От подоконника до крыши вагона
было не больше четырех футов. Холмс тихо притворил раму.
- Пока все подтверждается, - проговорил он. - Ну, что
скажете, Уотсон?
- Гениально! Вы превзошли самого себя.
- Тут я с вами не согласен. Требовалось только
сообразить, что тело находилось на крыше вагона, и это было не
Бог весть какой гениальной догадкой, а все остальное неизбежно
вытекало из того факта. Если бы на карту не были поставлены
серьезные государственные интересы, вся эта история, насколько
она нам пока известна, ничего особенно значительного собой не
представляла бы. Трудности у нас, Уотсон, все еще впереди. Но,
как знать, быть может, здесь мы найдем какие-нибудь новые
указания.
Мы поднялись по черной лестнице и очутились в квартире
второго этажа. Скупо обставленная столовая не заключала в себе
ничего для нас интересного. В спальне мы тоже ничего не
обнаружили. Третья комната сулила больше, и мой друг принялся
за систематический обыск. Комната, очевидно, служила кабинетом
- повсюду валялись книги и бумаги. Быстро и ловко Холмс
выворачивал одно за другим содержимое ящиков письменного стола,
полок шкафа, но его суровое лицо не озарилось радостью успеха.
Прошел час, и все никакого результата.
- Хитрая лисица, замел все следы, - сказал Холмс. -
Никаких улик. Компрометирующая переписка либо увезена, либо
уничтожена. Вот наш последний шанс.
Он взял стоявшую на письменном столе небольшую
металлическую шкатулку и вскрыл ее с помощью стамески. В ней
лежало несколько свернутых в трубку бумажных листков, покрытых
цифрами и расчетами, но угадать их смысл и значение было
невозможно. Лишь повторяющиеся слова "давление воды" и
"давление на квадратный дюйм" позволяли предполагать, что все
это имеет какое-то отношение к подводной лодке. Холмс
нетерпеливо отшвырнул листки в сторону. Оставался еще конверт с
какими-то газетными вырезками. Холмс разложил их на столе, и по
его загоревшимся глазам я понял, что появилась надежда.
- Что это такое, Уотсон, а? Газетные объявления и, судя
по шрифту и бумаге, из "Дейли телеграф" - из верхнего угла
правой полосы. Даты не указаны, но вот это, по-видимому,
первое:
"Надеялся услышать раньше. Условия приняты. Пишите
подробно по адресу, указанному на карточке.
Пьерро".
А вот второе:
"Слишком сложно для описания. Должен иметь полный отчет.
Оплата по вручении товара.
Пьерро".
И третье:
"Поторопитесь. Предложение снимается, если не будут
выполнены условия договора. В письме укажите дату встречи.
Подтвердим через объявление.
Пьерро"
И, наконец, последнее:
"В понедельник вечером после девяти. Стучать два раза.
Будем одни. Оставьте подозрительность. Оплата наличными по
вручении товара.
Пьерро".
Собрано все - вполне исчерпывающий отчет о ходе
переговоров! Теперь добраться бы до того, кому это адресовано.
Холмс сидел, крепко задумавшись, постукивая пальцем по
столу. И вдруг вскочил на ноги.
- А, пожалуй, это не так уж трудно. Здесь, Уотсон, нам
делать больше нечего. Отправимся в редакцию "Дейли телеграф" и
тем завершим наш плодотворный день.
Майкрофт Холмс и Лестрейд, как то было условленно, явились
на следующий день после завтрака, и Холмс поведал им о наших
похождениях накануне вечером. Полицейский сыщик покачал
головой, услышав исповедь о краже со взломом.
- У нас в Скотленд-Ярде такие вещи делать не полагается,
мистер Холмс, - сказал он. - Не удивительно, что вы
достигаете того, что нам не под силу. Но в один прекрасный день
вы с вашим приятелем хватите через край, и тогда вам не
миновать неприятностей.
- Погибнем "за Англию, за дом родной и за красу"2. А,
Уотсон? Мученики, сложившие головы на алтарь отечества. Но что
скажешь ты, Майкрофт?
- Превосходно, Шерлок! Великолепно! Но что это нам дает?
Холмс взял лежавший на столе свежий номер "Дейли телеграф".
- Ты видел сегодняшнее сообщение "Пьерро"?
- Как? Еще?
- Да. Вот оно:
"Сегодня вечером. То же место, тот же час. Стучать два раза. Дело чрезвычайно важное. На карте ваша собственная безопасность.
Пьерро".
- Ах, шут возьми! - воскликнул Лестрейд. - Ведь если он
откликнется, мы его схватим!
- С этой целью я и поместил это послание. Если вас обоих
не затруднит часов в восемь отправиться с нами на
Колфилд-Гарденс, мы приблизимся к разрешению нашей проблемы.
Одной из замечательных черт Шерлока Холмса была его
способность давать отдых голове и переключаться на более
легковесные темы, когда он полагал, что не может продолжать
работу с пользой для дела: И весь тот памятный день он целиком
посвятил задуманной им монографии "Полифонические мотеты
Лассуса"'. Я не обладал этой счастливой способностью
отрешаться, и день тянулся для меня бесконечно. Огромное
государственное значение итогов нашего расследования,
напряженное ожидание в высших правительственных сферах,
предстоящий опасный эксперимент - все способствовало моей
нервозности. Поэтому я почувствовал облегчение, когда после
легкого обеда мы, наконец, отправились на Колфилд-Гарденс,
Лестрейд и Майкрофт, как мы договорились, встретили нас возле
станции Глостер-роуд. Подвальная дверь дома, где жил Оберштейн
оставалась открытой с прошлой ночи, но так как Майкрофт Холмс
наотрез отказался лезть через ограду, мне пришлось пройти
вперед и открыть парадную дверь. К девяти часам мы все четверо
уже сидели в кабинете, терпеливо дожидаясь нужного нам лица.
Прошел час, другой. Когда пробило одиннадцать, бой часов н
церковной башне прозвучал для нас как погребальный звон но
нашим надеждам. Лестрейд и Майкрофт ерзали на стульях и
поминутно смотрели на часы. Шерлок Холмс сидел спокойно,
полузакрыв веки, но внутренне настороженный. Вдруг он вскинул
голову.
- Идет, - проговорил он.
Кто-то осторожно прошел мимо двери. Шаги удалились и снова
приблизились. Послышалось шарканье ног, и дважды стукнул
дверной молоток. Холмс встал, сделав нам знак оставаться на
месте. Газовый рожок в холле почти не давал света. Холмс открыл
входную дверь и, когда темная фигура скользнула мимо, запер
дверь на ключ.
- Прошу сюда, - услышали мы его голос, и в следующее
мгновение тот, кого мы поджидали, стоял перед нами.
Холмс шел за ним по пятам, и, когда вошедший с возгласом
удивления и тревоги отпрянул было назад, мой друг схватил его
за шиворот и втолкнул обратно в комнату. Пока наш пленник вновь
обрел равновесие, дверь в комнату была уже заперта, и Холмс
стоял к ней спиной. Пойманный испуганно обвел глазами комнату,
пошатнулся и упал замертво. При падении широкополая шляпа
свалилась у него с головы, шарф, закрывавший лицо, сполз, и мы
увидели длинную белокурую бороду и мягкие, изящные черты лица
полковника Валентайна Уолтера.
Холмс от удивления свистнул.
- Уотсон, - сказал он, - на этот раз можете написать в
своем рассказе, что я полный осел. Попалась совсем не та птица,
для которой я расставлял силки.
- Кто это? - спросил Майкрофт с живостью.
- Младший брат покойного сэра Джеймса Уолтера, главы
департамента субмарин. Да-да, теперь я вижу, как легли карты.
Полковник приходит в себя. Допрос этого джентльмена прошу
предоставить мне.
Мы положили неподвижное тело на диван. Но вот наш пленник
привстал, огляделся - лицо его выразило ужас. Он провел рукой
по лбу, словно не веря своим глазам.
- Что это значит? -- проговорил он. - Я пришел к
мистеру Оберштейну,
- Все раскрыто, полковник Уолтер, - сказал Холмс. - Как
мог английский дворянин поступить подобным образом, это
решительно не укладывается в моем сознании. Но нам известно все
о вашей переписке и отношениях с Оберштейном. А также и об
обстоятельствах, связанных с убийством Кадогена Уэста. Однако
некоторые подробности мы сможем узнать только от вас. Советую
вам чистосердечным признанием хоть немного облегчить свою вину.
Полковник со стоном уронил голову на грудь и закрыл лицо
руками. Мы ждали, но он молчал.
- Могу вас уверить, что основные факты для нас ясны, -
сказал Холмс. - Мы знаем, что у вас были серьезные денежные
затруднения, что вы изготовили слепки с ключей, находившихся у
вашего брата, и вступили в переписку с Оберштейном, который
отвечал на ваши письма в разделе объявлений в "Дейли телеграф".
Мы знаем также, что в тот туманный вечер в понедельник вы
проникли в помещение, где стоял сейф, и Кадоген Уэст вас
выследил, - очевидно, у него уже были основания подозревать
вас. Он был свидетелем похищения чертежей, но не решился
поднять тревогу, быть может, предполагая, что вы достаете
документы по поручению брата. Забыв про личные дела, Кадоген
Уэст, как истинный патриот, преследовал вас, скрытый туманом,
до самого этого дома. Тут он к вам подошел, и вы, полковник
Уолтер, к государственной измене прибавили еще одно, более
ужасное преступление - убийство.
- Нет! Нет! Клянусь Богом, я не убивал! - закричал
несчастный пленник.
- В таком случае, объясните, каким образом он погиб, что
произошло до того, как вы положили его труп на крышу вагона.
- Я расскажу. Клянусь, я вам все расскажу. Все остальное
действительно было именно так, как вы сказали. Я признаюсь. На
мне висел долг - я запутался, играя на бирже. Деньги нужны
были позарез. Оберштейн предложил мне пять тысяч. Я хотел
спастись от разорения. Но я не убивал, в этом я не повинен.
- Что же в таком случае произошло?
- Уэст меня подозревал и выследил - все так, как вы
сказали. Я обнаружил его только у входа в дом. Туман был такой,
что в трех шагах ничего не было видно. Я постучал дважды, и
Оберштейн открыл мне дверь. Молодой человек ворвался в
квартиру, бросился к нам, стал требовать, чтобы мы ему
объяснили, зачем нам понадобились чертежи. Оберштейн всегда
имеет при себе свинцовый кистень - он ударил им Кадогена Уэста
по голове. Удар оказался смертельным, Уэст умер через пять
минут. Он лежал на полу в холле, и мы совершенно растерялись,
не знали, что делать. И тут Оберштейну пришла в голову мысль
относительно поездов, которые останавливаются под окном на
черном ходу. Но сперва он просмотрел чертежи, отобрал три самых
важных и сказал, что возьмет их.
"Я не могу отдать чертежи, - сказал я, - если к утру их
не окажется на месте, в Вулидже поднимется страшный переполох".
"Нет, я должен их забрать, - настаивал Оберштейн, - они
настолько сложны, что я не успею до утра снять с них копии". "В
таком случае, я немедленно увезу чертежи обратно", - сказал я.
Он немного подумал, потом ответил: "Три я оставлю у себя,
остальные семь засунем в карман этому молодому человеку. Когда
его обнаружат, похищение, конечно, припишут ему". Я не видел
другого выхода и согласился. С полчаса мы ждали, пока под окном
не остановился поезд. Туман скрывал нас, и мы без труда
опустили тело Уэста на крышу вагона. И это все, что произошло и
что мне известно.
- А ваш брат?
- Он не говорил ни слова, но однажды застал меня с
ключами, и я думаю, он меня стал подозревать. Я читал это в его
взгляде. Он не мог больше смотреть людям в глаза и...
Воцарилось молчание. Его нарушил Майкрофт Холмс.
- Хотите в какой-то мере искупить свою вину? Чтобы
облегать совесть и, возможно, кару.
- Чем могу я ее искупить?..
- Где сейчас Оберштейн, куда он повез похищенные чертежи?
- Не знаю.
- Он не оставил адреса?
- Сказал лишь, что письма, отправленные на его имя в
Париж, отель "Лувр", в конце концов дойдут до него.
- Значит, для вас есть еще возможность исправить
содеянное, - сказал Шерлок Холмс.
- Я готов сделать все, что вы сочтете нужным. Мне этого
субъекта щадить нечего. Он причина моего падения и гибели.
- Вот перо и бумага. Садитесь за стол - будете писать
под мою диктовку. На конверте поставьте данный вам парижский
адрес. Так. Теперь пишите:
"Дорогой сэр!
Пишу Вам по поводу нашей сделки.
Вы, несомненно, заметили, что недостает одной существенной
детали. Я добыл необходимую копию. Это потребовало много лишних
хлопот и усилий, и я рассчитываю на дополнительное
вознаграждение в пятьсот фунтов. Почте доверять опасно. И я не
приму ничего, кроме золота или ассигнаций. Я мог бы приехать к
Вам за границу, но боюсь навлечь на себя подозрение, если
именно теперь выеду из Англии. Поэтому надеюсь встретиться с
Вами в курительной комнате отеля "Чаринг-Кросс" в субботу в
двенадцать часов дня. Повторяю, я согласен только на английские
ассигнации или золото".
- Вот и отлично, - сказал Холмс. - Буду очень удивлен,
если он не отзовется на такое письмо.
И он отозвался! Но все дальнейшее относится уже к области
истории, к тем тайным ее анналам, которые часто оказываются
значительно интереснее официальной хроники. Оберштейн,
жаждавший завершить так блестяще начатую и самую крупную свою
аферу, попался в ловушку и был на пятнадцать лет надежно
упрятан за решетку английской тюрьмы. В его чемодане были
найдены бесценные чертежи Брюса-Партингтона, которые он уже
предлагал продать с аукциона во всех военно-морских центрах
Европы.
Полковник Уолтер умер в тюрьме к концу второго года
заключения. А что касается Холмса, он со свежими силами
принялся за свою монографию "Полифонические мотеты Лассуса";
впоследствии она была напечатана для узкого круга читателей, и
специалисты расценили ее как последнее слово науки по данному
вопросу. Несколько недель спустя после описанных событий я
случайно узнал, что мой друг провел день в Виндзорском дворце и
вернулся оттуда с великолепной изумрудной булавкой для
галстука.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173