Мы, однако, не отделяем всего
того. что вообще в какой-либо мере связано с понятием любви,
т.е. ,с одной стороны, - любовь к себе, с другой стороны, - любовь
родителей, любовь детей, дружбу и общечеловеческую любовь, не
отделяем и преданности конкретным предметам или абстрактным
идеям. Наше оправдание в том, что психоанализ научил нас рас-
сматривать все эти стремления как выражение одних и те же
побуждений первичных позывов, влекущих два пола к половому
совокуплению, при иных обстоятельствах от сексуальной цели
оттесняемых или на пути к ее достижению приостанавливаемых,
в конечном же итоге, всегда сохраняющих свою первоначальную
природу, в степени, достаточной для того, чтобы обнаруживать
свое тождество (самопожертвование, стремление к сближению).
Мы, таким образом, думаем, что словом <любовь> в его много-
образных применениях язык создал вполне оправданное сообще-
ние и что мы с успехом можем применять это слово в наших
научных обсуждениях и повествованиях. Принятием этого реше-
ния психоанализ вызвал бурю возмущения, как если бы он был
повинен в кощунственном нововведении. А между тем, этим <рас-
ширенным> пониманием любви психоанализ не создал ничего
оригинального. В своем происхождении, действии и отношении к
половой любви <Эрос> Платона совершенно конгруэнтен наше-
му понятию любовной силы психоаналитического либидо. В час-
тности, это доказали Нахмансон и Пфистер, а когда апостол Па-
вел в знаменитом Послании к Коринфянам превыше всего про-
славляет любовь, он понимает ее, конечно, именно в этом <расши-
ренном> смысле*, из чего следует, что люди не всегда серьезно
относятся к своим великим мыслителям, даже якобы весьма ими
восхищаясь.
Эти первичные любовные позывы психоанализ a potiori и с
момента их возникновения называет первичными сексуальными
позывами. Большинство <образованных> восприняло такое наи-
менование как оскорбление и отомстило за это, бросив психоана-
лизу упрек в <пансексуализме>. Кто видит в сексуальном нечто
постыдное и унизительное для человеческой природы, волен, ко-
нечно, пользоваться более аристократическими выражениями -
эрос и эротика. Я бы и сам с самого начала мог так поступить,
избегнув таким образом множества упреков. Но я не хотел этого,
так как я, по мере возможности, избегаю робости. Никогда не
известно, куда таким образом попадешь. Сначала уступишь на
словах, а постепенно и по существу. Я не могу согласиться с тем,
что стыд перед сексуальностью - заслуга; ведь греческое слово
эрос, которому подобает смягчить предосудительность, есть не
что иное, как перевод нашего слова любовь; и, наконец, тот, на
кого работает время, может уступок не делать.
Итак, мы попытаемся начать с предпосылки, что любовные
отношения (выражаясь безлично, - эмоциональные связи) пред-
ставляют собой также и сущность массовой души. Вспомним, что
авторы о таковых не говорят. То, что им бы соответствовало,
очевидно скрыто за ширмой - перегородкой - внушения. Наши
ожидания пока основываются на двух мимолетных мыслях. Во-
первых, что масса, очевидно, объединяется некоею силой. Но ка-
кой же силе можно скорее всего приписать это действие, как не
эросу, все в мире объединяющему? Во-вторых, когда отдельный
индивид теряет свое своеобразие и позволяет другим на себя
влиять, в массе создается впечатление, что он делает это, потому
что в нем существует потребность быть скорее в согласии с
другими, а не в противоборстве, т.е. может быть, все-таки <из
любви> к ним.
V -
ДВЕ ИСКУССТВЕННЫЕ МАССЫ:
ЦЕРКОВЬ И ВОЙСКО
Припомним из морфологии масс, что можно наблюдать очень
различные виды, а также противоположные направления в раз-
витии масс. Есть очень текучие массы и в высшей степени посто-
янные; гомогенные, состоящие из однородных индивидов, и не
гомогенные; естественные и искусственные, которым для спло-
ченности нужно также внешнее принуждение; примитивные и
высоко организованные, с четкими подразделениями. По некото-
рым основаниям - понимание которых пока неясно - мы хотели
бы особо отметить различие, на которое другие авторы обращали,
пожалуй, слишком мало внимания; я имею ввиду различие меж-
ду массами, где вождь отсутствует, и массами, возглавляемыми
вождями. В противоположность обыкновению, мы начнем наше
исследование не с относительно простых, а с высоко организо-
ванных, постоянных, искусственных масс. Наиболее интересными
примерами таких массовых образований являются церковь, объе-.
динения верующих, и армия, войско.
И церковь и войско представляют собой искусственные мас-
сы, т.е. такие, где необходимо известное внешнее принуждение,
чтобы удержать их от распадения' и задержать изменения их
структуры. Как правило, никого не спрашивают или никому, не
предоставляют выбора, хочет ли он быть членом такой массы или
нет; попытка выхода обычно преследуется или строго наказывается,
или же выход связан с совершенно определенными условиями.
Нас в настоящий момент совсем не интересует, почему именно
' <Если я говорю языками человеческими и ангельскими а любви
нс имею, то я - медь звенящая или кимвал звучащий>.
' Качества <стабильности> и <искусственности> у масс, по видимому,
совпадают или, по крайней мере, тесно связаны друг с другом.
эти общественные образования нуждаются в такой особой охра-
не. Нас привлекает лишь то, что в этих высокоорганизованных.
тщательно защищенных от распада массах с большой отчетливос-
тью выявляются известные взаимоотношения, которые гораздо
менее ясны в других.
В церкви (мы с успехом можем взять для примера католичес-
кую церковь), как и в войске, - как бы различны они ни были в
остальном - культивируется одно и то же обманное представле-
ние (иллюзия), а именно, что имеется верховный властитель (в
католической церкви Христос, в войске - полководец), каждого
отдельного члена массы любящий равной любовью. На этой ил-
люзии держится все, если ее отбросить, распадутся тотчас же,
поскольку это допустило бы внешнее принуждение, как церковь,
так и войско. 06 этой равной любви Христос заявляет совершен-
но определенно: <Что сотворите единому из малых сих, сотвори-
те Мне>. К каждому члену этой верующей массы Он относится
как добрый старший брат, является для них заменой отца. Все
требования, предъявляемые отдельным людям, являются выво-
дом из этой любви Христовой. Церковь проникнута демократи-
ческим духом именно потому, что перед Христом все равны, все
имеют равную часть Его любви. Не без глубокого основания
подчеркивается сходство церкви с семьей, и верующие называют
себя братьями во Христе, т.е. братьями по любви, которую питает
к ним Христос. Нет никакого сомнения, что связь каждого члена
церкви с Христом является одновременно и причиной связи меж-
ду членами массы. Подобное относится и к войску; полководец -
отец, одинаково любящий всех своих солдат, и поэтому они сото-
варищи. В смысле структуры войско отличается от церкви тем,
что состоит из ступенчатого построения масс. Каждый капитан в
то же время и полководец и отец своей роты, каждый фельдфе-
бель - своего взвода. Правда, и церковь выработала подобную
иерархию, но она не играет в ней той же экономической роли, так
как за Христом можно признать больше осведомленности и оза-
боченности об отдельном человеке, чем за полководцем-человеком.
Против этого понимания либидинозной структуры армии нам,
конечно, по праву возразят, что здесь не отводится места идеям
отчества, национальной славы и другим, столь важным для спаян-
ности армии. Мы отвечаем, что это иной, не столь простой случай
объединения в массу, и, как показывают примеры великих воена-
чальников - Цезаря, Валленштейна и Наполеона, - такие идеи для
прочности армии не обязательны. О возможной замене вождя
вдохновляющей идеей и соотношениях между обоими мы коротт
ко скажем ниже. Пренебрежение к этому либидинозному факто-
ру в армии, даже в том случае, если действенным является не он
один, кажется нам не только теоретическим недостатком, но и
практической опасностью. Прусский милитаризм, который был
столь же непсихологичен, как и немецкая наука, может быть, убе-
дился в этом в Великую Мировую Войну. Военные неврозы,
разложившие германскую армию, признаны по большей части выра-
жением протеста отдельного человека против роли, которая отво-
цилась ему в армии. Согласно сообщениям Э. Зиммеля, можно
п-верждать, что среди причин, вызывавших заболевания, наибо-
лее частой было черствое обращение начальников с рядовым
человеком из народа. При лучшей оценке этого требования либи-
до не столь легко заставили бы, очевидно, в себя поверить неве-
роятные обещания четырнадцати пунктов, сделанные американс-
ким президентом, и великолепный инструмент не сломался бы в
руках германских военных <искусников>.
Отметим, что в этих двух искусственных массах каждый от-
дельный человек либидинозно связан, с одной стороны, с вождем
(Христом, полководцем), а с другой стороны - с другими массовы-
ми индивидами. Каково взаимоотношение этих двух связей, од-
нородны ли они и равноценны, и каких следовало бы описать
психологически - будет делом дальнейшего исследования. Но мы
осмеливаемся уже теперь слегка упрекнуть других авторов за
недооценку значения вождя для психологии масс. Наш собствен-
ный выбор первого объекта исследования поставил нас в гораз-
до более выгодное положение. Нам кажется, что мы стоим на
правильном пути, который может разъяснить главное явление
массовой психологии - несвободу в массе отдельного человека.
Если каждый отдельный индивид в такой широкой степени эмо-
ционально связан в двух направлениях, то из этого условия нам
<нетрудно будет вывести наблюдаемое изменение и ограничение
его личности.
Сущностью массы являются ее либидинозные связи, на это
указывает и феномен паники, который лучше всего изучать на
военных массах. Паника возникает, когда масса разлагается. Ха-
рактеристика паники в том, что ни один приказ начальника не
удостаивается более внимания, и каждый печется о себе, с други-
ми не считаясь. Взаимные связи прекратились, и безудержно вы-
рывается на свободу гигактский бессмысленный страх. Конечно,
н здесь легко возразить, что происходит как раз обратное: страх
возрос до такой степени, что оказался сильнее всех связей и
забот о других. Мак Дугалл даже приводит момент паники (правда,
не военной) как образец подчеркнутого им повышения аффек-
тов через заражение. Но здесь этот рациональный способ объяс-
нения совершенно ошибочен. Ведь нужно объяснить, почему имен-
но страх столь гигантски возрос. Нельзя взваливать вину на
степень опасности, так как та же ария, теперь охваченная паникой,
безукоризненно противостояла подобной и даже большей опасно-
сти; именно в этом и состоит сущность паники, что она не-
пропорциональна грозящей опасности, часто вспыхивая по нич-
тожнейшему поводу. Если в момент панического страха отдель-
ный индивид начинает печься только лишь о себе самом, то этим
он доказывает, что аффективные связи, до этого для него опас-
ность снижавшие, прекратились. Теперь, когда он с опасностью
один на один, он, конечно, оценивает ее выше. Суть, следовательно,
в том, что панический страх предполагает ослабление либвдинозной
структуры массы и вполне оправданно на это ослабление реаги-
рует, а никак не наоборот, т.е., что будто бы либидинозные связи
массы гибнут от страха перед опасностью.
Эти замечания отнюдь не противоречат утверждению, что страх
в массе возрастает до чудовищных размеров вследствие индук-
ции (заражения). Точка зрения Мак Дугалла безусловно спра-
ведлива для случая, когда сама опасность реально велика и когда
масса не связана сильными эмоциями. Как пример, можно при-
вести пожар в театре или другом увеселительном месте. Для нас
же важен приведенный пример, когда воинская часть охватывает-
ся паникой, а между тем опасность не больше привычной и до
этого неоднократно этой же воинской частью стойко переноси-
лась. Нельзя ожидать, что употребление слова <паника> установ-
лено четко и ясно. Иногда так называют всякий массовый страх,
а иногда страх отдельного человека, если этот страх переходит
все пределы,-а часто это название применяется в том случае, если
вспышка страха поводом не оправдана. Если взять слово <пани-
ка> в смысле массового страха, можно установить широкую ана-
логию. Страх индивида вызывается или размерами опасности
или прекращением связей (либидинозной заряженности). По-
следнее есть случай невротического страха. Таким же образом
паника возникает рри усилении грозящей всем опасности или из-
за прекращения объединяющих массу эмоциональных связей, и
этот последний случай аналогичен невротическому страху (ср.
глубокую по мысли, но несколько фантастическую статью Бэла
фон Фелседь).
Если согласиться с Мак Дугаллом, считающим панику одним
из самых четких результатов , приходишь к пара-
доксу, что эта массовая душа в одном из самых разительных
своих проявлений самое себя уничтожает. Не может быть сомне-
ния, что паника означает разложение массы. Следствием же яв-
ляется прекращение всякого учета чужих интересов, обычно де-
лающегося отдельными членами массы по отношению друг к другу.
Типичный повод для взрыва паники приблизительно таков,
как его описывает Нестрой в пародии на драму Геббеля <Юдифь
и Олоферн>. Воин кричит: <Полководец лишился головы!>, и
сразу все ассирийцы обращаются в бегство. Потеря, в каком-то
смысле, полководца, психоз по случаю потери порождают панику,
причем опасность остается той же: если порывается связь с вож-
дем, то, как правило, порываются и взаимные связи между массо-
выми индивидами. Масса рассыпается, как рассыпается при опы-
те Болонская склянка, которой отломали верхушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99