каждая новая маска точно воспроиз-
водилась всеми участниками. Когда один скручивал свое лицо
винтообразной гримасой, остальные немедленно подражали ему.
Они вращали глазами так, что видны оставались только белки, и
казалось, будто глаза сейчас вывалятся из глазниц. Рты распяли-
вались до самых ушей. Все разом они высовывали языки так
далеко, что европейцу никогда не удалось бы это воспроизвести;
такое достигается долгими упражнениями с малых лет. Лица их
представляли собой ужасную картину, и было облегчением отве-
сти от них взгляд.
Каждый член каждого из тел действовал сам по себе - пальцы
рук и ног, глаза и языки, так же, как руки и ноги, казалось, танце-
вали по отдельности. Плоской ладонью танцующие громко уда-
ряли себя по левой стороне груди или по бедру. Оглушительно
звучало пение. Танцевали 350 человек. Можно себе представить,
как воздействовал этот танец во время войны, как он поднимал
отвагу и возбуждал ненависть противников друг к другу>.
Вращение глаз и высовывание языка - знаки упрямства и
вызова. И хотя война, в основном, дело мужчин, и свободных
мужчин, неистовству хака предавались все. Масса здесь не знает
различий пола, возраста или положения, все ведут себя одинако-
во. Что, однако, отличает этот танец от других, исполняемых с той
же целью, так это необычайная разветвленность равенства. Каж-
дое тело будто разложено на отдельные части, не только на руки
и ноги - такое бывает часто, - но на пальцы рук, ног, языки и глаза,
и все языки производят вместе и в один и тот же момент одно и
то же действие. Вдруг все пальцы ног, все глаза делают одно и то
же. Люди уравнены вплоть до мельчайших своих членов и захва-
чены все накаляющимся действием. Вид трехсот пятидесяти че-
ловек, одновременно выкатывающих языки, одновременно враща-
ющих глазами, должен вызывать ощущение непреодолимого един-
ства. Сплоченность здесь - не просто сплоченность людей, но и
сплоченность их отдельных членов. Можно было бы себе пред-
ставить, что эти языки и пальцы, если бы они не принадлежали
людям, могли бы сами по себе вместе действовать и сражаться.
Ритм как бы пробуждает к жизни каждое из этих равенств по
отдельности. В своем совместном нарастании они необоримы.
Ибо танец предполагает, что его видит, что на него смотрит
враг. Хака выражает интенсивность коллективной угрозы. Но с
тех пор, как танец возник, он превратился в нечто большее. Его
заучивают сызмала, он распался на множество форм и исполняет-
ся по всем возможным поводам. Многим путешественникам ока- '
зывали честь, исполняя хака. Именно этому поводу мы обязаны
приводимым сообщением. Дружественные армии, встречаясь, при- ,
ветствуют друг друга хака; при этом он исполняется с таким
рвением, что наивный наблюдатель думает, что вог-вот разразится
страшная битва. При похоронах знатного вождя, когда минуют
фазы оплакивания и нанесения себе ран, как это принято у маори,
после изобильной торжественной трапезы все вдруг вскакивают,
хватают ружья и выстраиваются для хака.
В этом танце, где могут участвовать все, род воспринимает
себя как масса. Род сам помогает себе, как только возникает в i
этом потребность, почувствовать себя массой и явиться ею перед 1
другими. В достигнутом им ритмическом совершенстве полнос-
тью осуществляется эта цель. Благодаря хака его единству из-
нутри ничто не угрожает.
Задержка
Замершая масса тесно сплочена, действительно свободное дви-
жение кажется в ней невозможным. В ее состоянии есть что-то
пассивное; замершая масса ждет. Она ждет отрубленную голову,
которую ей покажут, слова, с которым к ней обратятся, или исхо-
да состязания. Роль плотности здесь особенно важна: давление,
воспринимаемое со всех сторон, позволяет каждому из присут-
ствующих стать мерой силы всего образования, часть которого он
составляет. Чем больше собирается людей, тем сильнее давление.
Некуда втиснуть ногу, руки прижаты к телу, свободны только
головы, чтобы видеть и слышать; тела непосредственно передают
возбуждение друг другу. Каждый сразу ощущает своим телом
многих людей вокруг. Он знает, что их много, но, поскольку они
так тесно спрессованы, он воспринимает их как одно. Такого
рода плотность может позволить себе помедлить; ее воздействие
в течение известного времени остается постоянным; она аморфна,
не подчиняется привычному заученному ритму. Очень долго ни-
чего не происходит, но напряжение поднимается, как вода в зап-
руде, и тем мощнее в конце концов разражающийся взрыв. Тер-
пеливость замершей массы будет не так удивительна, если под-
линно представить себе, что значит для массы это чувство плот-
ности. Чем она плотнее, тем больше новых людей притягивает.
Плотность свидетельствует о том, что ей недостает численности,
но плотность есть также побудитель дальнейшего роста. Самая
плотная масса растет быстрее всего. Задержка перед разрядкой
есть демонстрация этой плотности. Чем дольше она медлит, тем
дольше ощущает и показывает свою плотность.
С точки зрения каждого отдельного человека, из которых
складывается масса, задержка - это пауза удивления: отложены в
сторону оружие и жала, которыми в нормальное время люди
ощетинены друг на друга; все прижаты друг к другу, но никто
никого не стесняет, прикосновения ни в ком не рождают страха.
Прежде чем двинуться в путь - неважно, куда, - все хотят уве-
риться, что остаются вместе. Это период срастания, когда нужно
избегать раздражающих моментов. Замершая масса еще не со-
всем уверена в своем единстве, поэтому сколь можно долго ста-
рается оставаться неподвижной.
Но это терпение не безгранично. Разрядка в конечном счете
неизбежна, без нее вообще нельзя сказать, существует ли масса на
самом деле. Единый вопль многих глоток, который раньше разда-
вался при публичных казнях, когда палач подымал над толпой
отрубленную голову злодея, а теперь раздается на спортивных
состязаниях, - это голос массы. Очень важен его спонтанный
характер. Заученные и через определенные промежутки времени
воспроизводимые выкрики еще не свидетельствуют о том, что
масса зажила собственной жизнью. Они могут, конечно, к этому
вести, но могут также иметь чисто внешний характер, как заучен-
ные движения вымуштрованного войска. Напротив, спонтанный,
для самой массы неожиданный вопль не позволйет ошибиться,
воздействие его огромно. В нем могут выражаться аффекты лю-
бого рода; часто дело не столько в том, о каких аффектах речь,
сколько в их интенсивности, глубине, свободе проявления. Имен-
но они задают массе ее душевные координаты.
Впрочем, их воздействие может быть настолько мощным и
концентрированным, что в мгновение ока разрывает массу. Такой
эффект имеют публичные казни. Одну и ту же жертву можно
убить только один раз. Ну, а если речь идет о том, кто до сих пор
слыл неуязвимым, то в возможности покончить с ним сомневают-
ся до последнего мгновения. Такое сомнение еще больше усили-
вает естественное торможение массы. Тем неожиданнее и острее
действует вид отрубленной головы. Вопль, который за этим пос^
ледует, будет ужасен, но это будет последний вопль этой конкрет-
ной массы. Можно поэтому сказать, что в данном случае за избы-
ток трепетного ожидания, которым она насладилась в высшей
мере, масса заплатила собственной мгновенной смертью.
Наши современные спортивные состязания более целе-
сообразны. Зрители могут сидеть, общее нетерпение становится
видимым для каждого из них. У них достаточно свободы ног,;
чтобы топать, оставаясь при этом на собственном месте. У них
свободны руки, чтобы хлопать. Для состязания выделен опреде- -
ленный промежуток времени; обычно нет оснований полагать, что
он может быть сокращен; по крайней мере в это время все опре- г
деленно будут вместе. Ну, а в течение этого времени все может
произойти. Нельзя знать заранее, будут ли, а если будут, то когда
и чьи, поражены ворота; кроме этих главных страстно ожидае-
мых событий будет много других, ведущих к взрывам страстей.
Голос массы звучит часто и по разным поводам. Но расставание,
окончательный распад в силу его временной предопределенности
оказывается не столь болезненным. К тому же побежденные
имеют возможность реванша, для них не все закончено раз и
навсегда. После этого масса имеет возможность в самом деле
широко растечься, сначала толпясь у выходов, потом сидя на
скамейках, разражаясь криками в подходящий момент и, когда все
уже на самом деле миновало, в надежде на такие моменты в
будущем.
Замершая масса гораздо более пассивного рода образуется в
театрах. Идеальный случай - это когда играют при полном зале.
С самого начала налицо нужное число зрителей. Они собрались
здесь по собственному желанию; за исключением небольших оче-
редей у касс, где им пришлось встретиться, они проделали дорогу
поодиночке. Их проводили на места. Все известно заранее: ис-
полняемая пьеса, актеры-исполнители, время начала и даже сами
зрители на своих местах. Опоздавших встречают с легкой враж-
дебностью. Люди сидят как выровненное по линейке стадо, тихо
и необычайно терпеливо. Но при этом каждый сознает свое от-
дельное существование: он высчитал и точно отметил, кто сидит
возле него. До начала он спокойно созерцает ряды собравшихся
голов: они пробуждают в нем приятное, но еще не острое ощуще-
338
цие плотности. Равенство между зрителями заключается соб-
ственно, лишь в том, что они ловят одно и то же доносящееся со
сцены. Но их спонтанная реакция поставлена в тесные рамки.
Даже аплодисменты должны звучать в предписанный момент, и
хлопают, как правило, тогда, когда нужно хлопать. Только лишь
по силе аплодисментов можно судить, насколько люди стали мас-
сой, - это единственная мерка; точно так же это оценивают и актеры.
Задержка в театре уже настолько превратилась в ритуал, что
воспринимается поверхностно, как мягкое давление извне, не за-
девающее глубоко и вряд ли дарующее чувство внутренней общ-
ности и совместной принадлежности чему-то. Но не следует за-
бывать, как велико и как объединяет ожидание, наполняющее
зрителей перед началом и держащееся весь спектакль. Очень
редко зритель уходят из зала до конца спектакля, даже если он
разочарован, все равно сидит и чего-то ждет; значит, все до конца
остаются вместе.
Противоположность между тишиной зрительного зала и гро-
могласностью воздействующего на них аппарата еще более бро-
сается в глаза в концертах. Здесь ничто не должно мешать ис-
полнению. Двигаться нежелательно, издавать звуки не разреша-
ется. Хотя музыка, по большей части, живет ритмом, ритмическое
воздействие на зрителя не должно проявляться. Музыка про-
буждает непрерывную череду разнообразнейших, интенсивно пе-
реживаемых аффектов. Невозможно, чтобы они не ощущались
большинством присутствующих, невозможно, чтобы они не ощу-
щались ими одновременно. Однако все внешние реакции подав-
лены. Люди сидят так неподвижно, будто им удалось справиться
с задачей ничего не слышать. Ясно, что здесь нужно было долгое
искусное воспитание способности задержки, плоды которого нам
уже привычны. Потому что, если судить непредвзято, трудно най-
ти в нашей культурной жизни другое столь же удивительное
явление, как концертная публика. Люди, которые отдаются есте-
ственному воздействию музыки, ведут себя совершенно иначе; те
же, кто вообще никогда не слышал музыки, переживая ее впер-
вые, могут впасть в невероятное возбуждение. Когда высадив-
шиеся в Тасмании матросы в присутствии туземцев исполняли
<Марсельезу>, те выражали свой восторг необычайным вращени-
ем тел и такой удивительной жестикуляцией, что матросов трясло
от смеха. Один туземный юноша так воодушевился, что рвал на
себе волосы и царапал голову, испуская при этом громкие вопли.
Жалкий остаток телесной разрядки сохранился и в наши
концертных залах. Шквал аплодисментов выражает благодар
ность исполнителю - хаотический краткий шум в ответ на строго>
организованный долгий. Люди расходятся поодиночке, тихо, как
сидели, как будто бы после церковной службы.
Именно отсюда ведет свое происхождение тишина концертов.
Совместное стояние перед Богом - практика, принятая во многие
религиях. Для него характерны те же черты задержки, что на-
блюдаются в секулярных массах, и оно может вести к таким ж^
внезапным и бурным разрядкам.
Пожалуй, самое впечатляющее здесь - это знаменитое стояние
на Арафате, кульминация паломничества в Мекку. На Арафатс-1
кой равнине, в нескольких часах ходу от Мекки в особый, пред-
писанный ритуалом день собираются 600-700 тысяч паломников.
Они скапливаются вокруг <горы Милосердия> - лысого холма,
расположенного посередине долины. Около двух часов пополуд- 
ни, в самое жаркое время, паломники встают на ноги и стоят до \
самого захода солнца. Они стоят с обнаженными головами, в .
белых паломнических одеяниях, со страстным напряжением вслу-
шиваясь в слова проповедника, обращающегося к ним с вершины
горы. Речь его - непрерывная хвала Богу. Они отвечают тыся-
чекратно повторяемой формулой: <Мы ждем Твоих приказов,
Господин, мы ждем Твоих приказов!> Кто-то рыдает от возбужде-
ния, кто-то бьет себя в грудь. Некоторые от страшной жары
падают в обморок. Но, главное, они выстаивают эти долгие рас-
каленные часы на священной равнине. Лишь при закате солнца
будет дан знак расходиться.
То, что происходит после, - одно из самых загадочных явлений
религиозной обрядности. Мы обсудим это позже в другой связи.
Здесь нас интересует только многочасовой момент задержки.
Сотни тысяч людей в нарастающем возбуждении остановились
на Арафатской равнине и не могут, что бы с ними ни произошло,
покинуть эту последнюю остановку на пути к Аллаху. Они вмес-
те сюда явились и вместе получат сигнал разойтись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99