Сын
известен только тем, что его отец стяжал славу. Слава сына -
лишь отражение; и действительно, наследственное благородство -
нечто отраженное, как лунный свет или память о мертвых. Един-
ственное живое и динамичное в нем - это импульс, передаваемый
потомку и побуждающий его сравняться с предком. Таким обра-
зом, и здесь - noblesse oblige, хотя и в несколько измененном
виде: благородный предок обязывал себя добровольно, благо-
родного потомка обязывала необходимость быть на высоте. В
переходе благородства по наследству кроется известное проти-
воречие. Китайцы поступают логичнее, у них обратный порядок
наследования: но отец облагораживает сына, а сын, достигнув
высоких почестей, облагораживает своих предков, свой род. При
этом государство указывает число предыдущих поколений, обла-
гороженных заслугами потомка. Таким образом, предки оживают
благодаря заслугам живого человека, чье благородство - в настоя-
щем, а не в прошлом*. Латинское понятие появилось
только в эпоху Римской Империи, в противоположность старой
наследственной аристократии, в то время уже вырождавшейся.
Итак, для меня <благородная жизнь> означает жизнь напря-
женную, всегда готовую к новым, высшим достижениям, переход
от сущего к должному. Благородная жизнь противопоставляется
* К массе духовно принадлежит тот, кто в каждом вопросе доволь-
ствуется готовой мыслью, уже сидящей в его голове. Наоборот, человек
элиты не ценит готовых мнений, взятых без проверки, без труда, он це-
нит лишь то, что до сих пор было недоступно, что приходится добывать
усилием.
* Моя цель - вернуть слову его первоначальное значение,
исключающее наследственность Здесь не место исследовать вопрос о
наследственной аристократии, <благородной крови>, которая играет
такую видную роль в истории.
обычной, косной жизни, которая замыкается сама в себе, осужден-
ная на peipetuum mobile -вечное движение на одном месте -
пока какая-нибудь внешняя сила не выведет ее из этого состоя-
ния. Людей второго типа я определяю как массу потому, что они
- большинство, потому что они инертны, косны.
Чем дольше человек живет, тем яснее ему становится, что
громадное большинство людей способно на усилие только в том
случае, когда надо реагировать на какую-то внешнюю силу. И
потому-то одиноко стоящие исключения, которые способны на
спонтанное, собственной волей рожденное усилие, запечатлевают-
ся в нашей памяти навсегда. Это - избранники, элита, благород-
ные люди, активные, а не только пассивные; для них жизнь -
вечное напряжение, непрерывная тренировка. Тренировка - это
аскеза. Они - аскеты.
Пусть читатель не удивляется этому отступлению. Чтобы дать
определение нового человека массы, который, оставаясь массой,
хочет занять место элиты, необходимо было показать в чистом
виде оба типа, в нем смешанные, - нормального человека массы и
подлинного человека элиты, или человека энергии.
Теперь мы можем быстрее продвигаться вперед; ключ к ре-
шению - психологическая формула господствующего - в наши
дни человека - у нас в руках. Все дальнейшее логически вытека-
ет из основного положения, которое можно резюмировать так:
XIX век автоматически создал новый вид <простого человека>, в
котором заложены огромные вожделения и которой сейчас пре-
доставлен богатый набор средств, чтобы удовлетворить их во
всех областях,- экономика, медицина, право, техника и т.д. - сло-
вом, огромное количество прикладных наук и всяких возможнос-
тей, какие прежде среднему человеку не были доступны. Снаб-
див человека массы всеми этими возможностями, XIX век предо-
ставил его самому себе, и он, верный своей природной косности,
замкнулся в себе самом. Таким образом, теперь у нас массы более
сильные, чем когда-либо прежде, но отличающиеся от обычных
тем, что они герметически замкнуты в себе, самодовольны, самона-
деянны, не делают никому и ничему подчиняться, одним словом -
непокорны. Если так пойдет и дальше, то в скором времени не
только в Европе, но и во всем мире окажется, что массами больше
нельзя управлять ни в одной области. Правда, в бурные и тяже-
лые времена, стоящие перед нашим поколением, может случиться,
что под суровыми ударами бедствий массы внезапно пойдут на
уступки и подчинятся квалифицированной элите. Но это будет
попыткой с негодными средствами, ибо основные черты психики
масс - это инертность, замкнутость в себе и упрямая неподатли-
вость; массы от природы лишены способности постигать то, что
находится вне их узкого круга - и людей, и события. Они захо-
тят иметь вождя - и не смогут идти за ним: они захотят слушать
- и убедятся, что глухи.
С другой стороны, нельзя тешить себя иллюзиями, что чело-
век массы окажется способным - как ни поднялся его уровень в
наше время - управлять ходом всей нашей цивилизации (не гово-
ря уже о прогрессе ее). Самое поддержание современной циви-
лизации чрезвычайно сложно, требует бесчисленных знаний и
опыта. Человек массы научился владеть ее механизмом, но абсо-
лютно незнаком с ее основными принципами.
Я снова подчеркиваю, что все эти факты и доводы не следует
понимать в узко политическом смысле. Наоборот: хотя полити-
ческая деятельность - самая эффектная, показательная сторона
нашей общественной жизни, однако ее подчиняют, его управляют
другие факторы, более скрытые и неощутимме. Политическая
тупость сама по себе не была бы опасна, если бы она не происте-
кала из тупости интеллектуальной и моральной, более глубокой и
решающей. Поэтому без анализа последней наше исследование не
может быть ясным и убедительным.
VIII. Почему массы во все лезут
и всегда с насилием?
Итак, мы приходим к заключению, что произошло нечто край-
не парадоксальное, хотя, в сущности, вполне естественное: как
только мир1И жизнь широко открылись заурядному человеку,
душа его для них -закрылась. И я утверждаю, что именно в этой
замкнутости души - сущность того <восстания масс>, в котором, в
свою очередь, - сущность грандиозной проблемы, стоящей сейчас
перед человечеством.
Я знаю, что многие читатели думают иначе. Это тоже вполне
естественно и только подтверждает мою теорию. Даже если бы
мнение мое оказалось ошибочным, все же неоспоримо, что многие
из несогласных не задумались хотя бы на пять минут над таким
сложным вопросом. Как же они могли бы думать то же, что я?
Если они считают себя вправе иметь мнение раньше, чем потруди-
лись все продумать, они показывают, что сами принадлежат к;
тому типу людей, которых я называю <восставшей массой>, 3roj
как раз и есть замкнутые, закоснелые души. В данном случае'
перед нами пример интеллектуальной косности. Человек обза-
велся запасом готовых идей. Он довольствуется ими и решает,
что с умом у него все в порядке. Поскольку мир ему не нужен,
он остается при своем мнении. Вот это и есть механизм закоснелости.
Человек массы считает себя совершенным. Человек элиты '
ощущает что-то подобное, только если он исключительно тщесла-
вен, да и то вера в свое совершенство не соприродна ему, не \
истинна, она порождена суетой, и даже сам он в ней не уверен.
Поэтому тщеславный нуждается в других, чтобы они подтверди-
ли мнение, какое он хочет иметь. Даже и в таком патологическом
случае, даже ослепленный тщеславием, человек элита не уверен в
своем совершенстве. Наоборот, современный человек массы, этот
новый Адам, никогда не сомневается в своем совершенстве; его
вера в себя поистине подобна райской вере. Замкнутость души
лишает его возможности познать свое несовершенство, так как
единственный путь к этому познанию - сравнение себя с другими;
но тогда он должен хоть на миг выйти за свои пределы, пересе-
литься в своего ближнего. Душа заурядного человека неспособ-
на к таким упражнениям.
Мы стоим здесь перед тем самым различием, которое испокон
веков отделяет глупцов от мудрецов. Умный знает, как легко
сделать глупость, он всегда настороже, и в этом его ум. Глупый
не сомневается в себе; он считает себя хитрейшим из людей,
отсюда завидное спокойствие, с каким он пребывает в глупости.
Подобно насекомым, которых никак не выкурить из щелей, глуп-
ца нельзя освободить от глупости, вывести хоть на минуту из
ослепления, сделать так, чтобы он сравнил свои убогие шаблоны
со взглядами других людей. Глупость пожизненна и неизлечима.
Вот почему Анатоль Франс сказал, что глупец гораздо хуже мер-
завца. Мерзавец иногда отдыхает, глупец - никогда*.
Человек массы совсем неглуп. Наоборот, сегодня он гораздо
умнее, гораздо способное, чем все его предки. Но эти способнос-
* Я часто спрашивал себя вот о чем: несомненно, многим людям
труднее и горше всего общаться, сталкиваться с глупостью ближних.
Как же случилось, что никто не попытался изучить ее, написать <Опыт
о глупости>? (Мне кажется, что не пытались).
ти ему не впрок: сознавая, что он обладает ими, он еще больше
замкнулся в себе и не пользуется ими. Он раз и навсегда усвоил
набор общих мест, предрассудков, обрывков мыслей и пустых
слов, случайно нагроможденных в памяти, и с развязностью, кото-
рую можно оправдать только наивностью, пользуется этим мусо-
ром всегда и везде. Это я и назвал в первой главе <знамением
нашего времени>: не в том беда, что заурядный человек считает
себя незаурядным и даже выше других, а в том, что он провозг-
лашает и утверждает право на заурядность и самое заурядность
возводит в право.
Господствующее положение, которое духовный плебс занял
сейчас в общественной жизни, - совершенно новый фактор совре-
менной жизни, не имеющий подобия в прошлом. По крайней мере
в европейской истории плебс никогда не воображал себя носите-
лем какой-нибудь <идеи>. У него были свои готовые верования,
традиции, жизненный опыт, поговорки, ходячие мнения; но он не
пускался в теоретические исследования и обобщения, каких тре-
бует, например, политика или литература. Планы и действия поли-
тиков могли казаться ему хорошими или плохими, он мог поддер-
живать их или не поддерживать; по его реакция была пассивной,
она ограничивалась отзвуком на творческую деятельность дру-
гих кругов. Ему и в голову не приходило противопоставить
идеям политиков свои собственные идеи. То же и в искусстве, и
в прочих областях общественной жизни. Врожденное сознание
своей ограниченности, некомпетентности в теоретическом мышле-
нии удерживало его. Плебс даже и не мечтал о том, чтобы взять
на себя решающую роль в общественной деятельности, так как
она почти всегда основана на теории.
Сейчас у заурядного человека есть самые определенные идеи
обо всем, что в мире происходит и должно произойти. Поэтому
он перестал слушать других. К чему слушать, если он и так уже
все знает? Теперь уже нечего слушать, теперь надо самому судить,
постановлять, решать. Нет такого вопроса общественной жизни, в
который он не вмешался бы, навязывая свои мнения, - он, слепой
и глухой.
<Но, - скажут мне, - что тут плохого? Разве это не свидетель-
ствует об огромном прогрессе? Ведь это значит, что массы стали
культурными?> Ничего подобного! Идеи заурядного человека -
не настоящие идеи, они не свидетельствуют о культуре. Кто хо-
чет иметь идеи, должен прежде всего стремиться к истине и усво-
ить правила игры, ею предписываемые. Не может быть речи об
идеях и мнениях там, где нет общепризнанной высшей инстанции,
которая бы ими ведала, нег системы норм, к которым можно было
бы в споре апеллировать. Эти нормы - основа нашей культуры.
Речь не о том, какие они; я лишь утверждаю, что там, где норм пет,
там нет и культуры. Нет культуры там, где нет начал гражданс-
кой законности и не к кому апеллировать. Нет культуры там, где
в решении споров игнорируются основные принципы разума*.
Нет культуры там, где экономические отношения не подчинены
регулирующему аппарату, к которому можно обратиться. Нет
культуры там, где в эстетических диспутах всякое оправдание
для произведения искусства объявляется излишним.
Когда все эти нормы, принципы и инстанции исчезают, исчеза-
ет и сама культура и настает варварство в точном значении этого
слова. Не будем себя обманывать - новое варварство появляется
сейчас в Европе, и породило его растущее восстание масс. Путе-
шественник, прибывающий в варварскую страну, знает, что там
уже не действуют правила и принципы, на которые он привык
полагаться дома. У варвара нет норм в нашем понимании.
Степень культуры измеряется степенью развития норм. Где
они мало развиты, там жизнь направляется только в общих чер-
тах, где они развиты подробно, там они проникают во все детали
и во все области жизни.
Каждый должен признать, что в Европе за последнее время
наблюдаются странные явления. Как на конкретный пример, ука-
жем на такие политические движения, как синдикализм и фа-
шизм. Они кажутся странными но только потому, что они новы.
Увлечение новинками всегда было свойственно европейцу, неда-
ром он создал себе самую неспокойную историю. Нет, странность
этих движений - в их стиле, в тех небывалых формах, какие они
принимают. Под маркой синдикализма и фашизма в Европе впер-
вые появляется тип человека, который не считает нужным оправ-
дывать свои претензии и поступки ни перед другими, ни даже
перед самим собой; он просто показывает, что решил любой це-
ной добиться цели. Вот это и есть то новое, небывалое: право
действовать безо всяких на то прав. Тут я вижу самое наглядное
* Кто в споре не старается держаться истины, не стремится быть
правдивым, тот умственный варвар. Именно таков человек массы, ког-
да ему приходится вести дискуссию, устную или письменную.
234
проявление нового поведения масс, причина же в том, что они
решили захватить руководство обществом в свои руки, хотя ру-
ководить им они и неспособны. В этом политическом поведении
масс раскрылась грубо и откровенно вся структура их новой
души;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99