В римских легионах часовой должен был дер-
жать палец на губах, чтобы не задремать. Неплохой жест, он как
бы предписывает полное молчание в тишине ночи, чтобы уловить
малейший звук зарождающегося будущего. Безопасность эпох
расцвета, например XIX века, - оптический обман, иллюзия; она
ведет к тому, что люди не заботятся о будущем, предоставляя все
<механизму вселенной>. И прогрессивный либерализм, и социа-
лизм Маркса предполагают, что их стремления к лучшему буду-
щему осуществятся сами собой, неминуемо, как в астрономии.
Защитившись этой идеей от самих себя, они выпустили из рук
управление историей, забыли о бдительности, утратили живость и
силу. И вот жизнь ускользнула из их рук, стала непокорной,
своевольной и несется, никем не управляемая, неведомо куда.
Прикрывшись маской благого будущего, <прогрессист> о буду-
щем не заботится - он уверен, что оно не таит ни сюрпризов, ни
тайн, ни существенных изменений, ни скачков в сторону. Убеж-
денный, что мир пойдет по прямой, без поворотов, без возврата
назад, он откладывает всякое попечение о будущем и целиком
погружен в утвержденное настоящее. Нужно ли удивляться, что
сегодня в нашем мире нет ни планов, ни целей, ни идеалов? Никто
не готовил их. Правящее меньшинство покинуло свой пост, что
всегда бывает оборотной стороной восстания масс.
* Отсюда и рождаются теории упадка. Дело по в том, что мы чув-
ствуем в себе упадок, а в том, что все в будущем возможно, не исключая
и этого.
Пора нам вернуться к этой теме. После того, как мы подчерк-
нули благоприятную сторону господства масс, мы должны обра-
титься к другой стороне, более опасной.
V. Статистический факт
Это исследование - попытка поставить диагноз нашей эпохе,
нашей современной жизни. Мы изложили первую часть диагноза,
которую мбжно резюмировать так: как запас возможностей, наша
эпоха великолепна, изобильна, превосходит все известное нам в
истории. Но именно благодаря своему размаху она опрокинула
все заставы - принципы, нормы и идеалы, установленные традици-
ей. Наша жизнь - более живая, напряженная, насыщенная, чем все
предыдущие, и тем самым более проблематичная. Она не может
ориентироваться на прошлое, она должна создать себе собствен-
ную судьбу.
Теперь мы должны дополнить наш диагноз. Наша жизнь - это
прежде всего то, чем мы можем стать, т.е. полная, потенциальная
жизнь; в то же время она - выбор между возможностями, т.е.
решение в пользу того, что мы выбираем и осуществляем на деле.
Обстоятельства и решение - вот два основных элемента, из кото-
рых слагается жизнь. Обстоятельства, иначе говоря, возможнос-
ти - это данная нам часть нашей жизни, независимая от нас; это то,
что мы называем нашим миром. Жизнь не выбирает себе мира;
она протекает в мире уже установленном, незаменяемом. Наш
мир - это элемент фатальной необходимости в нашей жизни. Но
эта фатальность не механична, не абсолютна. Мы не выброшены
в мир, как пуля из ружья, которая летит по точно предначертан-
ной траектории. Совсем наоборот - выбрасывая нас в этот мир,
судьба дает нам на выбор несколько траекторий и тем заставляет
нас выбирать одну из них. Поразительное условие нашей жизни!
Сама судьба принуждает нас к свободе, к свободному выбору и
решению, чем нам стать в этом мире. Каждую минуту она застав-
ляет нас принимать решения. Даже когда в полном отчаянии мы
говорим: <Будь, что будет!> - даже и туг мы принимаем решение*.
* Мы, однако, увидим, как можно взять из прошлого если не пози-
тивные указания, то хотя бы некоторые негативные моменты. Прошлое
не может сказать, что нам делать. Но оно может предупредить, чего нам
не делать.
Итак, неверно, будто в жизни <все решают обстоятельства>.
Наоборот, обстоятельства - это дилемма, каждый раз новая, кото-
рую мы должны решать. И решает ее наш характер.
Все сказанное приложимо и к общественной жизни. И там дан
прежде всего круг возможностей, а затем выбор и решение в
пользу тех или иных форм общежития. Это решение зависит от
характера общества или, что то же самое, от типа людей, в нем
преобладающих. В наше время преобладает человек массы, реше-
ние выносит од. Это совсем не то, что было в эпоху демократии
и всеобщего избирательного права. Там массы сами не решали;
или роль была лишь в том, чтобы присоединиться к решению той
или иной группы меньшинства. Эти группы представляли свои
<программы> общественной жизни, и массам предлагалось лишь
поддержать готовый проект.
Сейчас происходит нечто совсем иное. Наблюдая обществен-
ную жизнь в странах, где господство масс продвинулось далее
всего, - в странах Средиземноморья - мы с удивлением замечаем,
что там политически живут сегодняшним днем. В высшей степе-
ни странно! Общественная власть находится в руках представи-
телей массы, которые настолько сильны, что подавляют всякую
оппозицию. Их власть исключительна, трудно найти в истории
пример такого всемогущества. И тем не менее правительство
живет со дня на день. Оно не говорит ясно о будущем, и, судя по
его действиям, это не начало новой эпохи, нового развития и
эволюции. Короче, оно живет безжизненной программы, без пла-
на. Оно не знает, куда идет, ибо, строго говоря, без намеченной
цели и предначертанного пути оно вообще никуда не идет. Когда
это правительство выступает с заявлениями, оно, не упоминая о
будущем, ограничивается настоящим и откровенно признается:
<Мы - лишь временное, ненастоящее правительство, вызванное к
жизни чрезвычайными обстоятельствами>. Иными словами - нуж-
дой сегодняшнего дня, но по планами будущего. Поэтому его
деятельность сводится к тому, чтобы как-то увертываться от по-
минутных осложнений и конфликтов; проблемы не разрешаются,
а лишь откидываются со дня на день любыми средствам^, даже с
тем риском, что они скопятся и вызовут грозный конфликт.
Такою всегда была власть в обществе, управляемом непосред-
ственно массой, - она и всемогуща, и эфемерна. Человеку массы
не дано проектировать и планировать, он всегда плывет по тече-
нию. Поэтому он ничего не создает, как бы велики ни были его
возможности и его власть.
Таков человек, который в паше гремя стоит у власти и реша-
ет. Займемся поэтому анализом ею характера.
Ключ к этому анализу мы найдем, если вернемся к началу
исследования и поставим себе вопрос: откуда пришли те массы,
которые наполняют и переполняют сейчас историческую сцену?
Несколько лет тому назад известный экономист Вернер Зом-
барт указал на один простой факт, который должен был бы за-
помнить каждый, интересующийся современными событиями. Этот
простой факт сам по себе достаточен, чтобы дать нам ясное пред-
ставление о современной Европе: а если он и не достаточен, то
все же указывает путь, который нам все раскроет. Суть в следу-
ющем. За всю европейскую историю с VI века вплоть до 1800
года, то есть в течение 12 столетий, население Европы никогда не
превышало 180 миллионов. Но с 1800 по 1914-й, т.е. за одно с
небольшим столетие, население Европы возросло со 180 до 460
миллионов! Сопоставив эти цифры, мы убедимся в произ-
водительной силе прошлого столетия. В течение трех поколений
оно массами производило человеческий материал, который, как
паток, обрушился на поле истории, затопляя его. Этого достаточ-
но для объяснения как триумфа масс, так и всего, что он выража-
ет и возвещает. В то же время это подтверждает самым нагляд-
ным образом то повышение жизненного уровня, на которое я
указывал.
Но одновременно это показывает, насколько необоснованно
восхищение, какое вызывает в нас расцвет новых стран, вроде
США. Нас поражает рост их населения, которое в течение одно-
го столетия достигло 100 миллионов, и мы не замечаем, что это
лишь результат изумительной плодовитости Европы. Здесь я вижу
еще один аргумент для опровержения басни об американизации
Европы. Рост населения Америки, который считается наиболее
характерной ее чертой, вовсе не ее особенность. Европа за про-
шлое столетие выросла гораздо больше, Америка же наполнилась
за счет избытков населения Европы.
Хотя подсчет Зомбарта и не так известен, как он того заслу-
живает, все же факт необычайного роста населения не тайна и
сам по себе не заслуживал бы упоминания. Дело, собственно, не в
нем самом, а в головокружительной быстроте этого роста и в
последствиях его: массы людей таким ускоренным темпом влива-
лись на сцену истории, что у них не было времени, чтобы в доста-
точной мере приобщиться к традиционной культуре.
В действительности духовная структура современного сред-
него европейца гораздо здоровее и сильнее, чем у человека бы-
лых столетий. Она только гораздо проще, и потому такой сред-
ний европеец иногда производит впечатление примитивного че-
ловека, внезапно очутившегося среди старой цивилизации. Шко-
лы, которыми прошлое столетие так гордилось, успевали препо-
дать массам лишь внешние формы, технику современной жизни;
дать им подлинное воспитание школы эти не могли. Их наспех
научили пользоваться современными аппаратами и инструмента-
ми, но не дали им понятия о великих исторических задачах и
обязанностях; их приучили гордиться мощью современной техни-
ки, но им ничего не говорили о духе. Поэтому о духе массы не
имеют и понятия; новые поколения берут в свои руки господ-
ство над миром так, как если бы мир был первобытным раем без
следов прошлого, без унаследованных, сложных, традиционных
проблем.
XIX веку принадлежит и слава, и ответственность за то, что он
выпустил широкие массы на арену истории. Это отправной пункт
для справедливого суждения о веке. Нечто необычное, исключи-
тельное, должно быть, в нем заложено, если он смог дать такой
прирост человеческого материала. Было бы нелогично и произ-
вольно отдавать предпочтение принципам прошлых эпох, пока мы
не уяснили этого грандиозного явления и не сделали из него
выводов. Вся история в целом представляется нам гигантской
лабораторией, где производятся всевозможные опыты, чтобы найти
формулу общественной жизни, наиболее благоприятную для вы-
ращивания <человека>. И, опрокидывая все мудрые теории, пе-
ред нами встает факт: население Европы под действием двух
факторов - либеральной демократии и <техники> - за одно лишь
столетие утроилось!
Этот поразительный факт приводит нас по законам логики к
следующим заключениям: 1) либеральная демократия, снабжен-
ная творческой техникой, представляет собою наивысшую из всех
известных нам форм общественной жизни; 2) если эта форма и
не лучшая из всех возможных, то каждая лучшая будет построе-
на на тех же принципах; 3) возврат к форме низшей, чем форма
XIX века, был бы самоубийством.
Признав это со всей ясностью, необходимой по сути дела, мы
должны теперь обратиться против XIX века. Если он в некото-
рых отношениях оказался исключительным и несравненным, то
он столь же, очевидно, страдал коренными пороками, так как он
создал новую породу людей - мятежного <человека массы>. Те-
перь эти восставшие массы угрожают тем самым принципам, ко-
торым они обязаны жизнью. Если эта порода людей будет хозяй-
ничать в Европе, через каких-нибудь 30 лет Европа вернется к
варварству. Наш правовой строй и вся наша техника исчезнут с
лица земли так же легко, как и многие достижения былых веков
и культур*. Вся жизнь оскудеет и увянет. Сегодняшнее изоби-
лие возможностей сменится всеобщим недостатком; это будет
подлинный упадок и закат. Ибо восстание масс - то самое, что
Вальтер Ратенау назвал <вертикальным вторжением варварства>.
Поэтому необходимо основательнее познакомиться с <челове-
ком массы>, в котором кроются в потенции как высшее благо, так
и высшее зло.
VI. Анализ человека массы
Кто же этот <человек массы>, которьй пришел теперь к влас-
ти в общественной жизни, и в политической, и в не-политической?
Почему он таков, каков он есть, иначе говоря, откуда он взялся?
Попробуем дать общий ответ на оба вопроса, так как они
тесно связаны друг с другом. Человек, который сегодня хочет
руководить жизнью Европы, очень отличается от вождей XIX
века, родившего его самого. Прозорливые умы уже в 1820, 1850
и 1880 годах при помощи чисто априорного мышления сумели
предвидеть серьезность нынешнего положения. <Массы двину-
лись вперед!> - заявил Гегель апокалиптическим тоном... <Без
новой духовной силы наш век - век революций - придет к катаст-
рофе!> - возвестил Огюст Конт... <Я вижу растущий прилив
нигилизма>, - крикнул с Энгадинской скалы Ницше...
Неверно, будто историю нельзя предвидеть. Бессчетное число
раз она была предсказана. Если бы будущее не открывалось
* Герман Вейль, один из крупнейших современных физиков, со-
трудник и продолжатель дела Эйнштейна, как-то сказал, что если бы 10
или 12 из наших видных ученых внезапно умерли, то почти наверно
многие чудеса современной физики были бы навсегда утрачены для
человечества. Работа многих столетий была необходима для того, чтобы
приспособить наш мыслительный аппарат к абстрактной сложности
физики. Каждая случайность может свести на нет все чудесные воз-
можности человечества, на которых к тому же стоит и техническая культура.
222
пророкам, его не могли бы понять ни в момент его осуществления,
ни позже, когда оно уже стало прошлым. Мысль, что историк - не
что иное, как обратная сторона пророка, пронизывает всю фило-
софию истории. Конечно, можно предвосхитить только общую
схему будущего, но ведь, по существу, мы не больше того воспри-
нимаем и в настоящем, и в прошлом. Чтобы видеть целую эпоху,
надо смотреть издалека.
Какою представлялась жизнь тому человеку массы, которого
XIX век производил все в больших количествах? Прежде всего
он ощущал общее материальное улучшение. Никогда раньше сред-
ний человек не решал своих экономических проблем с такой
легкостью. Наследственные богачи относительно беднели, индус-
триальные рабочие обращались в пролетариев, а люди среднего
калибра с каждым днем расширяли свой экономический гори-
зонт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99