Да я собственными ушами дважды
слышал звуки, похожие на отдаленный собачий лай. Нельзя же в
самом деле поверить, что все это - вне законов природы!
Призрачная собака, которая оставляет следы на земле и громко
воет? Нет, это невыносимо! Стэплтон, а за ним и Мортимер могли
поддаться общему настроению, но если у меня есть какое-нибудь
достоинство, так это здравый смысл, и я никогда не стану
предаваться суеверию. Для этого надо опуститься на уровень
развития здешних фермеров, которые, не довольствуясь рассказами
о какой-то свирепой собаке, наделяют ее пламенем, пышущим из
глаз и пасти. Холмс не стал бы даже слушать подобные бредни, а
я представляю здесь его персону. Однако факты остаются фактами:
мне пришлось дважды слышать этот вой. А что, если по болотам
действительно бегает какая-то огромная собака? Ведь тогда все
станет понятным! Но где она прячется, что она ест, откуда она
взялась, почему никто не видел ее днем? Надо сознаться, что,
давая всему этому правдоподобное объяснение, мы наталкиваемся
на не меньшие трудности. Но даже если оставить собаку в стороне
- как объяснить то, что было в Лондоне? Неизвестный в кэбе,
письмо, автор которого заклинал сэра Генри не выходить на
торфяные болота? Уж в этом-то нет ничего сверхъестественного,
хотя и то и другое можно в одинаковой степени приписать и
дружеским и враждебным силам. Но где он сейчас, этот друг или
враг? Остался ли в Лондоне, или последовал за нами сюда?
Неужели... Неужели его-то я и видел на вершине гранитного
столба?
Правда, он всего лишь мелькнул у меня перед глазами, но
кое-что я все же приметил и готов подтвердить это под присягой.
Он не из здешних жителей - теперь я знаю всех соседей сэра
Генри. Он выше Стэплтона и гораздо худее Френкленда. Его можно
было бы принять за Бэрримора, но Бэрримор оставался дома, и я
уверен, что ему не удалось бы прокрасться за нами незамеченным.
Следовательно, здесь, так же как и в Лондоне, нас выслеживает
какой-то неизвестный. Мы до сих пор не можем отделаться от
него. Если б мне удалось поймать этого человека, тогда все наши
недоумения сразу бы разъяснились. Вот моя цель, и я приложу все
свои силы, чтобы достигнуть ее.
Первым моим побуждением было поделиться своими планами с
сэром Генри. Но, поразмыслив, я решил вести игру самостоятельно
и поменьше говорить об этом. Баронет молчалив и погружен в свои
мысли. Вой, который мы слышали на болотах, очень на него
подействовал. Я решил не усугублять его беспокойства, но оружия
не сложу и буду действовать на свой страх и риск.
Сегодня после завтрака у нас разыгралась небольшая сцена.
Бэрримор попросил у сэра Генри разрешения поговорить с ним, и
они ушли в кабинет. Сидя в бильярдной, я слышал их повышенные
голоса и прекрасно догадывался, о чем там идет речь. Вскоре
дверь кабинета раскрылась и баронет позвал меня.
- Бэрримор в обиде на нас, - сказал сэр Генри. - С
нашей стороны, видите ли, было нечестно преследовать его
шурина, тайну которого он выдал нам по собственной воле.
Дворецкий стоял бледный, но держал себя в руках.
- Я, может быть, погорячился, сэр, но в таком случае
прощу прощения. Но все же меня очень удивило, когда я услышал
ваши шаги на рассвете и узнал, что вы хотели поймать Селдена.
Незачем мне наводить людей на его след - ему, несчастному, и
без того плохо.
- Если б вы действительно выдали Селдена по собственной
воле, это было бы совсем другое дело,- сказал баронет.- Но
ведь вы, вернее, ваша жена признались во всем только под нашим
нажимом. Вам ничего другого не оставалось.
- Я не думал, что вы воспользуетесь моим признанием, сэр
Генри. Никак не думал.
- Селден опасен для общества. Ведь он ни перед чем не
остановится, по его физиономии видно! Вспомните, как редко
здесь встречается жилье. Ваять хотя бы мистера Стэплтона - в
случае нападения ему надеяться не на что, разве только на
собственные силы. Нет, пока этого человека не посадят под
замок, мы не можем чувствовать себя в безопасности!
- Селден никого не тронет, сэр, клянусь вам! Для здешних
жителей он теперь не страшен. Поверьте мне, сэр Генри, через
несколько дней все будет улажено и он уедет в Южную Америку,
Умоляю вас, не сообщайте полиции, что Селден все еще здесь, на
болотах. Его уже перестали искать, и он может спокойно
дождаться парохода. Если вы донесете на него, нам с женой
несдобровать. Прошу вас, сэр, не обращайтесь в полицию!
- Уотсон, что вы на это скажете?
Я пожал плечами:
- Если этот человек уберется из Англии, налогоплательщики
вздохнут свободнее.
- А вдруг он натворит каких-нибудь бед до отъезда?
- Нет, сэр! Ведь не безумный же он! Мы дали ему все, что
нужно. А новое преступление выдаст его с головой.
- Это верно, - сказал сэр Генри. - Хорошо, Бэрримор...
- Да благословит вас бог, сэр! Как я вам благодарен! Если
Селдена поймают, моя жена не перенесет такого горя.
- Выходит, Уотсон, мы с вами укрываем уголовного
преступника. Но у меня, кажется, не хватит теперь духу выдать
его. Хорошо, покончим на этом. Вы можете идти, Бэрримор.
Пробормотав дрогнувшим голосом несколько слов
благодарности, дворецкий пошел к дверям, но на пороге вдруг
остановился.
- Вы так хорошо со мной обошлись, сэр, что мне хочется
как-то отблагодарить вас, - нерешительно начал он. - Я
кое-что знаю, сэр Генри... может быть, напрасно я так долго
молчал, но это выяснилось, когда следствие было уже закончено.
Я еще ни с кем не говорил об этом... Речь идет о смерти сэра
Чарльза.
Мы с баронетом так и подскочили на месте.
- Вам известны обстоятельства его смерти?
- Нет, сэр.
- Тогда что же?
- Я знаю, почему он стоял у калитки в такой поздний час.
У него было свидание с женщиной.
- Свидание с женщиной! У сэра Чарльза!
- Да, сэр.
- Кто она такая?
- Имени ее я вам не скажу, сэр. Я знаю только первые
буквы: "Л. Л.".
- Откуда вам это известно, Бэрримор?
- Сэр Генри, в то утро ваш дядюшка получил письмо. На его
имя обычно приходило очень много писем, ведь он был человек
известный и славился своей добротой. К нему каждый обращался со
своим горем. Но а то утро пришло только одно письмо, почему я
его и запомнил. Почерк на конверте был женский, и на штемпеле
стояло: "Кумби-Треси".
- Дальше?
- Я бы не вспомнил больше об этом письме, если б не жена.
Несколько недель тому назад она принялась за уборку в кабинете
сэра Чарльза - в первый раз после его смерти - и нашла в
глубине камина листок бумаги. Большая часть его превратилась в
пепел, но один маленький кусочек - самый конец - уцелел, и
слова еще можно было разобрать, хотя чернила посерели от огня,
а бумага обуглилась. Это была, наверно, только приписка, и мы
прочли вот что: "Умоляю вас, как джентльмена, сожгите это
письмо и будьте у калитки в десять часов вечера". Внизу стояли
две буквы: "Л. Л.".
- Вы сохранили этот обрывок?
- Нет, сэр. Он рассыпался у меня в руках.
- А до этого сэр Чарльз получал письма, написанные тем же
почерком?
- Не знаю, сэр, не обращал внимания. Да и это письмо
запомнилось мне только потому, что оно было единственное в тот
день.
- И вы не знаете, кто такая "Л. Л."?
- Нет, сэр, понятия не имею. Но я думаю, что, если б нам
удалось разыскать эту леди, мы бы узнали кое-какие подробности
о смерти сэра Чарльза.
- Я просто не понимаю вас, Бэрримор! Как можно было
скрывать до сих пор такие важные сведения?
- Видите ли, сэр, сразу же вслед за этим на нас самих
свалилась беда. Кроме того, мы с женой очень любили сэра
Чарльза и не забывали его благодеяний. Зачем, думаем, ворошить
старое? Нашему несчастному хозяину это уже не поможет, а когда
в дело замешана женщина, тут надо действовать осторожно. Ведь
даже самые достойные люди...
- По-вашему, это может оскорбить его память?
- Да, сэр, я решил, что ничего хорошего из этого не
получится. Но вы были так добры к нам... Мне не захотелось
скрывать от вас то, что знаю.
- Хорошо, Бэрримор, можете идти.
Когда дворецкий вышел, сэр Генри повернулся ко мне:
- Ну, Уотсон, что вы скажете об этом новом луче света?
- По-моему, он еще больше сгустил темноту.
- Да, верно. Но если б нам удалось выследить эту "Л. Л.",
тогда все бы прояснилось. Мы теперь знаем, что есть женщина,
которой многое известно, а это уже серьезное достижение! Надо
только найти ее. Что ж нам теперь делать?
- Немедленно сообщить обо всем Холмсу. Может быть, это
наведет его на нужный след. Я почти уверен, что он сейчас же
приедет сюда.
Я ушел к себе и написал Холмсу подробный отчет о событиях
сегодняшнего утра. Мой друг, по-видимому, очень занят последнее
время, так как письма с Бейкер-стрит становятся все реже и все
короче. В них ни словом не упоминается о моих отчетах, а о цели
моей поездки сюда - лишь вскользь. Дело о шантаже, вероятно,
поглощает все силы Холмса. Но последние события, безусловно,
привлекут его внимание и снова пробудят в нем интерес к нашему
расследованию. Как бы мне хотелось, чтобы он был здесь!
77 октября. Сегодня весь день льет дождь; тяжелые капли
шуршат в густом плюще, падают с карнизов. Я вспомнил
каторжника, скрывающегося в глубине мрачных, открытых небу
торфяных болот. Бедняга! Каковы бы ни были совершенные им
преступления, теперешние его муки в какой-то мере искупают их.
А потом вспомнился мне и тот, другой человек... Лицо,
мелькнувшее в окне кэба, темная фигура, словно вырезанная на
лунном диске. Неужели этот неуловимый соглядатай, этот пособник
тьмы тоже бродит сейчас, под таким ливнем ?
Вечером я надел непромокаемый плащ и отправился в глубь
болот, рисуя в своем воображении страшные картины. Дождь
хлестал мне в лицо, в ушах свистел ветер. Да хранит господь
тех, кто блуждает сейчас около Гримпенской трясины! В такую
погоду даже взгорья превращаются здесь в сплошную топь. Я
отыскал гранитный столб, на котором стоял тот одинокий
созерцатель, и с его неровной, уступчатой вершины оглядел
расстилавшиеся внизу унылые болота. Дождевые потоки заливали
эти бурые низины, тяжелые, свинцово-серые тучи низко стлались
над землей, а сквозь их обрывки проступали причудливые
очертания холмов. Вдали, по левую руку от меня, над деревьями
ложбины поднимались чуть видные в тумане узкие башни
Баскервиль-холла. Только они одни и говорили о присутствии
человека в этих местах, если не считать доисторических пещер,
ютившихся на склонах холмов. И нигде ни малейшего следа того
незнакомца, одинокую фигуру которого я видел на этой самой
вершине две ночи назад!
На обратном пути меня догнал доктор Мортимер, ехавший в
своей тележке со стороны Гнилой топи. Все это время доктор был
к нам очень внимателен, и не проходило почти ни одного дня,
чтобы он не заглянул в Баскервиль-холл справиться, как мы
поживаем. Доктор усадил меня к себе в тележку и предложил
подвезти домой. Он очень огорчен пропажей своего спаниеля.
Собака убежала на болота и не вернулась. Я утешал доктора как
мог, а сам, вспоминая пони, увязшего в Гримпенской трясине,
думал, что Мортимеру вряд ли придется увидеть когда-нибудь свою
собачонку.
- Кстати, доктор, - сказал я, трясясь вместе с ним по
рытвинам дороги, - вы, вероятно, знаете здесь всех, кто
находится в радиусе ваших разъездов?
- Думаю, что всех.
- Тогда вы, может быть, скажете мне полное имя и фамилию
женщины, инициалы которой "Л. Л."?
Мортимер задумался, потом ответил:
- Нет. Правда, за цыган и работников на фермах я не могу
ручаться, но среди самих фермеров и джентри12 такие инициалы
как будто ни к кому не подходят. Хотя постойте, - добавил он
после паузы, - есть некая Лаура Лайонс - вот вам "Л. Л.". Но
она живет в Кумби-Треси.
- Кто она такая? - спросил я.
- Дочь Френкленда.
- Как! Дочь этого старого чудака?
- Совершенно верно. Она вышла замуж за художника по
фамилии Лайонс, который приезжал сюда на этюды. Он оказался
негодяем и бросил ее. Впрочем, насколько я слышал, нельзя
сваливать всю вину на одну сторону. Отец отрекся от нее, потому
что она вышла замуж без его согласия, а может быть, и не только
поэтому. Одним словом, два греховодника - и старый и молодой
- допекали несчастную женщину как могли.
- Чем же она живет?
- Старик Френкленд, вероятно, дает ей кое-что,
разумеется, не много, так как его собственные дела находятся в
плачевном состоянии. Но каковы бы ни были ее прегрешения,
нельзя же было позволять ей скатываться все ниже и ниже. Эта
история стала известна здесь, и соседи - а именно Стэплтон и
сэр Чарльз - помогли ей, дали возможность честно зарабатывать
на жизнь. Я тоже кое-что пожертвовал. Мы хотели, чтобы она
выучилась печатать на машинке.
Мортимер спросил, почему меня это интересует, и я кое-как
удовлетворил его любопытство, стараясь не вдаваться в
подробности, ибо нам совершенно незачем посвящать в свои дела
лишних людей.
Завтра утром я съезжу в Кумби-Треси, и, если мне удастся
повидать эту даму с весьма сомнительной репутацией, миссис
Лауру Лайонс, мы сделаем большой шаг вперед к тому, чтобы одной
загадкой стало у нас меньше.
Между прочим, ваш покорный слуга мало-помалу превращается
в мудрого змия: когда Мортимер зашел уж слишком далеко в своих
расспросах, я осведомился, к какому типу принадлежит череп
Френкленда, и спас положение - вся остальная часть пути была
посвящена лекции по краниологии13. Годы, проведенные в обществе
Шерлока Холмса, не прошли для меня даром.
Чтобы покончить с описанием этого унылого, дождливого дня,
упомяну еще об одном разговоре, на сей раз с Бэрримором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173