Обращаться в суд тоже
была бесполезно: суд не имеет права возбуждать дело на
основании одних только недоказанных подозрений, а доказательств
у меня не было. Так что я был бессилен что-либо предпринять. Но
я неустанно следил за хроникой преступлений, так как был твердо
уверен, что рано или поздно мне удастся его изловить. И вот
произошло это убийство Рональда Адэра. Наконец-то мой час
настал! Зная то, что я знал, мог ли я сомневаться, что его убил
именно полковник Моран? Он играл с юношей в карты, он пошел за
ним следом после клуба, он застрелил его через открытое окно.
Да, сомнений быть не могло. Одна пуля могла стать достаточной
уликой, чтобы отправить полковника Морана на виселицу. Я тотчас
приехал в Лондон. Дозорный полковника увидел меня и,
разумеется, сообщил ему об этом. Тот не мог не связать мой
внезапный приезд со своим преступлением и, конечно, сильно
встревожился. Я был убежден, что он сделает попытку немедленно
устранить меня и для этого прибегнет к своему смертоносному
оружию. Поэтому я приготовил ему в окне моего кабинета
безукоризненную мишень, предупредил полицию, что мне может
понадобиться ее помощь (кстати, Уотсон, вы своим зорким
взглядом сразу разглядели двух полисменов в том подъезде), и
занял пост, показавшийся мне удобным для наблюдения, хотя,
уверяю вас, мне и не снилось, что мой противник выберет для
нападения то же самое место. Вот и все, милый Уотсон. Теперь, я
думаю, вам все ясно?
- Нет, - ответил я. - Вы еще не объясняли мне, зачем
понадобилось полковнику Морану убивать сэра Рональда Адэра.
- Ну, друг мой, здесь уж мы вступаем в область догадок, а
в этой области одной логики мало. Каждый может на основании
имеющихся фактов создать свою собственную гипотезу, и ваша
имеет столько же шансов быть правильной, как и моя.
- Стало быть, ваша гипотеза уже создана?
- Что ж, по-моему, объяснить существующие факты не так уж
трудно. Следствием было установлено, что незадолго до убийства
полковник Моран и молодой Адэр, будучи партнерами, выиграли
порядочную сумму денег. Но Моран, без сомнения, играл нечисто
- я давно знал, что он шулер. По всей вероятности, в день
убийства Адэр заметил, что Моран плутует. Он поговорил с
полковником с глазу на глаз и пригрозил разоблачить его, если
он добровольно не выйдет из членов клуба и не даст слово
навсегда бросить игру. Едва ли такой юнец, как Адэр, сразу
решился бы публично бросить это скандальное обвинение человеку,
который значительно старше его и притом занимает видное
положение в обществе. Скорее всего он поговорил с полковником
наедине, без свидетелей. Но для Морана, который существовал
только на те деньги, которые ему удавалось добывать своими
шулерскими приемами, исключение из клуба было равносильно
разорению. Поэтому он и убил Адэра, убил в тот самый момент,
когда молодой человек, не желая пользоваться результатами
нечестной игры своего партнера, подсчитывал, какова была его
доля выигрыша и сколько денег он должен был возвратить
проигравшим. А чтобы мать и сестра не застали его за этим
подсчетом и не начали расспрашивать, что означают все эти имена
на бумаге и столбики монет на столе, он заперся на ключ... Ну
что, правдоподобно, по-вашему, мое объяснение?
- Не сомневаюсь, что вы попали в точку.
- Следствие покажет, прав я или нет. Так или иначе,
полковник Моран больше не будет беспокоить нас, знаменитое
духовое ружье фон Хердера украсит коллекцию музея
Скотленд-Ярда, и отныне никто не помешает мистеру Шерлоку
Холмсу заниматься разгадкой тех интересных маленьких загадок,
которыми так богата сложная лондонская жизнь.
Перевод Д. Лившиц
Примечания
1 Далай-лама - в то время верховный правитель Тибета
(духовный и светский); город Лхасса был местом пребывания
далай-ламы.

Артур Конан-Дойль. Пять зернышек апельсина
Когда я просматриваю мои заметки о Шерлоке Холмсе за годы
от 1882 до 1890, я нахожу так много удивительно интересных дел,
что просто не знаю, какие выбрать. Однако одни из них уже
известны публике из газет, а другие не дают возможности
показать во всем блеске те своеобразные качества, которыми мой
друг обладал в такой высокой степени. Все же одно из этих дел
было так замечательно по своим подробностям и так неожиданно по
результатам, что мне хотелось бы рассказать о нем, хотя с ним
связаны такие обстоятельства, которые, по всей вероятности,
никогда не будут полностью выяснены.
1887 год принес длинный ряд более или менее интересных
дел. Все они записаны мною. Среди них - рассказ о
"Парадол-чэмбер", Обществе Нищих-любителей, которое имело
роскошный клуб в подвальном этаже большого мебельного магазина;
отчет о фактах, связанных с гибелью британского судна "Софи
Эндерсон"; рассказ о странных приключениях Грайса Петерсона на
острове Юффа и, наконец, записки, относящиеся к Кемберуэльскому
делу об отравлении. В последнем деле Шерлоку Холмсу удалось
путем исследования механизма часов, найденных на убитом,
доказать, что часы были заведены за два часа до смерти и
поэтому покойный лег спать в пределах этого времени, - вывод,
который помог обнаружить преступника.
Все эти дела я, может быть, опишу когда-нибудь позже, но
ни одно из них не обладает такими своеобразными чертами, как те
необычайные события, которые я намерен сейчас изложить.
Был конец сентября, и осенние бури свирепствовали с
неслыханной яростью. Целый день завывал ветер, и дождь
барабанил в окна так, что даже здесь, в самом сердце огромного
Лондона, мы невольно отрывались на миг от привычного течения
жизни и ощущали присутствие грозных сил разбушевавшейся стихии.
К вечеру буря разыгралась сильнее; ветер в трубе плакат и
всхлипывал, как ребенок.
Шерлок Холмс был мрачен. Он расположился у камина и
приводил в порядок свою картотеку преступлений, а я, сидя
против него, так углубился в чтение прелестных морских
рассказов Кларка Рассела, что завывание бури слилось в моем
сознании с текстом, а шум дождя стал казаться мне рокотом
морских волн.
Моя жена гостила у тетки, и я на несколько дней устроился
в нашей старой квартире на Бейкер-стрит.
- Послушайте, - сказал я, взглянув на Холмса, - это
звонок. Кто же может прийти сегодня? Кто-нибудь из ваших
друзей?
- Кроме вас, у меня нет друзей, - ответил Холмс. - А
гости ко мне не ходят.
- Может быть, клиент?
- Если так, то дело должно быть очень серьезное. Что
другое заставит человека выйти на улицу в такой день и в такой
час? Но скорее всего это какая-нибудь кумушка, приятельница
нашей квартирной хозяйки.
Однако Холмс ошибся, потому что послышались шаги в
прихожей и стук в нашу дверь.
Холмс протянул свою длинную руку И повернул лампу от себя
так, чтобы осветить пустое кресло, предназначенное для
посетителя.
- Войдите! - сказал он.
Вошел молодой человек лет двадцати двух, изящно одетый, с
некоторой изысканностью в манерах. Зонт, с которого бежала
вода, и блестевший от дождя длинный непромокаемый плащ
свидетельствовали об ужасной погоде. Вошедший тревожно
огляделся, и при свете лампы я увидел, что лицо его бледно, а
глаза полны беспокойства, как у человека, внезапно охваченного
большой тревогой.
- Я должен перед вами извиниться, - произнес он, поднося
к глазам золотой лорнет.- Надеюсь, вы не сочтете меня
навязчивым... Боюсь, что я принес в вашу уютную комнату
некоторые следы бури и дождя.
- Дайте мне ваш плащ и зонт, - сказал Холмс. - Они
могут повисеть здесь, на крючке, и быстро высохнут. Я вижу, вы
приехали с юго-запада.
- Да, из Хоршема.
- Смесь глины и мела на носках ваших ботинок очень
характерна для этих мест.
- Я пришел к вам за советом.
- Его легко получить.
- И за помощью.
- А вот это не всегда так легко.
- Я слышал о вас, мистер Холмс. Я слышал от майора
Прендергаста, как вы спасли его от скандала в клубе Тэнкервилл.
- А-а, помню. Он был ложно обвинен в нечистой карточной
игре.
- Он сказал мне, что вы можете во всем разобраться.
- Он чересчур много мне приписывает.
- По его словам, вы никогда не знали поражений.
- Я потерпел поражение четыре раза. Три раза меня
побеждали мужчины и один раз женщина.
- Но что это значит в сравнении с числом ваших успехов!
- Да, обычно у меня бывают удачи.
- В таком случае, вы добьетесь успеха и в моем деле.
- Прошу вас придвинуть ваше кресло к камину в сообщить
мне подробности дела.
- Дело мое необыкновенное.
- Обыкновенные дела ко мне не попадают. Я высшая
апелляционная инстанция.
- И все же, сэр, я сомневаюсь, чтобы вам приходилось за
все время вашей деятельности слышать о таких непостижимых и
таинственных происшествиях, как те, которые произошли в моей
семье.
- Вы меня очень заинтересовали, - сказал Холмс. -
Пожалуйста, сообщите нам для начала основные факты, а потом я
расспрошу вас о тех деталях, которые покажутся мне наиболее
существенными.
Молодой человек придвинул кресло и протянул мокрые ноги к
пылающему камину.
- Меня зовут Джон Опеншоу,-сказал он.-Но, насколько я
понимаю, мои личные дела мало связаны с этими ужасными
событиями. Это какое-то наследственное дело, и поэтому, чтобы
дать вам представление о фактах, я должен вернуться к самому
началу всей истории...
У моего деда было два сына: мой дядя, Элиас, и мой отец,
Джозеф. Мой отец владел небольшой фабрикой в Ковентри. Ему
удалось расширить ее, когда началось производство велосипедов.
Отец изобрел особо прочные шины "Опеншоу", и его предприятие
пошло очень успешно, так что когда отец в конце концов продал
свою фирму, он удалился на покой вполне обеспеченным человеком.
Мой дядя Элиас в молодые годы эмигрировал в Америку и стал
плантатором во Флориде, где, как говорили, дела его шли очень
хорошо. Во времена войны1 он сражался в армии Джексона, а затем
под командованием Гуда и достиг чина полковника. Когда Ли
сложил оружие2, мой дядя возвратился на свою плантацию, где
прожил три или четыре года. В 1869 или 1870 году он вернулся в
Европу и арендовал небольшое поместье в Сассексе, вблизи
Хоршема. В Соединенных Штатах он нажил большой капитал и
покинул Америку, так как питал отвращение к неграм и был
недоволен республиканским правительством, освободившим их от
рабства.
Дядя был странный человек - жестокий и вспыльчивый. При
всякой вспышке гнева он изрыгал страшные ругательства. Жил он
одиноко и чуждался людей. Сомневаюсь, чтобы в течение всех лет,
прожитых под Хоршемом, он хоть раз побывал в городе. У него был
сад, лужайки вокруг дома, и там он прогуливался, хотя часто
неделями не покидал своей комнаты. Он много пил и много курил,
но избегал общения с людьми и не знался даже с собственным
братом. А ко мне он, пожалуй, даже привязался, хотя впервые мы
увиделись, когда мне было около двенадцати лет. Это произошло в
1878 году. К тому времени дядя уже восемь или девять лет прожил
в Англии. Он уговорил моего отца, чтобы я переселился к нему, и
был ко мне по-своему очень добр. В трезвом виде он любил играть
со мной в кости и в шашки. Он доверил мне все дела с прислугой,
с торговцами, так что к шестнадцати годам я стал полным
хозяином в доме. У меня хранились все ключи, мне позволялось
ходить куда угодно и делать все что вздумается при одном
условии: не нарушать уединения дяди. Но было все же одно
странное исключение: на чердаке находилась комната, постоянно
запертая, куда дядя не разрешал заходить ни мне, ни кому-либо
другому. Из мальчишеского любопытства я заглядывал в замочную
скважину, но ни разу не увидел ничего, кроме старых сундуков и
узлов.
Однажды - это было в марте 1883 года - на столе перед
прибором дяди оказалось письмо с иностранной маркой. Дядя почти
никогда не получал писем, потому что покупки он всегда
оплачивал наличными, а друзей у него не было.
"Из Индии, - сказал он, беря письмо. - Почтовая марка
Пондишерри! Что это может быть?"
Дядя поспешно разорвал конверт; из него выпало пять сухих
зернышек апельсина, которые выкатились на его тарелку. Я было
рассмеялся, но улыбка застыла у меня на губах, когда я взглянул
на дядю. Его нижняя губа отвисла, глаза выкатились из орбит,
лицо стало серым; он смотрел на конверт, который продолжал
держать в дрожащей руке.
"К.К.К."!-воскликнул он. - Боже мой, боже мой! Вот
расплата за мои грехи!"
"Что это, дядя?" - спросил я.
"Смерть", - сказал он, встал из-за стола и ушел в свою
комнату, оставив меня в недоумении и ужасе.
Я взял конверт и увидел, что на внутренней его стороне
красными чернилами была три раза написана буква "К". В конверте
не было ничего, кроме пяти сухих зернышек апельсина. Почему
дядю охватил такой ужас?
Я вышел из-за стола и взбежал по лестнице наверх.
Навстречу мне спускался дядя. В одной руке у него был старый,
заржавевший ключ, по-видимому, от чердачного помещения, а в
другой - небольшая шкатулка из латуни.
"Пусть они делают что хотят, я все-таки им не сдамся! -
проговорил он с проклятием. - Скажи Мэри, чтобы затопила камин
в моей комнате и пошла за Фордхэмом, хоршемским юристом".
Я сделал все, как он велел. Когда приехал юрист, меня
позвали в комнату дяди. Пламя ярко пылало, а на решетке камина
толстым слоем лежал пепел, по-видимому, от сожженной бумаги.
Рядом стояла открытая пустая шкатулка. Взглянув на нее, я
невольно вздрогнул, так как заметил на внутренней стороне
крышки тройное "К" - точно такое же, какое я сегодня утром
видел на конверте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173