которая по са^^^^-^' > "нте^уаль-
высокие достоинства всеболыТ^^"ЇР^^гает
лы, у которых не мож^^^^^ "-вдоингеллектуа-
УЖенег.Тожесамое-вуц^^^^^простонег.или
мужчин,такиуженщи^Й^^^^"^^^^'каку
Раньше считались ти^чио^^' ^^ Р^"<. которь^
^^Р^РЫИсключите^^^^^Р^встреча-
Итак, в нашем обществе <^ ^^>
Ществе<пъдеисгеия,д^а,профессииразно-
го рода, которые по самой природе своей требуют специальных
качеств, дарований, талантов. Таковы государственное управле-
ние, судопроизводство, искусство, политика. Раньше каждый спе-
циальный род деятельности выполнялся квалифицированным
меньшинством. Масса не претендовала на участие; она знала, что
для этого ей не хватило квалификации; если бы она эту квалифи-
кацию имела, она не была бы массой. Масса знала свою роль в
нормальной динамике социальных сил.
Если теперь мы обратимся к фактам, отмеченным вначале, мы
несомненно должны будем признать, что поведение масс совер-
шенно изменилось. Факты показывают, что массы решили дви-
нуться на авансцену социальной жизни, занять там места, исполь-
зовать достижения техники и наслаждаться всем тем, что раньше
было предоставлено лишь немногим. Ясно, что сейчас все пере-
полнено, - ведь места не предназначались для масс; а толпы все
прибывают. Все это свидетельствует наглядно и убедительно о
новом явлении: масса, не переставая быть массой, захватывает
место меньшинства, вытесняет его.
Никто, я уверен, не будет возражать против того, что сегодня
люди развлекаются больше, чем раньше, поскольку у них есть к
тому желание и средства. Но тут есть опасность: решимость масс
овладеть тем, что раньше было достоянием меньшинства, не огра-
ничивается областью развлечений, это генеральная линия, знаме-
ние времени. Поэтому я полагаю - предвосхищая то, что мы уви-
дим далее, - что политические события последних лет означают
не что иное, как политическое господство масс. Старая демокра-
тия была закалена значительной дозой либерализма и преклоне-
нием перед законом. Служение этим принципам обязывает чело-
века к строгой самодисциплине. Под защитой либеральных прин-
ципов и правовых норм меньшинства могли жить и действовать.
Демократия и закон были нераздельны. Сегодня же мы присут-
ствуем при триумфе гипердемократии, когда массы действуют
непосредственно, помимо закона, навязывая всему обществу свою
волю и свои вкусы. Не следует объяснять новое поведение масс
тем, что им надоела политика и что они готовы предоставить ее
специальным лицам. Именно так было раньше, при либеральной
Демократии. Тогда массы полагали, что в конце концов професси-
ональные политики при всех их недостатках и ошибках все же
лучше разбираются в общественных проблемах, чем они, массы.
Теперь же, наоборот, массы считают, что они вправе пустить в ход
^^^^Г--^ кафе. Co..
ствовали так явно инТп^ ^ "Ї^' ^^ ^^ ^под.
говор> о <пшерде^^"^- ^ --^ Поэтому я^
РЫЙ берег перо, чтобы ^^' ' ^^^ <о писатель, ко
тельно изучал, знает ч^^ ^ ' ^^ Ї" ^^ и осно.
несмыслящий,
НУТЬ из нее чт^д^^ ^ ^ < -м>^ы почерп^
^лионговор^не^^^"^>^УДИтьписателя,1
Е^былк^
^шьелучайчастногоосле^е^^^"^"- ^бь^бы^
"^^
знающие свою посредственное^^' ^^^е души, с^^
вульпфность,ипр^^^--"-своеправона
^ься неприлично> Масса ^' ^ " ^<Рике, <выде-
тное.избрамое. "^"^^^.особое.личн^.
Кто вьигллдит не так <кя
тот подвергается риску'ст^^^^"<^' <^все.,
Далеко не все. Все без L^  ^"^иЇ- эти <все> - еще
ноймассыинеожо^^^^---одноро^
это только масса "шинств. Но сегодняшние <все> -
, эти <все> - еще
вюрод-
<все> -
^^св^ГнГ--и-о-нескр.
" "^^ исторического уровня
T"^ новшество. Такого е^^Т- ^^ T^' ^ - ис-
хотимнайтичто-либоподоб^^ "^ " ""^' Ес^ мы
хи, углубиться в мир, в ^от^н^ ^^ ^ ^^ ^-
Древности,к античному мир^ ^ ^^' Тратиться к
cкoйимпepииecтъ,в^S^^'^^ И^РИяРим-
ния и господства мас^Т' ""^^ ^ Tбели, история восста
Щее меньши^о^^ "^^ и Уничто^или^.
наблюд^ось то же^^^ ^ ^- В ту эпоТу
общественных мест. Этим^яс^ "<Р^олнение ими все^
^^^отся. как правильно заметил
200
Шренглер - и колоссальные постройки римлян, точь-в-точь как в
наши дни. Эпоха масс - эпоха массивного*.
Мы живем под грубым господством масс. Ну что ж; я дваж-
ды употребил это слово - грубый; я заплатил дань вульгарности
и теперь, с билетом в руке, могу войти в мою тему и посмотреть,
что делается внутри. Иначе читатель мог бы подумать, что я
намерен ограничиться описанием, хотя и верным, но поверхност-
ным; дать только внешние черты, оболочку, под которой этот
поразительный факт скрывается, когда на него смотрят с точки
зрения прошлого. Если бы мне пришлось здесь прервать мое
исследование, читатель с полным правом мог бы подумать, что
чудесное появление масс на поверхности истории вызывает у
меня лишь раздраженные и презрительные слова, смесь ненавис-
ти и отвращения; ведь я известный сторонник совершенно арис-
тократического понимания истории.
Говорю <совершенно>, ибо я никогда не утверждал, что чело-
веческое общество должно быть аристократично, я имел в виду
гораздо больше. Я утверждал, и я все больше верю, что челове-
ческое общество по самой сущности своей всегда аристократично
- хочет оно этого или нет; больше того: оно лишь постольку
общество, поскольку аристократично, и перестает быть обществом,
когда перестает быть аристократичным. Конечно, я имею в виду
общество, а не государство. Не может быть и речи о том, чтобы
на бурное кипение масс аристократически ответить манерной ух-
мылкой, как версальский придворный. Версаль - я имею в виду
Версаль ухмылок - не аристократия, он - смерть и тление аристокра-
тии, некогда великолепной. Поэтому подлинно аристократичной у
этих <аристократов> была та достойная грация, с какой они уме-
ли класть головы под нож гильотины; они принимали его, как
гнойный нарыв принимает ланцет хирурга.
Нет, кто живо ощущает высокое призвание аристократии, того
зрелище масс должно возбуждать и воспламенять, как девствен-
ный мрамор возбуждает скульптора. Социальная аристократия
вовсе не похожа на ту жалкую группу, которая присваивает себе
одной право называться <обществом> и жизнь которой сводится
к взаимным приглашениям и визитам. У всего на свете есть свои
* Трагическим в этом процессе было то, что одновременно с пере-
полнением центра шло обезлюдение, запустение окраин, приведшее к
роковому концу Империю.
достоинства и свое назначение, есть и у этого миниатюрного <све-
та>; но <миссия> его - очень скромная, ее нельзя и сравнить с
исполинской миссией подлинной аристократии. Я бы не прочь
обсудить значение <света>, но сейчас моя тема несравненно важ-
нее. <Избранное общество> идет в ногу с эпохой. Одна молодая
дама, элегантная и вполне <современная>, сказала мне: <Я не
выношу балов, где приглашенных меньше восьмисот!> В этой
фразе я почувствовал, что <массовый стиль> торжествует во всех
сферах современной жизни и накладывает свою печать даже на
те укромные уголки, которые предназначены лишь для немногих
<избранных>.
Поэтому я одинаково отвергаю как то восприятие нашей эпо-
хи, которое не замечает положительного смысла, скрытого в се-
годняшнем господстве масс, так и то, которое радостно привет-
ствует это господство без всякого страха и трепета. Каждая
судьба драматична и даже трагична в своих глубинах. Кто ни-
когда не ощущал тайного страха, созерцая опасность своей эпохи,
тот так и не нашел доступа к недрам судьбы, он только прикасал-
ся к ее покровам. В нашу эпоху этот страх внесен бурным, все-
сокрушающим переворотом в душах масс, властным, упрямым и
двусмысленным, как всякая судьба. Куда она влечет нас? К ги-
бели? Или, может быть, к благу? Вопросительный знак осеняет
всю нашу эпоху, гигантский по величине, двусмысленный по фор-
ме-не то гильотина или виселица, не то триумфальная арка...
Явление, которое нам предстоит исследовать, имеет две сторо-
ны, два аспекта:
1 ) массы выполняют сейчас те самые общественные функции,
которые раньше были предоставлены исключительно избранным
меньшинствам;
2) и в то же время массы перестали быть послушными этим
самым меньшинствам: они не повинуются им, не следуют за ними,
не уважают их, а, наоборот, отстраняют и вытесняют их.
Рассмотрим первый аспект. Я хочу сказать, что сейчас массам
доступны удовольствия и предметы, созданные отборными груп-
пами (меньшинствами) и ранее предоставленные только этим груп-
пам. Массы усвоили вкусы и привычки, раньше считавшиеся изыс-
канными, ибо они были достоянием немногих. Вот типичный при-
мер: в 820 г. во всем Париже не было и десяти ванных комнат в
частных домах (см. Мемуары графини де-Буань). Теперь массы
спокойно пользуются тем, что было раньше доступно лишь бога-
202
тым, и не только в области материальной, но, что гораздо важнее,
в области правовой и социальной. В XVIII веке некоторые груп-
пы меньшинств открыли, что каждый человек уже в силу рож-
дения обладает основными политическими правами, так называе-
мыми <правами человека и гражданина>, и что, строго говоря,
кроме этих, общих прав, других нет. Все остальные права, осно-
ванные на особых дарованиях, подверглись осуждению, как при-
вилегии. Сперва это было лишь теорией, мнением немногих; за-
тем <немногие> стали применять идею на практике, внушать ее,
настаивать на ней. Однако весь XIX век массы, все больше воо-
душевляясь этим идеалом, не ощущали его как права, не пользо-
вались им и не старались его утвердить; под демократическим
правлением люди по-прежнему жили как при старом режиме.
<Народ>, - как тогда говорилось, - знал, что наделен властью, но
этому не верил. Теперь эта идея превратилась в реальность - не
только в законодательстве, очерчивающем извне общественную
жизнь, но и в сердце каждого человека, любого, пусть даже реак-
ционного, т.е. даже того, кто бранит учреждения, которые закре-
пили за ним его права. Мне кажется, тот, кто не осознал этого
странного нравственного положения, не может понять ничего, что
сейчас происходит в мире. Суверенитет любого индивида, чело-
века как такового, вышел из стадии отвлеченной правовой идеи
или идеала и укоренился в сознании заурядных людей. Заметьте:
когда то, что было идеалом, становится действительностью, оно
неизбежно теряет ореол. Ореол и магический блеск, манящие
человека, исчезают. Равенство прав - благородная идея демокра-
тии - выродилось на практике в удовлетворение аппетитов и
подсознательных вожделений.
У равноправия был один смысл - вырвать человеческие души
из внутреннего рабства, внедрить в них собственное достоинство
и независимость. Разве не к тому стремились, чтобы средний че-
ловек почувствовал себя господином, хозяином своей жизни? И
вот это исполнилось. Почему же сейчас жалуются все те, кто
тридцать лет назад был либералом, демократом, прогрессистом?
Разве, подобно детям, они хотели чего-то, не считаясь с послед-
ствиями? Если вы хотите, чтобы средний, заурядный человек пре-
вратился в господина, нечего удивляться, что он распоясался, что
он требует развлечений, что он решительно заявляет свою волю,
что он отказывается кому-либо помогать или служить, никого не
хочет слушаться, что он полон забот о себе самом, своих развле-
чениях, своей одежде - ведь все это присуще психологии господи-
на. Теперь мы видим все это в заурядном человеке, в массе.
Мы видим, что жизнь заурядного человека построена по той
самой программе, которая раньше была характерна лишь для гос-
подствующих меньшинств. Сегодня заурядный человек занимает
ту арену, на которой во все эпохи разыгрывалась история чело-
вечества; человек этот для истории - то же, что уровень моря для
географии. Если средний уровень нынешней жизни достиг высо-
ты, которая ранее была доступна только аристократии, это значит,
что уровень жизни поднялся. После долгой подземной подготов-
ки он поднялся внезапно, одним скачком, за одно поколение. Че-
ловеческая жизнь в целом поднялась. Сегодняшний солдат, мож-
но сказать, - почти офицер; наша армия сплошь состоит из офице-
ров. Посмотрите, с какой энергией, решительностью, непринужден-
ностью каждый шагает по жизни, хватает все, что успеет, и доби-
вается своего.
И благо, и зло современности и ближайшего будущего - в
этом повышении исторического уровня.
Однако сделаем оговорку, о которой раньше не подумали: то,
что сегодняшний стандарт жизни соответствует былому стандар-
ту привилегированных меньшинств, - новинка для Европы; для
Америки это привычно, это входит в ее сущность. Возьмем для
примера идею равенства перед законом. Психологическое ощу-
щение <господина своей судьбы>, равного всем остальным, кото-
рое в Европе было знакомо только привилегированным группам,
в Америке уже с XVIII века (т.е., практически говоря, всегда)
было совершенно естественным. И еще одно совпадение, еще
более разительное: когда новая психология заурядного человека
зародилась в Европе, когда уровень жизни стал возрастать, весь
стиль европейской жизни, во всех ее проявлениях, начал меняться,
и появилась фраза: <Европа американизируется>. Те, кто гово-
рил это, не придавали своим словам большого значения, они дума-
ли, что идет несущественное изменение обычаев и манер; и, обма-
нутые внешними признаками, приписывали все изменения влия-
нию Америки на Европу. Этим они, по моему мнению, упрощали и
снижали проблему, которая несравненно глубже, сложнее и чре-
вата неожиданностями.
Вежливость велит мне сказать нашим заокеанским братьям,
что Европа и впрямь американизируется, и это - влияние Амери-
ки на Европу. Но я не могу так сказать. Истина вступает в спор
с вежливостью и побеждает. Европа по <американизировалась>,
не испытывала большого влияния Америки. Быть может, эти про-
цессы начинаются как раз сейчас, но их не было в прошлом, и не
они вызвали нынешнее положение. Существует масса вздорных
идей, смущающих и сбивающих с толку и американцев, и европей-
цев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99