И он, таким образом, приходит к поста-
новке тех же самых вопросов, которыми задаются ученые,
размышляющие над описанным явлением.
<Одно народное изречение гласит, - пишет он, - что толпа <не рас-
суждает>. Однако почему же толпа не рассуждает, в то время как каж-
дый индивид из этой толпы, взятый в отдельности, рассуждает? Почему
эта толпа стихийно совершит то, чего не совершит ни одна из ее еди-
ниц? Почему эта толпа обладает непреодолимыми импульсами, хищ-
ными желаниями, тупыми увлечениями, которых ничто не остановит и,
охваченная, одной и той же мыслью, мгновенно становящейся общей,
невзирая на сословия, мнения, убеждения, различные нравы, набросится
на человека, искалечит его, утопит беспричиино, почти что беспричинно,
тогда как каждый, если бы он был один, рискуя жизнью, бросился бы
спасать того, кого сейчас убивает>.
Эти строки, такие верные по тону и точные по мысли, не
нуждаются в комментариях. Невозможно лучше сказать то, что
так мастерски выразил писатель. Однако Мопассан в одном пун-
кте ошибается. Не одно только народное изречение отрицает
разумность человеческих групп и сообществ. В подтверждение
существования этих двух моделей, ему вторят философы, выра-
жая расхожее мнение:
<Справедливые и глубокие идеи индивидуальны, - пишет Зиновь-
ев. - Идеи ложные и поверхностные являются, массовыми. В массе
своей народ ищет ослепления и сенсации>.
Симона Вейль, французский философ, широко известная сво-
им нравственным пафосом, поддерживает это мнение:
<В том, что касается способности мыслить, связь обратная; индивид
превосходит сообщество настолько, насколько нечто превосходит нич-
то, гак как способность мыслить появляется только в одном, предостав-
ленном самому себе разуме, а общности не мыслят вовсе>.
Эти тексты ясно демонстрируют, что вокруг основной идеи
установилось полное согласие: группы и массы живут под влия-
нием сильных эмоций, чрезвычайных аффективных порывов. И
тем более, что им изменяют разумные средства владения аффек-
тами. Одиночный индивид, присутствующий в толпе, видит свою
личность глубоко в этом смысле измененной. Он становится другим,
не всегда, впрочем, это осознавая. Именно <мы> говорит через
его <Я>.
Я так подробно остановился на этом, для того, чтобы сделать
акценты на этих идеях. Дело в том, что, под предлогом их обще-
известности, зачастую проявляется тенденция скользить по по-
верхности. Доходит даже до их умалчивания, в то время как они
являются основой целого рада общественных отношений и актов.
ш
Вот ведь какая проблема встает. Вначале есть только люди.
Как же из этих социальных атомов получается коллективная
совокупность? Каким образом каждый из них не только прини-
мает, но выражает как свое собственное мнение, которое пришло
к нему извне? Ведь именно человек впитывает в себя, сам того
.не желая, движения и чувства, которые ему подсказываются. Он
открыто учиняет разнузданные расправы, причин и целей кото-
рых даже не ведает, оставаясь в полной уверенности, что он знает
о них. Он даже склонен видеть несуществующее и верит любой
молве, слетающей с уст и достигающей его слуха, не удостоверив-
шись как следует. Множество людей погрязают таким образом в
социальном конформизме. За разумную истину, они принимают
то, что в действительности является общим консенсусом.
Феноменом, ответственным за столь необычное превращение,
становится внушение или влияние. Речь идет о своего рода воз-
действии на сознание: какое-то приказание или сообщение с убеж-
дающей силой заставляют принять некую идею, эмоцию, действие,
которые логически человек не имел ни малейшего разумного
основания принимать. У людей появляется иллюзия, что они при-
нимают решение сами, и они не отдают себе отчета в том, что
стали объектом воздействия или внушения. Фрейд четко обозна-
чил специфику этого феномена:
<Я хотел бы высказать мнение относительно различия между вну-
шением и другими типами психического воздействия, такими, как от-
данный приказ, информирование или инструкция; так вот, в случае
внушения в голове другого человека вызывается какая-то идея, не про-
веренная с самого начала, а принятая в точности так. как если бы она
стихийно сформировалась в его голове>.
Соответственно, здесь еще и загадка производимого пере-
вертыша: каждый считает себя причиной того, чему он является
лишь следствием, голосом там, где он только эхо; у каждого ил-
люзия, что он один обладает тем, что, по правде говоря, он делит с
другими. А в конечном счете каждый раздваивается и преобра-
жается. В присутствии других он становится совсем иным, чем
когда он один. У него не одно и то же поведение на людях и в
частной жизни.
Я хотел бы заключить этот обзор одной аналогией: внушение
или влияние - это в коллективном плане то, что в индивидуаль-
ном плане является неврозом. Оба предполагают:
* уход от логического мышления, даже его избегание, и пред-
почтение алогичного мышления;
* раскол рационального и иррационального в человеке, его
внутренней и внешней жизни. И в том и в другом случае наблю-
дается утрата связи с реальностью и потеря веры в себя. Соот-
ветственно, человек с готовностью подчиняется авторитету груп-
пы или вожака (который может быть терапевтом) и становится
податливым к приказаниям внушающего. Он находится в состоя-
нии войны с самим собой, войны, которая сталкивает его индиви-
дуальное <Я> с его <Я> социальным. То, что он совершает под
влиянием сообщества, находится в полном противоречии с тем,
каким он умеет быть рассудительным и нравственным, когда он
наедине с самим собой и подчиняется-своим собственным требо-
ваниям истины. Я продолжаю аналогию. Так же, как это влияние
может охватить и поглотить человека, вплоть до его растворения
в такой недифференцированной массе, где он представляет собой
не более, чем набор имитаций, так и невроз подтачивает созна-
тельный слой личности до такой степени, что его слова и дей-
ствия становятся не более, чем живым повторением травмирую-
щих воспоминаний его детства.
Но совершенно очевидно, что их последствия противоположны.
Первое делает индивида способным существовать в группе и
надолго лишает способности жить одному. Второй мешает ему
сосуществовать с другим, отталкивает его от массы и замыкает в
себе самом. В итоге воздействие представляет социальное, а не-
вроз - асоциальное начала. Этим не исчерпывается перечисление
противоречий, возникающих между двумя антагонистическими
тенденциями, состоящими одна в смешении с группой, другая - в
защите от нее. Доведенные до крайности в современном обще-
стве, они обострились. Единственное, с чем нам, безусловно, нуж-
но считаться, - с тем, что так называемые коллективные <безу-
мия> имеют иную природу, нежели так называемые индивидуаль-
ные <безумия>, и нельзя необдуманно выводить одни из других.
После всего сказанного очевидно, что первые возникают вслед-
ствие избытка социабельности, когда индивиды врастают в соци-
альное тело. Вторые же являются результатом неспособности
существовать вместе с другими и находить в совместной жизни
необходимые компромиссы-
Что и говорить, это сопоставление не случайно. С самого
начала одни и те же люди изучали воздействие, или влияние, и
гипноз. Первое связывалось с коллективной истерией, а второй - >
с истерией индивидуальной. Нужно все-таки признать замеча- '
тельное мужество Ле Бона и Фрейда, дерзнувших придать этим 1
феноменам научный смысл. Одного, поместившего внушение в "
центр психологии масс; другого, невроз - в сердцевину психоло-
гии индивида.
Никто всерьез не проверял эти гипотезы относительно влия-
ния или внушения. В социальной жизни, существует такое убеж-
дение, зачастую бывает, что менее благородные слои психики
замещают более благородные слои, жгучие инстинкты оттесняют
холодный рассудок так же, как в природе более благородные
энергии (гравитация, электричество) вырождаются в энергию
менее благородную, то есть в тепло. Это убеждение сходно с
широко распространенным мнением, что в борьбе разума со стра-
стью всегда побеждает страсть. Именно потому, что мы обще-
ственные существа.
Тысячи лет люди сталкиваются с аналогичными идеями и
пытаются объяснить, почему отдельно взятые люди логичны и
предсказуемы, в то время, как собранные в массу, они становятся
алогичными и непредсказуемыми. Однако с того момента, как им
захотелось сделать это предметом науки, необходимо стало четко
проанализировать причины и следствия. Только при этом един-
ственном условии можно продвинуться туда, где мудрость наро-
дов, их поэтов и философов прокладывает тропу. Объект этого
любопытства остается неизменным. Нас он интригует так же, как
интриговал их.
Глава вторая
ВОССТАНИЕ МАСС
Для того, чтобы родилась наука, недостаточно одного только
существования феномена - он известен уже тысячи лет. Недоста-
точно и его причудливого своеобразия, привлекающего некото-
рых ученых, неравнодушных к новизне. Необходимо также, пусть
эпизодически или безобидно, чтобы он распространялся, настоль-
ко быстро и повсеместно, не давал бы людям спать, становясь
проблемой, которую нужно решать безотлагательно. Кто зани-
мался товарно-денежным обменом до того, как рынки заполони-
ли мир? Кто интересовался истерией до того, как душевноболь-
ных стали изолировать, а душевные болезни в полной мере зая-
вили о себе? Никто или почти никто. Так и внушение или влия-
ние властны превращать личностей в массы, но они извлекаются
из глубины здравого смысла и заявляют о себе, они становятся
центральной темой психологии толпы, лишь когда они ширятся и
приобретают определенный размах. Их обнаруживает почти по-
всюду каждый, наблюдая, какие метаморфозы испытывают люди,
окунувшиеся в массу, бурлящую на улицах, в конторах, на заво-
дах, политических митингах и т.д. Да, к концу прошлого века
внушение превратилось в явление повсеместное благодаря чере-
де кризисов, основательно потрясших общество. И вот симптомы.
Прежде всего, это крах под упорным натиском капитала и
революций старого докапиталистического режима. Дал трещины
и начал разваливаться устойчивый мир семьи, соседских отноше-
ний, сел. В своем падении он увлек за собой традиционные рели-
гиозные и политические устои, а так же духовные ценности. Выр-
ванные из родных мест, из своей почвы люди, собранные в неста-
бильные городские конгломераты, становились массой. С перехо-
дом от традиции к модернизму на рынок выбрасывается множе-
ство анонимных индивидов, социальных атомов, лишенных связей
между собой. Этот сдвиг немецкий социолог Tonnies описал с
помощью замечательной метафоры перехода от теплого - есте-
ственного и непосредственного, основанного на кровных узах
сообщества соседей, от родственности убеждений - к холодному,
искусственному конгломерату и принуждению, базирующемуся
на согласии интересов, на выгодах, которые одни могут получить
через других, и на логике науки. Эта метафора имела большой
резонанс, поскольку она иллюстрирует один из важных аспектов
перелома, возникшего при переходе от вчерашнего общества к
сегодняшнему.
Быстрая механизация промышленности, символизирующаяся
паровой машиной, и концентрация мужчин, женщин и детей, пре-
вращенных заводом в массу, отданных в повиновение машине,
эксплуатируемых предпринимателями, превращают города в поля
сражений: новые бедные противостоят здесь новым богатым.
Эти последствия во всех странах выражаются в резком и мощ-
ном подъеме рабочего класса. Он вооружается новыми средства-
ми борьбы, например забастовка, и оснащается новыми, еще неви-
данными формами организации: профсоюзами и партиями, кото-
рые направляют этот человеческий поток, обеспечивают его кад-
рами и меняют расстановку сил в политической игре. В то время
<чернь> выходит на улицу не для того, чтобы чествовать какого-
нибудь святого заступника, участвовать в карнавале или устраивать
жакерию: она борется со своими хозяевами, освистывает патро-
нов, которые не занимаются их проблемами, и требует положен-
ного. Английский историк Hobsbawn отмечает перманентный ха-
рактер требований:
<Чернь выступала не только в знак протеста, но с совершенно опре-
деленной целью. Она предполагала, что власти будут восприимчивыми
к ее волнениям и немедленно пойдут на какие-либо уступки: толпа
манифестантов представляла собой не только какое-то скопление муж-
чин и женщин, движимых целью ad hoc, но постоянную сущность, хотя
и редко стабильно организованную>.
Этот текст четко выявляет существование толпы или черни,
место ее скопления - улицу и ее действия протеста. Он особенно
подчеркивает их угрожающий характер, способный одним своим
присутствием заставить власти пойти на уступки.
Рабочий класс все более и более загорается идеалами гряду-
щей революции, генеральную репетицию которой инсценируют его
руководители. Быть может, социализм и был новой идеей, отпоч-
ковавшейся от бессмертного мифа о справедливости. Но он од-
нако будил у многих память о терроре и разрушении. А особенно
во Франции, где со времен Великой революции и контрреволю-
ции следовали одна за другой и никто не мог предвидеть конца.
Разве не заявлял Огюст Конт, что главная проблема социальной
реформы - это проблема консенсуса, обретенного нравственного
единства? Судя по ходу вещей, это не консенсус h единство, а
баррикады, кровопролитные уличные бои с равномерными про-
межутками времени. Они предвосхищают будущие времена и яв-
ляются осязаемыми признаками втягивания новых человеческих
масс в орбиту истории.
Наконец, и это еще одна черта эпохи, в скученности больших
городов выковывается новый человек. <Кишащий город, город,
полный грез> для поэта;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99