По-моему,
для суда этих данных достаточно, пусть даже в них и есть,
по-вашему, слабое место. А самое главное, мистер Холмс, что мой
преступник уже задержан. А вашего "человека пострашнее" я
что-то не вижу.
- Я склонен думать, что он сейчас поднимается по нашей
лестнице, - спокойно ответил Холмс. - Мне кажется, Уотсон,
вам лучше держать этот револьвер под рукой. - Холмс встал и
положил исписанный лист бумаги на столик, стоявший поблизости.
- Теперь мы готовы, - добавил он.
Послышались грубые голоса, а затем миссис Хадсон открыла
дверь и сказала, что трое мужчин спрашивают капитана Бэзила.
- Впустите их по одному,- сказал Холмс. Первым вошел
маленький, круглый человечек с румяными щеками и пышными седыми
бакенбардами. Холмс вытащил из кармана письмо.
- Ваше имя? - спросил он.
- Джеймс Ланкастер.
- Мне очень жаль, Ланкастер, но место уже занято.
Вот вам полсоверена за беспокойство. Пройдите в ту комнату
и подождите несколько минут.
Второй был высокий высохший человек с гладкими волосами и
болезненным цветом лица. Его звали Хью Пэттино. Он также
получил отказ, полсоверена и приказание ждать.
У третьего посетителя была примечательная внешность. Его
свирепое, бульдожье лицо обросло взгерошенными волосами и
бородой, а из-под жестких, густо нависших бровей сверкали
смелые темные глаза. Он поздоровался и стоял в позе моряка,
теребя в руках свою кепку.
- Ваше имя? - спросил Холмс.
- Патрик Кэрис.
- Гарпунщик?
- Да, сэр. Двадцать шесть рейсов.
- Из Данди, кажется?
- Да, сэр.
- Согласны пойти с экспедиционным судном?
- Да, сэр. Жалованье?
- Восемь фунтов в месяц. Могли бы отправиться немедленно?
- Как только получу снаряжение.
- Бумаги при вас?
- Да, сэр.
Он вытащил из кармана связку потрепанных и засаленных
документов. Холмс просмотрел их и возвратил ему.
- Как раз такой человек мне и нужен, - сказал он. - Вот
контракт на этом столе. Подпишите его, и дело с. концом.
Моряк вразвалку прошел по комнате и взялся за перо.
- Здесь подписать? - спросил он, нагнувшись к столу.
Холмс склонился над его плечом и протянул руки поверх его
шеи.
- Теперь все в порядке,- сказал он.
Я услышал лязг стали и рев разгяренного быка. В ту же
минуту Холмс и моряк, сцепившись, покатились по полу. Моряк
обладал гигантской силой: даже в наручниках, которые Холмс так
ловко надел ему на руки, он мог бы одолеть моего друга. Но мы с
Хопкинсом бросились на помощь. И только когда холодное дуло
револьвера прижалась к его виску, он наконец понял, что
сопротивление бесполезно. Мы связали ему ноги веревкой и
подняли с полу, задыхаясь от борьбы.
- Я должен извиниться перед вами, Хопкинс, - сказал
Шерлок Холмс,- яйца всмятку, боюсь, уже холодные. Но, я думаю,
такой успешный конец следствия придаст вам аппетит?
Стэнли Хопкинс онемел от изумления.
- Что тут скажешь, мистер Холмс! - наконец выпалил он,
мучительно покраснев.- Видно, я с самого начала свалял дурака.
Нельзя было ни на минуту забывать, что вы учитель, а я - всего
лишь ученик. Даже теперь, видя вашу работу, я все-таки не
пойму, как вы это проделали и что это значит.
- Ладно, ладно, - добродушно сказал Холмс, - мы все
учимся на своих ошибках. Вот теперь вы уже твердо запомните,
что нельзя упускать из виду второе решение. Вы были так
поглощены молодым Нелиганом, что даже не вспомнили о Патрике
Кэрнсе. А ведь он-то и сеть убийца Питера Кери.
Хриплый голос моряка перебил его:
- Послушайте, мистер! Я не жалуюсь, что вы так грубо
обошлись со мной, но надо все-таки называть вещи своими
именами. Вы говорите: "убийца Питера Кери". А вот я заявляю,
что был вынужден убить его. Это далеко не одно и то же. Может,
вы не поверите? Может, вы думаете, я плету небылицы?
- Совсем нет, - ответил Холмс. - Мы охотно выслушаем
все, что вы хотите сказать.
- Я буду говорить недолго, и, клянусь богом, каждое мое
слово - правда. Я знал Черного Питера, и когда он взялся за
нож, я схватил гарпун, потому что понимал, что только одному из
нас быть в живых. Вот так он и умер. Может, это и называется
убийством. Мне все равно, как умирать, только мне больше
нравится испустить дух с веревкой на шее, чем с ножом Черного
Питера в сердце.
- Как вы очутились в его доме? - спросил Холмс.
- Я расскажу все по порядку. Только дайте я сяду, так
легче будет говорить. Эта история началась в августе 1883 года.
Питер Кери был хозяином "Морского единорога", а я у него -
запасным гарпунщиком. Мы выбрались из торосистых льдов и шли
домой. Встречный ветер трепал нас, а шторм не унимался целую
неделю. Вдруг натыкаемся на маленькое суденышко: оно дрейфует
на север. Всего экипажа один человек, да и тот не моряк.
Остальные, бывшие в этом суденышке, решили, что оно пойдет ко
дну, уселись в шлюпку и пошли к норвежскому берегу. И должно
быть, все до одного потонули. Так вот, мы этого человека взяли
к себе на судно. Они с капитаном долго толковали в каюте. Весь
его багаж, принятый к нам на борт, состоял из одной жестяной
коробки. Насколько мне известно, имени этого человека ни разу
никто не назвал. На вторую же ночь он исчез, будто его и вовсе
не бывало. Болтали, будто он или сам бросился в воду, или упал
за борт - в ту ночь разыгралась сильная буря. Только один
человек знал, что с ним случилось, - это был я. Потому что в
глухую темную ночь, за два дня до того, как мы миновали маяки
Шотландских островов, я собственными глазами видел, как капитан
схватил его за ноги и сбросил в море.
Я никому не сболтнул ни слова. Думаю - посмотрю, что
будет дальше. Пришли мы в Шотландию. Дела этого никто не
поминал, да никто ни о чем и не спрашивал. Погиб человек
случайно, и никому это не интересно. Вскоре Питер Кери вышел в
отставку, и только спустя много лет мне удалось узнать, где он
поселился. Я сообразил, что он взял грех на душу ради той
жестяной коробки. Ну, думаю, теперь он мне заплатит как
следует, чтобы я держал язык за зубами,
От одного моряка, который встретил его в Лондоне, я узнал,
что он живет здесь, и приехал, чтобы выжать из него кое-что. В
первую ночь он держался благоразумно: пообещал мне такую сумму,
что я на всю жизнь был бы избавлен от моря. Окончательно
договориться мы должны были через две ночи. Я пришел - вижу,
он уже пьян и настроение у него самое гнусное. Мы сели, выпили,
поговорили о старых временах. Чем больше он пил, тем меньше мне
нравилось выражение его лица. Я заметил гарпун на стене:
пожалуй, думаю, он мне понадобится. А того наконец прорвало:
ухватил он большой складной нож и полез на меня, изрыгая слюну
и ругань. Я по всему видел, что он готов на убийство. Но не
успел он раскрыть нож, как я пригвоздил его гарпуном к стене.
Боже, как он заревел! Его лицо до сих пор не дает мне уснуть...
Кровь лилась ручьем, а я стоял и ждал. Но кругом было тихо, и я
успокоился. Огляделся - вижу: на полке жестяная коробка. У
меня на нее такое же право, как у Питера Кери, поэтому я взял
ее и вышел из хижины. И сдуру забыл на столе свой кисет.
А теперь я расскажу вам самую диковинную часть этой
истории. Только я выбрался на воздух, как вдруг слышу чьи-то
шаги. Я засел в кустах. Смотрю, к хижине пробирается человек.
Вошел в нее, закричал, как полоумный, и пустился бежать со всех
ног, пока не пропал из виду. А я всех перехитрил: прошагал
десять миль пешком, в Танбридж-Уэллсе сел на поезд и приехал в
Лондон.
Когда я раскрыл коробку, оказалось, что в ней ни гроша.
Ничего там не было, кроме бумаг, которые я не решился продать.
Я потерял власть над Черным Питером и очутился на мели в
Лондоне без единого шиллинга. У меня оставалось только мое
ремесло. Я увидел эти обгявления о гарпунщиках и большом
жалованье и отправился к морским агентам, а они послали меня
сюда. Вот все, что мне известно. И хоть я прикончил Черного
Питера, но правосудие должно благодарить меня - я сэкономил
правительству расход на пеньковую веревку.
- Весьма убедительные показания,- сказал Холмс, вставая
и закуривая трубку.-Я думаю, Хопкинс, вам следует, не теряя
времени, препроводить арестованного
в более надежное место. Эта комната не совсем пригодна под
камеру, мистер Патрик Кэрнс занимает слишком много места на
нашем ковре.
- Не знаю, как и благодарить вас, мистер Холмс, - сказал
Хопкинс. - До сих пор я не понимаю, как вы достигли такого
успеха.
- Просто я с самого начала ухватился за верную нить. Знай
я раньше о записной книжке, она, может быть, так же сбила бы
меня с толку, как и вас. Но все, что я слышал об этом деле,
вело только в одном направления. Огромная силища, уменье
пользоваться гарпуном, бутылка рома, кисет из тюленьей кожи с
крепким табаком - все это указывало на моряка, причем на
китобоя. Я был убежден, что инициалы "П.К." - простое
совпадение. Кисет не принадлежал Питеру Кери, потому что тот
редко курил и в его "каюте" не нашли трубки. Вы помните, я
спрашивав, были ли в "каюте" виски и коньяк. Вы ответили, что
были. Но кто, кроме моряка, станет пить ром, когда под рукой
есть коньяк или виски? Да, я был уверен, что это моряк.
- А как вы отыскали его?
- Мой дорогой сэр, ведь это же очень просто. Моряк мог
быть только из числа тех, кто плавал вместе с Кери на "Морском
единороге". Насколько мне было известно, капитан на другом
судне не плавал. Я затратил три дня на телеграммы в Данди,
чтобы установить имена команды "Морского единорога" в 1883
году. Когда я узнал, что в числе гарпунщиков был Патрик Кэрнс,
мои расследования почти закончились. Я считал, что этот человек
находится, вероятно, в Лондоне и не прочь на некоторое время
покинуть Англию. Поэтому я провел несколько дней в Ист-Энде,
выдумал арктическую экспедицию, предложил заманчивые условия
для гарпунщиков, которые будут служить под, командой капитана
Бэзила, - и вот результат.
- Замечательно! - воскликнул Хопкинс.- Просто
замечательно!
- Вы должны как можно скорее добиться освобождения
молодого Нелигана, - сказал Холмс.- Думаю, вам следует
извиниться перед ним. Жестяную коробку надо ему возвратить, но,
конечно, те ценные бумаги, что проданы Питером Кери, уже
пропали навсегда... Вот и кэб, Хопкинс, вы можете увезти этого
человека. Если мое присутствие понадобится на суде, дайте нам
знать в Норвегию. Точный адрес я сообщу вам позже.
Примечания
1 Пуритане - религиозная секта, проповедовавшая строгую
нравственность и простоту жизни.

Артур Конан Дойл.
Шерлок Холмс при смерти
Квартирная хозяйка Шерлока Холмса, миссис Хадсон, была
настоящей мученицей. Мало того, что второй этаж ее дома в любое
время подвергался нашествию странных и зачастую малоприятных
личностей, но и сам ее знаменитый квартирант своей
эксцентричностью и безалаберностью жестоко испытывал терпение
хозяйки. Его чрезвычайная неаккуратность, привычка музицировать
в самые неподходящие часы суток, иногда стрельба из револьвера
в комнате, загадочные и весьма неароматичные химические опыты,
которые он часто ставил, да и вся атмосфера преступлений и
опасности, окружавшая его, делали Холмса едва ли не самым
неудобным квартираитом в Лондоне. Но, с другой стороны, платил
он по-царски. Я не сомневаюсь, что тех денег, которые он
выплатил миссис Хадсон за годы нашей с ним дружбы, хватило бы
на покупку всего ее дома.
Она благоговела перед Холмсом и никогда не осмеливалась
перечить ему, хотя его образ жизни причинял ей много
беспокойства. Она симпатизировала ему за удивительную мягкость
и вежливость в обращении с женщинами. Он не любил женщин и не
верил им, но держался с ними всегда по-рыцарски учтиво. Зная
искреннее расположение миссис Хадсон к Холмсу, я с волнением ее
выслушал, когда на второй год моей женитьбы она прибежала ко
мне с известием о тяжелой болезни моего бедного друга.
- Он умирает, доктор Уотсон, - говорила она. - Он
болеет уже три дня, и с каждым днем ему все хуже и хуже. Я не
знаю, доживет ли он до завтра. Он запретил мне вызывать врача.
Но сегодня утром, когда я увидела, как у него все кости на лице
обтянулись и как блестят глаза, я не могла больше выдержать. "С
вашего согласия или без него, мистер Холмс, я немедленно иду за
врачом",- сказала я. "В таком случае, позовите Уотсона",-
согласился он. Не теряйте ни минуты, сэр, иначе вы можете не
застать его в живых!
Я был потрясен, тем более что ничего не слыхал о его
болезни. Излишне говорить, что я тут же схватил пальто и шляпу.
По дороге я стал расспрашивать миссис Хадсон.
- Я могу вам рассказать очень немного, сэр, - отвечала
она. - Он расследовал какое-то дело в Розерхайте, в переулках
у реки, и, вероятно, там заразился. В среду пополудни он слег и
с тех пор не встает. За все эти три дня ничего не ел и не пил.
- Боже мой! Почему же вы не позвали врача? - Он не
велел, сэр. Вы знаете, какой он властный. Я не осмелилась
ослушаться его. Но вы сразу увидите, ему надолго осталось жить.
Действительно, на Холмса было страшно смотреть. В тусклом
свете туманного ноябрьского дня его спальня Казалась достаточно
мрачной, но особенно пронзил мне сердце вид его худого,
изможденного лица на фоне подушек. Глаза его лихорадочно
блестели, на щеках играл болезненный румянец, губы покрылись
темными корками. Тонкие руки судорожно двигались по одеялу,
голос был хриплым и ломающимся. Когда я вошел в комнату, он
лежал неподвижно, однако что-то мелькнуло в его глазах - он,
несомненно, узнал меня.
- Ну, Уотсон, как видно, наступили плохие времена, -
сказал он слабым голосом, но все же в своей прежней шутливой
манере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173