- Но теперь полиция все узнает.
- Вовсе, нет. Они знают только то, что видят на
Годолфин-стрит. Они не знают и ничего не узнают об
Уайтхолл-террас. Только нам известны оба случая, и только мы
можем сопоставить их. Есть одно явное обстоятельство, которое в
любом случае возбудило бы мои подозрения против Лукаса.
Годолфин-стрит в Вестминстере находится в нескольких шагах
ходьбы от Уайтхолл-террас. Другие тайные агенты, о которых я
говорил, живут в дальнем конце Вест-Энда. Поэтому, естественно,
Лукасу было гораздо проще, чем остальным, установить связь и
получить сведения из дома министра по европейским делам. Это
незначительное обстоятельство, но если учесть, что события
развертывались с такой быстротой, оно может оказаться
существенным. Ага! Есть какие-то новости!
Появилась миссис Хадсон, неся на подносе дамскую визитную
карточку. Холмс взглянул на нее, поднял брови и передал мне.
- Попросите леди Хильду Трелони Хоуп пожаловать сюда, -
сказал он.
Спустя мгновение нашей скромной квартире была вторично
оказана честь, на этот раз посещением самой очаровательной
женщины в Лондоне. Я часто слышал о красоте младшей дочери
герцога Белминстера, но ни одно описание ее, ни одна фотография
не могли передать удивительное, мягкое обаяние и прелестные
краски ее тонкого лица. Однако в то осеннее утро не красота ее
бросилась нам в глаза при первом взгляде. Лицо ее было
прекрасно, но бледно от волнения; глаза блестели, но блеск их
казался лихорадочным; выразительный рот был крепко сжат - она
пыталась овладеть собой. Страх, а не красота - вот что
поразило нас, когда наша очаровательная гостья появилась в
раскрытых дверях.
- Был у вас мой муж, мистер Холмс?
- Да, миледи, был.
- Мистер Холмс, умоляю вас, не говорите ему, что я
приходила сюда!
Холмс холодно поклонился и предложил даме сесть.
- Ваша светлость ставит меня в весьма щекотливое
положение. Прошу вас сесть и рассказать, что вам угодно. Но, к
сожалению, никаких безусловных обещаний заранее дать я не могу.
Она прошла через всю комнату и села спиной к окну. Это
была настоящая королева - высокая, грациозная и очень
женственная.
- Мистер Холмс, - начала она, и, пока она говорила, ее
руки в белых перчатках беспрестанно сжимались и разжимались, -
я буду с вами откровенна и надеюсь, что это заставит вас быть
откровенным со мною. Между моим мужем и мною нет тайн ни в чем,
кроме одного: это политика. Здесь он молчит, он не рассказывает
мне ничего. Однако я узнала, что вчера вечером у нас в доме
случилось нечто весьма неприятное. Мне известно, что пропал
какой-то документ. Но поскольку здесь затронута политика, мой
муж отказывается посвятить меня в это дело. А ведь очень
важно... поверьте, очень важно... чтобы я знала об этом все.
Кроме членов правительства, вы - единственный человек, кто
знает правду. Умоляю вас, мистер Холмс, объясните мне, что
произошло и каковы могут быть последствия! Расскажите мне все,
мистер Холмс. Пусть интересы вашего клиента не заставят вас
молчать. Уверяю вас, я действую в его интересах, и если бы он
только понимал это, то, вероятно, полностью доверился бы мне.
Что это была за бумага, которую похитили?
- Миледи, вы требуете от меня невозможного.
Она глубоко вздохнула и закрыла лицо руками.
- Вы должны меня понять, миледи. Если ваш муж находит,
что вам лучше оставаться в неведении относительно данного дела,
как могу я, с которого взяли слово хранить эту тайну, открыть
вам то, что он желал бы скрыть? Вы даже не имеете права
спрашивать меня - вы должны спросить мужа.
- Я спрашивала его. Я пришла к вам, пытаясь использовать
последнюю возможность. Но если даже вы не хотите сказать ничего
определенного, вы крайне обяжете меня, ответив на один вопрос.
- Какой, миледи?
- Может ли из-за этого случая пострадать политическая
карьера моего мужа?
- Видите ли, миледи, если дело не будет улажено, оно
может, конечно, иметь весьма прискорбные последствия.
- О!
Она глубоко вздохнула, как человек, сомнения которого
разрешились.
- Еще один вопрос, мистер Холмс. Из слов моего мужа,
оброненных им тотчас же после случившегося несчастья, я поняла,
что пропажа письма может привести к тяжелым последствиям для
всей страны.
- Если он так сказал, я, конечно, не стану отрицать
этого.
- Но каковы могут быть эти последствия?
- Ах, миледи, вы снова задаете мне вопрос, на который я
не вправе ответить!
- Если так, я больше не буду отнимать у вас время. Не
могу упрекать вас, мистер Холмс, за то, что вы отказались быть
откровенным со мной, и, надеюсь, вы не подумаете обо мне дурно,
потому что я искренне желаю разделить заботы моего мужа даже
против его воли. Еще раз прошу вас: ничего не говорите ему о
моем посещении.
На пороге она оглянулась, и я опять увидел красивое,
взволнованное лицо, испуганные глаза и крепко сжатый рот. Затем
она исчезла.
- Ну, Уотсон, прекрасный пол - это уж по вашей части, -
улыбаясь, сказал Холмс, когда парадная дверь захлопнулась и
больше не было слышно шуршания юбок. - Какую игру ведет эта
красивая дама? Что ей на самом деле нужно?
- Но ведь она все очень ясно объяснила, а беспокойство ее
вполне естественно...
- Хм! Вспомните ее выражение лица, едва сдерживаемую
тревогу, ее беспокойство, настойчивость, с которой она задавала
вопросы. Не забудьте, что она принадлежит к касте, которая
умеет скрывать свои чувства.
- Да, она была очень взволнована.
- Вспомните также, как горячо она старалась убедить нас,
что действует только в интересах своего мужа и для этого должна
знать все. Что она хотела этим сказать? И вы, наверно,
заметили, Уотсон, что она постаралась сесть спиной к свету. Она
не хотела, чтобы мы видели ее лицо.
- Да, она выбрала именно это место.
- Женщин вообще трудно понять. Вы помните одну, в
Маргейте, которую я заподозрил на том же основании. А потом
оказалось, что причиной ее волнения было лишь отсутствие пудры
на носу. Как можно строить предположения на таком неверном
материале? За самым обычным поведением женщины может крыться
очень многое, а ее замешательство иногда зависит от шпильки или
щипцов для завивки волос... До свидания, Уотсон.
- Вы уходите?
- Да, я проведу утро на Годолфин-стрит с нашими друзьями
из полиции. Решение нашей проблемы - в убийстве Эдуарда
Лукаса, хотя, признаюсь, не могу даже представить, какую форму
оно примет. Создавать же версию, не имея фактов, большая
ошибка. Будьте на страже, мой дорогой Уотсон, и принимайте
вместо меня посетителей. А я вернусь к завтраку, если удастся.
Ведь этот день и два следующих Холмс был упорно молчалив,
как сказали бы его друзья, и мрачен, как сказали бы все
остальные. Он то приходил, то уходил, беспрерывно курил, играл
на скрипке обрывки каких-то мелодий, часто задумывался, питался
одними бутербродами в неурочное время и неохотно отвечал на
вопросы, которые я время от времени задавал ему. Я понимал, что
поиски его пока не дали никаких результатов. Он ничего не
рассказывал мне об этом деле, и только из газет я узнал о ходе
следствия, об аресте и быстром освобождении Джона Миттона,
лакея покойного.
Следствие установило факт "предумышленного убийства", но
убийца не был найден. Не удалось истолковать и мотивы
преступления. В комнате находилось много ценных вещей, но ничто
не было взято. Бумаги покойного остались нетронутыми. Их
тщательно рассмотрели и установили, что покойный ревностно
изучал международную политику, неутомимо собирал всякие слухи и
сплетни, был выдающимся лингвистом и вел огромную переписку. Он
был близко знаком с видными политическими деятелями нескольких
стран. Но среди документов, заполнявших ящики его стола, не
нашли ничего сенсационного. Что касается его отношений с
женщинами, то они, по-видимому, носили беспорядочный и
поверхностный характер. Среди женщин у него было много
знакомых, но мало друзей, и ни в одну их них он не был влюблен.
У него были неизменные привычки, и он вел спокойный образ
жизни. Его смерть явилась неразрешимой загадкой, которую так и
не удавалось разгадать.
Что касается лакея Джона Миттона, то полиция арестовала
его с отчаяния, чтобы прикрыть свою полнейшую беспомощность.
Против него не могли выдвинуть никакого обвинения. В тот вечер
он был в гостях у своих приятелей в Хаммерсмите. Алиби было
налицо. Правда, он ушел домой рано и мог возвратиться в
Вестминстер еще до того, как было обнаружено преступление, но
он объяснил, что прошел часть пути пешком, и этому можно было
верить, если вспомнить, что вечер был чудесный. Он пришел в
двенадцать часов и, по-видимому, был потрясен неожиданной
трагедией. Миттон всегда был в хороших отношениях с хозяином.
Некоторые из вещей, принадлежавших покойному, - например,
футляр с бритвами - были найдены в чемоданах лакея, но он
заявил, что это подарки его бывшего хозяина, и экономка
подтвердила это.
Миттон находился в услужении у Лукаса три года.
Примечательно, что Лукас никогда не брал Миттона с собой на
континент. Иногда он жил в Париже по три месяца подряд, но
Миттона оставлял присматривать за домом на Годолфин-стрист. Что
же касается экономки, то в тот вечер, когда было совершено
преступление, она не слышала ничего. Если и был у ее хозяина
посетитель, очевидно, хозяин сам впустил его.
Итак, судя по газетам, тайна уже три дня оставалась
неразгаданной. А Холмс, если и знал больше газет, ничего не
рассказывал мне, только заметил мимоходом, что инспектор
Лестрейд ввел его в курс дела, и поэтому я понимал, что он
прекрасно осведомлен обо всех новостях. На четвертый день
появилась длинная телеграмма из Парижа, которая, казалось,
решала весь вопрос.
- "Парижская полиция, - писала газета "Дейли телеграф",
- сделала открытие, приподнимающее завесу над трагической
гибелью мистеру Эдуарда Лукаса, умершего насильственной смертью
вечером в прошлый понедельник на Годолфин-стрит, в
Вестминстере. Наши читатели помнят, что покойный джентльмен был
найден в своей комнате с ножом в груди и что подозрение пало на
его лакея, которому удалось доказать свое алиби. Вчера слуги
мадам Анри Фурнэ, проживающей в Париже на улице Аустерлиц,
заявили полиции, что их хозяйка сошла с ума. Медицинское
освидетельствование показало, что она действительно страдает
опасным и хроническим умопомешательством. При расследовании
полиция установила, что мадам Анри Фурнэ в прошлый вторник
возвратилась из поездки в Лондон, и есть основания думать, что
эта поездка имеет какую-то связь с преступлением в
Вестминстере. Сличение фотографий дало возможность установить,
что муж мадам Анри Фурнэ и мистер Эдуард Лукас - одно лицо и
что покойный по какой-то причине жил двойной жизнью - в
Лондоне и Париже. Мадам Фурнэ, креолка по происхождению,
отличается крайне вспыльчивым характером, и у нее бывали
припадки ревности, которые делали ее совершенно невменяемой.
Именно во время одного из таких припадков, как предполагают,
она и совершила это страшное преступление, взволновавшее весь
Лондон. До сих пор не выяснено, что она делала в понедельник
вечером, однако известно, что похожая на нее женщина привлекла
внимание людей, находившихся на вокзале Черинг-кросс во вторник
утром, своим безумным видом и странными жестами. Поэтому
возможно, что преступление или было совершено ею в припадке
безумия, или оно так повлияло на несчастную женщину, что свело
ее с ума. В настоящее время она не в состояний рассказать о
происшедшем, и врачи не выражают надежды на восстановление ее
умственных способностей. Есть сведения, что вечером в
понедельник какая-то женщина, возможно мадам Фурнэ, в течение
нескольких часов стояла около дома на Годолфин-стрит"... Что вы
думаете об этом, Холмс?
Я читал ему заметку вслух, пока он заканчивал свой
завтрак.
- Мой дорогой Уотсон, - сказал он, встав из-за стола и
расхаживая по комнате, - у вас ангельское терпение, но эти три
дня я ничего не рассказывал вам просто потому, что и
рассказывать-то было нечего. Даже сейчас эти сведения из Парижа
мало чем помогают нам.
- Но дело о смерти этого человека теперь окончательно
выяснено.
- Смерть этого человека - простой эпизод, мелкий случай
по сравнению с нашей действительной задачей, которая
заключается в том, чтобы отыскать письмо и спасти Европу от
катастрофы. За минувшие три дня произошло только одно
значительное событие: то, что ничего не произошло. Почти
ежечасно я получаю сведения от правительства и знаю, что нигде
по всей Европе еще нет никаких признаков беспокойства. Если
письмо затерялось... нет, оно не могло затеряться... Но если
оно не затерялось, то где же оно? У кого? Почему его скрывают?
Вот вопрос, который молотом стучит в моем мозгу. И является ли
простым совпадением, что Лукас был убит как раз в тот вечер,
когда исчезло письмо? Было ли оно вообще у него? Если было, то
почему его не нашли среди бумаг? Не унесла ли его с собой
обезумевшая жена Лукаса? Если унесла, не находится ли оно у нее
дома, в Париже? И как я могу искать его там, не возбудив
подозрений французской полиции? Это тот случай, дорогой Уотсон,
где законность столь же страшна для нас, как и нарушение ее.
Все против нас, но интересы, поставленные на карту,
колоссальны. Если мне удастся успешно завершить это дело, оно,
конечно, достойно увенчает мою карьеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173