свидетеля,
поддавшегося иллюзии, чтобы немедленно образовалось внуше-
ние, повлиявшее уже и на всех прочих свидетелей.
Во всех таких случаях источником внушения всегда является
иллюзия, вызванная у одного какого-нибудь индивида более или
менее смутными воспоминаниями. Эта первоначальная иллюзия
путем утверждения становится источником заразы. Для впечат-
лительного человека достаточно бывает случайного незначитель-
ного сходства, какой-нибудь подробности, напоминающей другое
24
лицо, чтобы ему показалось, что это именно и есть то самое лицо.
Вызванное представление становится, таким образом, ядром для
дальнейшей кристаллизации, заполняющей всю область разума и
парализующей всякие критические способности. Этим объясня-
ется, например, такой удивительный факт, как ошибка матери, при-
знавшей в чужом своего собственного ребенка, как это было в
том случае, о котором теперь напомнили газеты. В этом случае
можно проследить такой же механизм внушения, какой был уже
описан мною.
<Ребенок узнал в мертвом своего товарища, но это было ошибка,
вызвавшая тотчас же целый ряд подобных же ошибок, причем
произошла следующая удивительная вещь: одна женщина, увидев
труп ребенка, воскликнула:
<Ах, Боже мой, это мой ребенок!> Посмотрев ближе, она заме-
тила шрам на лбу и сказала: <Да, это мой бедный сынок, пропав-
ший в июле. У меня его похитили и убили!>
Женщина эта была привратницей в улице дю-Фур и называ-
лась Шаводрэ. Пригласили ее зятя, который без всякого колеба-
ния объявил: <Вот маленький Филибер>. Несколько обитателей
этой улицы также признали в мертвом ребенке Филибера Ша-
водрэ, и даже его собственный учитель, заметив медаль, признал в
мертвеце своего прежнего ученика.
И что же? Соседи, зять, школьный учитель и мать - все ошиб-
лись! Шесть недель спустя личность ребенка была окончательно
установлена: оказалось, что это был ребенок из Бордо, там уби-
тый и привезенный дилижансом в Париж.
Такие ошибочные распознавания, как это уже замечено, чаще
всего делаются женщинами и детьми, т.е. наиболее впечатлитель-
ными субъектами, и указывают нам в то же время, какое значение
для правосудия могут иметь подобные свидетельства. Что каса-
ется детей например, то их показания никогда бы не следовало
принимать во внимание. Судьи любят повторять, что в детском
возрасте не лгут, но если бы они сколько-нибудь знали психоло-
гию, то им было бы известно, что, наоборот, в этом возрасте все-
гда и лгут. Ложь эта, без сомнения, невинная, но это все-таки
ложь. Лучше было бы жребием решать судьбу какого-нибудь
подсудимого, нежели произносить приговор, как это много раз
бывало, на основании показаний ребенка!
Возвращаясь к наблюдениям, производимым толпой, скажем,
что эти коллективные наблюдения - самые ошибочные из всех и
чаще всего представляют не что иное, как иллюзию одного инди-
вида, распространившуюся путем заразы и вызвавшую внушение.
Можно было бы до бесконечности умножить число таких фак-
тов, указывающих, с каким недоверием надо относиться к показа-
ниям толпы. Тысячи людей, например, присутствовали при знаме-
нитой кавалерийской атаке во время Седанской битвы, между тем,
невозможно, ввиду самых противоречивых показаний очевидцев,
узнать, кто командовал этой атакой. Английский генерал Уолслей
доказывает в своем новом сочинении, что до сих пор относитель-
но важнейших факторов битвы при Ватерлоо существуют самые
ошибочные представления, несмотря на то, что эти факты под-
тверждаются сотнями свидетелей.
Можем ли мы знать относительно какого бы то ни было сражения,
как оно в действительности Происходило? Я сильно в этом сомнева-
юсь. Мы знаем, кто были побежденные и победители, и далее этого наши
знания, вероятно, не идут. То, что Д'Аркур, участник и свидетель, рас-
сказывает о Сольферинской битве, может быть применено ко всяким
сражениям: <Генералы, получающие сведения конечно от сотни свиде-
телей, составляют свои официальные доклады; офицеры, которым по-
ручено передавать приказы, изменяют эти документы и составляют окон-
чательный проект отчета; начальник главного штаба опровергает его И
составляет сызнова. Тогда уже его несут к маршалу, который восклицает:
<Вы решительно ошибаетесь!> и составляет новую редакцию. От пер-
воначального доклада уже не остается ничего>. Д'Аркур рассказыва-
ет этот факт как доказательство невозможности установить истину даже
отиосите.пьно события, наиболее поразительного и наиболее известного.
Подобного рода факты достаточно указывают, какое значение
имеют показания толпы. Согласно логике, единогласное показа-
ние многочисленных свидетелей следовало бы, по-видимому, при-
числить к разряду самых прочных доказательств какого-нибудь
факта. Но то, что нам известно из психологии толпы, показывает,
что именно в этом отношении трактаты логики следовало бы
совершенно переделать. Самые сомнительные события - это именно
те, которые наблюдались наибольшим числом людей. Говорить,
что какой-нибудь факт единовременно подтверждается тысячами
свидетелей, - это значит сказать, в большинстве случаев, что дей-
ствительный факт совершенно не похож на существующие о нем
рассказы.
Из всего вышесказанного явственно следует, что к историчес-
ким сочинениям надо относиться как к произведениям чистой
фантазии, фантастическим рассказам о фактах, наблюдавшихся
26
плохо и сопровождаемых объяснениями, сделанными позднее.
Месить известку - дело гораздо более полезное, чем писать такие
книги. Если бы прошедшее не завещало нам своих литературных
и художественных произведений и памятников, то мы бы не знали
истины о прошлом. Разве мы знаем хоть одно слово правды о
жизни великих людей, игравших выдающуюся роль в истории
человечества, например, о Геркулесе, Будде и Магомете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99