Все, что можно сделать, - это приспособить имею-
щиеся в распоряжении инструменты и познания к неизменным
свойствам внешней и внутренней жизни людей. Важнейшим все-
гда остается то, что политика - рациональная форма использова-
ния иррациональной сущности масс. Это подтверждает их психо-
логия. Любые методы, которые предлагаются в качестве пропа-
гандистских, любые приемы внушающего воздействия вождя на
толпу руководствуются этим. Они играют на чувствах людей,
чтобы превратить их в коллективный и обезличенный материал.
И мы знаем, как великолепно они этого достигают.
IV
Высвобождение иррациональных сил толкает к тому, что вождь
становится решением проблемы существования масс. Некоторые
верят в совершенно иное решение. Они предлагают создавать
политические партии, идейные движения или учреждения, способ-
ные контролировать массы. Но все же любая партия, любое движе-
ние или учреждение рано или поздно обзаведутся каким-нибудь
лидером, живым или умершим. Итак, второе решение и не расхо-
дится с первым, и не исключает его. Все они обладают цезариан-
ским элементом, который входит в состав власти, как водород
входит в состав материи: это ее универсальный компонент. По-
нять его истоки и раскрыть, в чем он состоит - вот один из самых
трудных разделов науки. Каждая выдвигает объяснение, осно-
ванное на изучаемых ею фактах. Начиная с Тарда, психология
масс развивает свое. Источником и прототипом всякого рода
авторитета является отец. Его влияние в незапамятные времена
возникло вместе с семьей. Оно сохраняется и ширится в сов-
ременных массах людей, вырванных из их семей. История поли-
тических режимов по сути представляет лишь медленные измене-
ния власти отцовского типа. С первых попыток раскрыть меха-
низмы этой истории, существующие под видом бюрократии, партии,
государства и т.п. обнаруживались лишь определенные разно-
видности примитивной власти главы семьи, образцового и идеаль-
ного.
Когда массы стали возникать то там, то тут, это объяснение
вызвало возмущение, так как не допускалось, чтобы вождь разре-
шил проблемы масс так же, как отец разрешает проблемы семьи.
Но что мы видим каждый вечер на телевизионных экранах? Там
ликующие толпы мусульман устраивают овации имаму Хомейни,
возвратившемуся из изгнания, здесь толпы христиан, спешащие на
встречу с папой Иоанном-Павлом II, который прибыл на палом-
ническом самолете, чтобы принести им свое благословение; а в
другом месте светские массы в энтузиазме столпились вокруг
одного из своих шефов, чтобы петь ему дифирамбы.
Средства массовой информации делают нас участниками и
современниками всего этого омассовления планеты, всех этих
восторгов и экстатических колен(Я1реклонений. Идолопоклонство
перестало быть экзотикой и какой-то неожиданностью в разви-
тии событий. Народ с неимоверной скоростью переносится от
восторженного свободолюбия к жесткому подчинению. Его амор-
фная структура превращается в структуру, сосредоточенную вок-
руг одного человека. Тех, кто сопротивляется или хотя бы отдает
себе отчет в происходящем, мало. Надо полагать, что массы нахо-
дят удовольствие в каком-то бессознательном побуждении гнуть
спину. Тард утверждает это без колебаний:
<Много говорилось - и это было выигрышной темой для ораторс-
ких выпадов, - что нет ничего более упоительного, чем чувствовать себя
свободным, освобожденным от всякого подчинения другому, от всяких
обязательств перед другим. И, разумеется, я далек от отрицания этого
столь благородного чувства, но я его считаю бесконечно менее
распространенным, чем декларируемым. По правде говоря, для большин-
ства людей неизъяснимая прелесть связана именно с подчинением, до-
верчивостью, чуть ли не влюбленной услужливостью по отношению к
обожаемому властелину. После падения Империи таковыми были за-
щитники галло-романских городов, сейчас - спасители наших
демократических и революционных обществ, ставшие предметом востор-
женного идолопоклонства, страстного преклонения>.
Отчего же такая тесная связь с вождем? Оттого, что он про-
сто и наглядно предлагает толпам ответы на их вопросы, он дает
имя их анонимности. Не рассудочно, не по расчету, а гораздо
глубже, интуитивно, они хватаются за него, как за абсолютную
истину, дар нового мира, обещание новой жизни. Сказав <да>
вождю, экзальтированная масса меняет веру и преображается в
полном смысле этого слова. Эмоциональная энергия бросает ее
вперед и придает ей как мужества переносить страдания, так и
бесчувственности, необходимой для совершения насилия. В под-
тверждение вспомним революционные войска, которые вооду-
шевленные шли под знаменами Наполеона через всю Европу.
Энергию, которую массы черпают в своих грезах и иллюзиях,
лидеры используют, чтобы нажимать на рычаги управления госу-
дарством и вести множество людей к цели, продиктованной разу-
мом, а иногда и наукой. Генерал де Голль, один из тех, кто, как мы
увидим, лучше других усвоил доктрину психологии толп, распоз-
нал ее практический смысл:
<Великой была жизненная ситуация, но. возможно, мне удалось в
какой-то степени овладеть ею, поскольку у меня была возможность, по
словам Шатобриана, <вести французов, опираясь на их мечты>.
Народный опыт подкрепляет эту уверенность: от общей идеи
к конкретному действию, от разума одного человека к движению
массы самая короткая дорога проходит через мечты. Когда ил-
люзии утрачиваются, слабеют, человеческие общности вместе со
своими верованиями приходят в упадок, они мертвеют и опусто-
шаются, утратив самое существенное, как тело, лишенное крови.
Люди больше не знают, за кем следовать, кому подчиняться, во
имя кого жертвовать собой. Ничто и никто их больше не обязы-
вает к дисциплине, необходимой для цивилизованного труда, нич-
то и никто не питает их энтузиазма или страсти. Мир восторгов,
мир преданности оказывается опустевшим. И тогда обнаружива-
ются признаки паники. Страшит возвращение к мертвому безраз-
личию камней пустыни или, в современном варианте, Государства.
Никто никому там больше не друг и не враг. Практически исчез-
ли границы группы или города. Место народа занимает аморфная
совокупность индивидов. В массовом обществе, подобном наше-
му, <нищета психологии масс> излечивается лидером, при условии,
что он устранит опасность паники. Так, Наполеон в момент окон-
чания Французской революции восстановил в толпах объект бо-
готворения, утраченный ими, и сотворил для них вдеал, ради которого
они были готовы пожертвовать всем, включая жизнь и свободу.
<Фюрер, - по наблюдению Броха, - является признаком некоторой
системы, ценностей и носителем динамики этой системы. Он появляет-
ся прежде всего как символ системы. Качества его ума и его действия
имеют лишь второстепенное значение>.
Итак, что же делать, когда массы уже налицо? Две вещи, отве-
чает психология толп: открыть вожака в их среде и управлять
ими, взывая к их страстям, верованиям и фантазии. Можно было
бы усомниться в первой, полагая, что личности играют лишь вто-
ростепенные роли в истории или даже вовсе не играют никакой
роли. На самом же деле знание этой психологии заставляет при-
нимать их в расчет при решении проблемы. Прежде всего и в
особенности потому, что каждый верит в это, включая тех, кто не
должен был бы так считать. Собеседнику, который отстаивал в
разговоре с ним решающую роль масс, руководитель югославс-
кой коммунистической партии Тито живо возразил: <Вздор все
это, исторические процессы часто зависят от одной личности>.
Таким образом, психология масс отвечает на вопрос <что де-
лать?>, поставленный нашим временем, предлагая иную политику.
Она ее отрывает от эмпирии, стремясь предложить четкое реше-
ние проблемы, которая не так уж незначительна. Отсюда роль,
которую играет внушение для создания массы, и роль вождя,
приводящего ее в движение. Сейчас пока речь идет только о
предложенном решении, без развернутых пояснений. В последу-
ющих главах я представлю доводы в его пользу. Но один из
этих доводов я приведу прямо сейчас, чтобы понятнее было то
исключительное внимание, которое эта наука уделяет такому ре-
шению. Вот он: стихийно массы стремятся не к демократии, а к
деспотизму.
Глава четвертая
ВОСТОЧНЫЙ ДЕСПОТИЗМ
И ДЕСПОТИЗМ ЗАПАДНЫЙ
В век рождения масс единоличное господство слывет пе-
режитком варварства. Такой тип правления клеймят как аб-
солютную диктатуру, удручающее следствие недостатка культуры
или материальных возможностей, прискорбный возврат к архаи-
ческим нравам. В целом его трактуют как продукт невежества,
низменных инстинктов. Нам кажется, что наше предназначение -
идти рука об руку с развитием человечества к завершенной де-
мократии. Каждая победа культуры означает также победу наро-
да над его наследственными врагами, над деспотами. Всякий, кто
отрицает такое понимание вещей, разумеется, плывет против тече-
ния. Однако именно такое понимание оспаривает Ле Бон и боль-
шая часть теоретиков психологии толп к нему присоединяются.
Для него и для них расцвет масс, определив их психическую
конституцию, открывает дорогу вождям и деспотическому режи-
му: <Ряд фактов, тоже типичных, совершенно четко показывает
общую ориентацию в Европе на деспотические формы правления>.
Скажем больше, массовое общество определяется демок-
ратизацией своеобразного рода, когда демократизируются авто-
мобили, досуг, книги, газеты и средства массовой информации.
Прежде предназначенные для элиты, потом для буржуазии, те-
перь они становятся доступными для всех. Почему же деспотизм
принимается и вводится в обиход низшими классами? С одной
стороны, сдача позиций правительствами, которые не могут боль-
ше удерживать власть или, как говорит Томас Манн, играть роль
<господ, которым можно было бы служить добросовестно в ари-
стократическом духе>. С другой стороны, давление низших клас-
сов, которые со своей иерархией, со своими собственными орга-
низациями, переносят социальные дебаты из парламента на улицу
и лишают авторитета демократические учреждения. И опять Ле Бон:
<Вожди стремятся сегодня мало-помалу занять место общественной
власти по мере того, как эта последняя дает втянуть себя в дискуссии и
ослабить. Благодаря своей тирании эти новые повелители добиваются от
толп полной покорности, какой не добивается ни одно правительство>.
Не говоря этого определенно, Ле Бон имеет в виду син-
дикалистских руководителей. В них он видит истинных влас-
телинов трудового мира.
Но этим еще не все сказано. Если расширить поле анализа и
охватить больший период истории, мы почти всюду найдем при-
знаки возрождения деспотизма. В любой идеологии, в любой по-
литической жизни он обнаруживается снова и снова с порази-
тельным постоянством, переносимый из одних цивилизаций в дру-
гие. С того момента, как у народа появляется письменность, с той
поры, как он начинает производить свои первые тексты, эта тема
навязчиво повторяется. Невозможно ограничиться лишь теми
причинами, которые я здесь упомянул, чтобы описать эволюцию и
понять смысл, которым был наполнен этот древний авторитарный
режим вплоть до наших дней. Я хотел бы прояснить эту эволю-
цию, пользуясь контрастным сравнением, правда, условным, как
всякое сравнение, нов данном случае оправданным. Вот оно.
По данным истории, до нашей эры, по-видимому, существовал
восточный деспотизм, образцами которого были императорский
Китай и фараонский Египет. Его основой служил принцип нера-
венства, общий для государств той эпохи, отвечавший необходи-
мости функционирования способа производства, основанного на
создании городов и поддержании добротной ирригационной сис-
темы. Иерарх, король, император или фараон осуществлял свою
абсолютную власть через господство над водными ресурсами
крестьянских общин, речь шла о строительстве плотин или кана-
лов. Человеческие массы были сосредоточены и координирова-
лись сетью его чиновников для реализации грандиозных проек-
тов, представление о которых еще сегодня нам дают пирамиды.
Вершина строго иерархизированного общества, освященная рели-
гией, непреложный властелин государства и вселенной, сконцент-
рированных в его персоне, деспот требовал абсолютного пови-
новения. Именно здесь фокусируются признаки, которые мы вклю-
чаем в представление о деспотизме. Если мы обратимся взглядом
назад, мы заметим, что эти признаки имели значительное распрос-
транение и возникали совершенно независимо друг от друга, а не
в результате перехода с континента на континент. Такое идентич-
ное решение одной и той же проблемы, вновь и вновь обнаружи-
ваемое у совершенно разрозненных народов, являет собой волну-
ющую загадку человеческой истории.
Перенесемся теперь через тысячелетия в современное обще-
ство, не пытаясь обосновать этот скачок. У нас есть причины,
позволяющие говорить о западном деспотизме. Можно с уверен-
ностью утверждать, что это понятие было выдвинуто в эпоху
французской революции. Еще до того, как Ле Бон и Тард прида-
ли ему некий общий смысл, Шатобриан уже уловил его основную
черту:
<Повседневный опыт, - заявлял он, - заставляет признать, что фран-
цузы бесспорно устремляются к власти, они нисколько не дорожат сво-
бодой, их идол -равенство. Между - тем равенство и деспотизм соеди-
нены тайными узами>.
Никоим образом не нужно воспринимать эти слова как про-
стую метафору, как незначащий поэтический штрих. Нет, напро-
тив, здесь раскрывается эта тайная связь, и нам остается выра-
зить ее в прозе. Политические системы, господствующие в форме
партийного руководства, обсуждений, дискуссий разрешают про-
блемы путем периодического голосования. Но теоретически они
нестабильны и ненадежны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99