По мнению историков, вклад Ле Бона
в эту отрасль психологии достаточно значителен для того, чтобы
его имя фигурировало в почетных списках - не слишком слав-
ных, по правде говоря, - предтечей расизма в Европе.
Изучая эти психологические проблемы, Гюстав Ле Бон был
прямо-таки поражен феноменом толп - особенно народных дви-
жений и терроризма, - беспокоившим его современников. На са-
мом деле несколько книг по этой теме уже появилось, в частно-
сти, в Италии. В них акцент делался на страхе, вызванном повсю-
ду возвратом к варварству или к тому, что некоторые считали
таковым. Ле Бон искусно подхватил тему, которая обсуждалась,
впрочем, преимущественно в общих и чисто юридических терми-
нах. А он воздвиг на ее основе вполне правдоподобную, если не
сказать, внутренне связную теорию.
Он начинает с диагностики парламентской демократии: ее бо-
лезнью является нерешительность. Сила в управлении ведет к
общественному порядку, ее несостоятельность влечет за собой
общественные беспорядки. Воля в управлении ведет к полити-
ческой безопасности, отсутствие такой воли имеет следствием об-
щественную опасность и побуждает к революционным действи-
ям. Однако же классы, стоящие во главе этой демократии, сохра-
нили свою способность рассуждать - причину нерешительности,
но утратили волю - источник всякой силы. Они не верили боль-
ше в свою миссию, а без этой веры политическая деятельность
тонет в нерешительности и безответственности. Они также не
проявляют достаточной откровенности: при демократии, даже если
голосует большое количество людей, правит всегда меньшинство.
Вдумаемся как следует. Ле Бон упрекает господствующие
классы не в фальсификации, не в забвении принципов. Он их
обвиняет в неумении отринуть прошлое и в недооценке действи-
тельности. Именно в их руках было решение в период смуты и
деморализации. Выбирая демократию, где якобинские идеи пе-
ремешиваются с практикой олигархии, где все прикрыто общими
и туманными дискуссиями, они обрекают себя на нерешитель-
ность. Они рискуют стать жертвой манипуляций, быть выбитыми
из колеи, раздавленными умными честолюбивыми людьми без
совести, поддерживаемыми народными силами, во главе которых
они стоят. Чтобы не впадать в ошибку относительно своей куль-
турной и прогрессивной миссии, они должны признаться себе в
реальности сложившейся ситуации, в существе конфликта, терза-
ющего общество. И Ле Бон дает им долгожданный ответ: в этом
конфликте дальнейшую роль играют массы. Одни лишь массы
дают ключ к ситуации во Франции и во всем современном мире.
<Высказываясь в пророческом духе, - замечает современный исто-
рик, - Ле Бон начал с того, что поместил массы в самый центр любой
возможной интерпретации современного мира>.
Конечно, он к ним испытывал пренебрежение, как буржуа к
черни, и социалиста к люмпенам. Но массы являются фактом, а
ученый не пренебрегает фактами, он их уважает и пытается по-
нять. Поэтому Ле Бон не грезит о реставрации монархии или
аристократического режима. Его мечтой скорее была бы патри-
цианская и индивидуалистическая демократия в английском духе.
Либерализм по ту сторону Ла Манша не переставал задевать
общественную мысль Франции от второй до пятой республики
включительно. Ему, однако, не удался решительный интеллекту-
альный прорыв. Так же, как и крупная финансовая и промышлен-
ная буржуазия не имела решающего политического успеха во
французском государстве, задуманном как государство среднего
коммерсанта, чиновника, крестьянина, даже рабочего и созданном
ими. Бурные и метафизические отношения Франции с сов-
ременностью, ее метания между английской моделью, с которой
она ощущала близость во времени, и немецкой властью, близкой в
пространстве, наконец, ее преданность миссионерскому национа-
лизму, несущему в себе образ мира с французским лицом - XVIII
век был тому примером и предметом ностальгии, - вот причины,
объясняющие эти полупоражения.
Обеспокоенный реальным положением дел во Франции, Гюс-
тав Ле Бон ищет противоядия беспорядкам, производимым тол-
пами. И он находит его не в истории, не в экономике, а в психоло-
гии. Она его наводит на мысль о существовании <души толп>,
состоящей из элементарных импульсов, объединенных сильной
верой и маловосприимчивых к опыту и разуму. Совершенно так
же, как <душа индивидов> подвержена внушающим влияниям
гипнотизера, погружающего человека в сон, <душа толп>
подчиняется внушениям вождя, который навязывает ей свою волю.
В таком состоянии транса любой выполнит то, что в нормальном
состоянии люди не могут и не желают делать. Замещая реаль-
ность воскрешенными в сознании образами и отдавая приказания,
вождь овладевает этой душой. Она отдается на его милость, как
пациент, загипнотизированный врачом. Таким образом, основопо-
лагающая идея проста. Причиной всех катастроф прошлого и
сложностей настоящего признается нашествие масс. Объясняет-
ся и слабость парламентской демократии: она идет вразрез с
психологией. Господствующие классы совершили ошибки, они не
распознали причин и проигнорировали законы толп. Достаточно
признать ошибку и понять эти законы, чтобы исцелить недуг и
поправить ущербную ситуацию.
Эта идея, сформулированная непосредственным и живым язы-
ком, подкрепленная, скажем, научным содержанием, объясняет ус-
пех его книг, <такой, что ни один иной теоретик общественной
мысли не смог бы с ним соперничать>. Популяризатор науки
постепенно превращается во властителя дум. И он сохранял эту
позицию до конца своей долгой жизни.
<В последний период жизни, - пишет его единственный биограф
(конечно же, английский), - Ле Бон направил свои усилия на воспита-
ние элиты ввиду возрастания ее военно-политической ответственности>.
У себя дома, поскольку он был домоседом, на протяжении тридцати
лет Ле Бон воспитал когорту государственных деятелей, писателей, уче-
ных. Упомянем психологов Рибо и Тарда, философа Бергсона, матема-
тика Анри Пуанкаре, несравненного гения Поля Валери, принцесс Марту
Бибеско и Марию Бонапарт, внесших колоссальный вклад в распрос-
транение его идей. Не забудем и политических деятелей, которые были
с ним знакомы и, полагаю, почитали его: среди них Раймон Пуанкаре,
Бриан, Барту и Теодор Рузвельт. Нужно добавить, что все его поклон-
ники были убеждены в большой значимости такого видения человеческой
природы, как ни трудно его принять. Они со всей серьезностью вос-
принимали его настойчивые советы по общественным и политическим
вопросам. Фактически своего апогея распространение этой доктрины
достигло к двадцатым годам нашего столетия, в тот момент, когда <но-
вая наука больше всего прельщала демократическую элиту, которая
видела в ней теоретический инструмент, подтверждающий ее глубин-
ный страх перед массами, а также обеспечивающий ее сводом правил, с
помощью которых можно было бы манипулировать массами и обузды-
вать их потенциальную свирепость>.
Глава вторая
МАКИАВЕЛЛИ МАССОВОГО ОБЩЕСТВА
Все готовы признать, что <Психология толп> Ле Бона являет-
ся тем, что в наше время было бы названо бестселлером, а общие
тиражи этой книги свидетельствуют о ней как об одном яз самых
впечатляющих научных успехов всех времен. Сегодня я бы ме-
рил этот успех и положением в обществе тех, кто читал труды Ле
Бона, и последствиями этого успеха. Начнем с самого очевидно-
го: <Психология толп> стала манифестом науки, которая под раз-
ными названиями (социальная психология, коллективная психо-
логия) продолжает существовать до нынешнего времени. Этот
факт заслуживает пояснения, так как далеко не все единодушны
в его признании.
<Наиболее значительными работами, создавшими непосредственный
фон, на котором строилась современная социальная психология, - заме-
чают два американских исследователя, - были труды Тарда и Ле Бона
во Франции>.
Имена этих двух французских ученых часто связываются, но,
по признанию Олпорта, очевидно, что <Психология толп> остает-
ся наиболее значительной из всех работ, когда-либо созданных в
социальной психологии>. Это - работа, тотчас переизданная, про-
комментированная, раскритикованная, ставшая предметом плагиа-
та. Именно данный труд стал основным источником вдохновения
и материалом для анализа в двух первых учебниках по социаль-
ной психологии: в английском МакДауголла и в американском
Рона - и до сих пор сохранил свое влияние. Я же сам принадле-
жу к тем немногочисленным из наших коллег, кто берет на себя
труд оспаривать его основы. Но считаю вместе с тем вполне
уместным суждение двух известных американских исследователей:
<Работа Ле Бона, - пишут Милграм и Точ, - все же достигла своей
цели в социальной психологаи. Книга этого автора почти не вызывает
дискуссии, так как она просто не находит отклика в эксперименталь-
ной психологии нашего века... Однако ведь Ле Бон предлагает нам не
только дискуссию самого общего плана, но и щедрое изобилие гипотез,
полных изобретательности, над которыми можно работать>.
Его роль была не меньшей и в социологии, хотя, случается, об
этом умалчивают. Некоторые, даже довольно поверхностные, зон-
дирования вызвали необычайный отклик, я бы сказал, почти моду
на предложенные Ле Боном идеи и концепции, например, в Герма-
нии. Такие знаменитые мыслители, как Зиммель, Фон Визе и Вир-
кандт развивали их, уточняли и включали в свои системы.
Психология массы проникает и в процесс образования, стано-
вясь частью университетского багажа. Тем самым была подго-
товлена почва для ее внедрения в политические сферы. Она
действительно пользовалась авторитетом в науке. Более того, она
встречает отклик со стороны совершенно иного течения немец-
кой социологии - франкфуртской школы. Имя французского пси-
холога многократно повторяется в текстах Адорно, Хоркхаймера.
И в этом нет ничего удивительного, поскольку массовое обще-
ство находится в центре их теорий. Так, недавно появившийся в
русле этой школы <учебник>, посвящает ему главу, где можно
прочитать:
<По опыту последних десятилетий нужно заметить, что утвержде-
ния Ле Бона подтвердились удивительнейшим образом, по крайней мере
во внешних аспектах, даже в условиях современной технологической
цивилизации, когда можно было бы рассчитывать на то, что массы, ста-
ли более просвещенными>.
У нас еще будет по другим поводам случай вернуться к отно-
шениям франкфуртской школы и психологии масс, к тому внима-
нию, которое было уделено ЛеБону и его <знаменитому труду>.
Сейчас же я удовольствуюсь подведением итога. До прихода к
власти Гитлера, до гибели немецкой социологии этот итог был ясен.
<Неоспоримо, - пишет один из самых известных ее представителей,
- что Психологая толп Ле Бона до сегодняшнего времени сохранила за
собой славу классического труда, ее полу- правда встречается почти в
любой социологической работе>.
Не были исключением и работы американских социологов.
Их число слишком велико для того, чтобы можно было привести
подходящий пример. Случай Роберта Парка, одного из основате-
лей знаменитой чикагской школы, не единичен. Начиная с диссер-
тационного исследования, проведенного в Германии и посвящен-
ного непосредственно толпе, или публике, и вплоть до его после-
дних текстов можно обнаружить влияние Ле Бона и его <фоли-
анта> о толпе, который <составил эпоху>.
Эта школа создала значительные работы о массах и .кол-
лективном поведении. В этой области Ле Бон пока еще приз-
нается вместе с Тардом пионером. Даже при том, что многие из
тех, кто прочитал его поверхностно или знает о нем из вторых
рук и судят пренебрежительно, вынуждены признать, что он име-
ет влияние <. То, что истинно для Германии и Соединенных Шта-
тов, истинно и для остального мира. Чтобы в этом убедиться,
достаточно даже бегло просмотреть, например, энциклопедичес-
кий труд H.Becker & A.E.Barnes Social thought from lore to
science (Dover, New York, 1961). Из него видно, до какой степени
классическим автором стал Ле Бон. Наведя справки в некото-
рых книгах по истории социологии, разумеется, опубликованных
за границей, я мог бы утверждать, что до второй мировой войны
его имя (вместе с именем Тарда) цитируется так же часто, если
не чаще, чем имя Дюркгейма, а его идеи получают чрезвычайное
распространение.
Распространение влияния психологии толп также затронуло
соседние отрасли и послужило толчком для серии работ в облас-
ти политической науки и истории. Ее модели можно обнаружить
даже в психоанализе. Мы должны быть благодарны Роберу Ми-
хельсу за труд о политических партиях, который все считают
классическим. Если проанализировать его основные положения,
в них можно обнаружить синтез описания форм господства, вы-
деленных немецким социологом Максом Вебером, и психологи-
ческих объяснений Ле Бона. Это тем более очевидно, что сам
автор не делает из этого тайны. Идея трактовки политических
партий в том же ключе, как если бы речь шла просто о массах, и
объяснения их эволюции психологическими причинами - эта идея
непосредственно восходит к психологии Ле Бона.
История не могла остаться в стороне от всеобщего увлечения
этими идеями. Я не хотел бы много распространяться по этому
поводу, вот только одна цитата с комментарием. В 1932 г., год
спустя после смерти Ле Бона, по случаю Semaine de synthese
состоялось торжественное собрание, посвященное теме толпы.
Это вполне в университетском духе натянуто чтить и поминать
человека, которого предпочитали игнорировать, но чьи идеи не
проигнорировали. Критикуя, облекая в дюрктеймовский язык, гос-
подствовавший в то время, совершенно недюркгеймовские идеи,
очень знаменитый историк Жорж Лефевр оказал Ле Бону ред-
костное почтение:
<Специфическое понятие толпы, - сказал он, - было введено докто-
ром Ле Бонам при изучении истории Французской революции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99