"Я хочу, Джон,-сказал дядя,- чтобы ты был свидетелем при
составлении завещания. Я оставляю свое поместье моему брату,
твоему отцу, от которого оно, несомненно, перейдет к тебе. Если
ты сможешь мирно пользоваться им, тем лучше. Если же ты
убедишься, что это невозможно, то последуй моему совету, мой
мальчик, и отдай поместье своему злейшему врагу. Мне очень
грустно, что приходится оставлять тебе такое наследство, но я
не знаю, какой оборот примут дела. Будь любезен, подпиши бумагу
в том месте, какое тебе укажет мистер Фордхэм".
Я подписал бумагу, как мне было указано, и юрист взял ее с
собой.
Этот странный случай произвел на меня, как вы понимаете,
очень глубокое впечатление, и я все время думал о нем, не
находи объяснений. Я не мог отделаться от смутного чувства
страха, хотя оно притуплялось по мере того, как шли недели и
ничто не нарушало привычного течения жизни. Правда, я заметил
перемену в моем дяде. Он пил больше прежнего и стал еще более
нелюдимым. Большую часть времени он проводил, запершись в своей
комнате. Но иногда в каком-то пьяном бреду он выбегал из дому,
слонялся по саду с револьвером в руке и кричал, что никого не
боится, и не даст ни человеку, ни дьяволу зарезать себя, как
овцу. Однако когда эти горячечные припадки проходили, он сразу
бежал домой и запирался в комнате на ключ и на засовы, как
человек, охваченный непреодолимым страхом. Во время таких
припадков его лицо даже в холодные дни блестело от пота, как
будто он только что вышел из бани.
Чтобы покончить с этим, мистер Холмс, и не злоупотреблять
вашим терпением, скажу только, что однажды настала ночь, когда
он совершил одну из своих пьяных вылазок, после которой уже не
вернулся. Мы отправились на розыски. Он лежал ничком в
маленьком, заросшем тиной пруду, расположенном в глубине нашего
сада. На теле не было никаких признаков насилия, а воды в пруду
было не больше двух футов. Поэтому суд присяжных, принимая во
внимание чудачества дяди, признал причиной смерти самоубийство.
Но я, знавший, как его пугала самая мысль о смерти, не мог
убедить себя, что он добровольно расстался с жизнью. Как бы то
ни было, дело на этом и кончилось, и мой отец вступил во
владение поместьем и четырнадцатью тысячами фунтов, которые
лежат на его текущем счете в банке...
- Позвольте, - прервал его Холмс. - Ваше сообщение, как
я вижу, одно из самых интересных, какие я когда-либо слышал.
Укажите мне дату получения вашим дядей письма и дату его
предполагаемого самоубийства.
- Письмо пришло десятого марта 1883 года. Он погиб через
семь недель, в ночь на второе мая.
- Благодарю вас. Пожалуйста, продолжайте.
- Когда отец вступил во владения хоршемской усадьбой, он
по моему настоянию произвел тщательный осмотр чердачного
помещения, которое всегда было заперто. Мы нашли там латунную
шкатулку. Все ее содержимое было уничтожено. Ко внутренней
стороне крышки была приклеена бумажная этикетка с тремя буквами
"К" и подписью внизу; "Письма, записи, расписки и реестр". Как
мы полагаем, эти слова указывали на характер бумаг,
уничтоженных полковником Опеншоу. Кроме этого, на чердаке не
было ничего существенного, если не считать огромного количества
разбросанных бумаг и записных книжек, касавшихся жизни дяди в
Америке. Некоторые из них относились ко времени войны и
свидетельствовали о том, что дядя хорошо выполнял свой долг и
заслужил репутацию храброго солдата. Другие бумаги относились к
эпохе преобразования Южных штатов и по большей части касались
политических вопросов, так как дядя, очевидно, играл большую
роль в оппозиции.
Так вот, в начале 84 года отец поселился в Хоршеме, и все
шло у нас как нельзя лучше до 85 года. Четвертого января, когда
мы все сидели за завтраком, отец внезапно вскрикнул от
изумления. В одной руке он держал только что вскрытый конверт,
а на протянутой ладони другой руки - пять сухих зернышек
апельсина. Он всегда смеялся над тем, что он называл
"небылицами насчет полковника", а теперь и сам испугался, когда
получил такое же послание.
"Что бы это могло значить, Джон?" - пробормотал он.
Мое сердце окаменело.
"Это "К.К.К.", - ответил я.
Отец заглянул внутрь конверта.
"Да, здесь те же буквы. Но что это написано под ними?"
"Положите бумаги на солнечные часы", - прочитал я,
взглянув ему через плечо.
"Какие бумаги? Какие солнечные часы?" - спросил он.
"Солнечные часы в саду, других здесь нет. Но бумаги,
должно быть, те, которые уничтожены".
"Черт возьми! - сказал он. - Мы живем в цивилизованной
стране и не можем принимать всерьез такую чушь. Откуда это
письмо?"
"Из Данди", - ответил я, взглянув на почтовый штемпель.
"Чья-нибудь нелепая шутка, - сказал он. - Какое мне дело
до солнечных часов и бумаг? Нечего и обращать внимания на
этакий вздор!"
"Я бы сообщил полиции", - сказал я.
"Чтобы меня высмеяли? И не подумаю".
"Тогда позвольте мне это сделать".
"Ни в коем случае. Я не хочу поднимать шум из-за таких
пустяков".
Уговаривать отца было бы напрасным трудом, потому что он
был очень упрям. А меня охватили тяжелые предчувствия.
На третий день после получения письма отец поехал
навестить своего старого друга, майора Фрибоди, который
командует одним из фортов Портсдаун-Хилла. Я был рад, что он
уехал, так как мне казалось, что вне дома он дальше от
опасности. Однако я ошибся. На второй день после его отъезда я
получил от майора телеграмму, в которой он умолял меня
немедленно приехать. Отец упал в один из глубоких меловых
карьеров, которыми изобилует местность, и лежал без чувств, с
раздробленным черепом. Я поспешил к нему, но он умер, не
приходя в сознание. По-видимому, он возвращался из Фэрхема в
сумерки. А так как местность ему незнакома и меловые шахты не
огорожены, суд присяжных, не колеблясь, вынес решение: "Смерть
от несчастного случая".
Я тщательно изучил все факты, связанные с его смертью, но
не мог обнаружить ничего, что наводило бы на мысль об убийстве.
Не было признаков насилия, не было никаких следов на земле, не
было ограбления, не было посторонних лиц на дорогах. И все же
излишне говорить вам, что я не находил покоя и был почти
уверен, что отец мой попал в расставленные кем-то сети.
При таких трагических обстоятельствах я вступил в права
наследства. Вы спросите меня, почему я не отказался от него?
Отвечу вам: я был убежден, что наши несчастья каким-то образом
связаны с давними событиями в жизни моего дяди и что опасность
будет мне угрожать одинаково в любом доме.
Мой бедный отец скончался в январе 85 года; с тех пор
прошло два года и восемь месяцев. Все это время я мирно прожил
в Хоршеме и начал уже надеяться, что это проклятье не тяготеет
больше над нашей семьей, что оно рассеялось после гибели
старшего поколения. Однако я слишком рано успокоился. Вчера
утром меня постиг удар в той же самой форме, в какой он постиг
моего отца...
Молодой человек достал из кармана смятый конверт и,
повернувшись к столу, высыпал на скатерть пять маленьких сухих
зернышек апельсина.
- Вот конверт, - продолжал он. - Почтовый штемпель -
Лондон, Восточный район. Внутри те же самые слова, которые были
в письме, полученном моим отцом; "К. К. К.", а затем: "Положите
бумаги на солнечные часы".
- Что вы сделали? - спросил Холмс.
- Ничего.
- Ничего?
- По правде говоря, - он опустил лицо на тонкие белые
руки, - я почувствовал себя беспомощным, как жалкий кролик, к
которому приближается змея. По-видимому, я во власти какой-то
непреодолимой и неумолимой силы, от которой не могут спасти
никакие предосторожности.
- Что вы! Что вы! - воскликнул Шерлок Холмс. - Вы
должны действовать, иначе вы погибнете. Только энергия может
спасти вас. Теперь не время предаваться отчаянию.
- Я был в полиции.
- Ну, и?..
- Но там с улыбкой выслушали мой рассказ. Я убежден, что
инспектор считает эти письма чьей-то шуткой, а смерть моих
родных, как и установил суд присяжных, - несчастным случаем,
никак не связанным с этими предупреждениями.
Холмс потряс в воздухе сжатыми кулаками.
- Невероятная тупость! - воскликнул он.
- Все же ко мне прикомандировали полицейского, который
все время дежурит в моем доме.
- Он пришел с вами сейчас?
- Нет, ему приказано находиться при доме.
Холмс снова потряс в воздухе кулаками.
- Зачем вы пришли ко мне? - спросил он. - И главное,
почему вы не пришли ко мне сразу?
- Я не знал. Только сегодня я говорил о моих опасениях с
майором Прендергастом, и он посоветовал мне обратиться к вам.
- Ведь уже два дня, как вы получили письмо. Вам следовало
начать действовать раньше. У вас нет, я полагаю, других данных,
кроме тех, которые вы мне сообщили? Нет каких-либо наводящих
подробностей, которые могли бы вам помочь?
- Есть одна вещь, - сказал Джон Опеншоу. Он пошарил в
кармане пальто и, вынув кусок выцветшей синей бумаги, положил
его на стол. - Мне помнится, - сказал он, - что в день,
когда дядя жег бумаги, маленькие несгоревшие полоски, лежавшие
среди пепла, были такого же цвета. Этот лист я нашел на полу
дядиной комнаты и склонен думать, что это одна из бумаг,
которая случайно отлетела от остальных и таким образом избежала
уничтожения. Кроме упоминания зернышек, я не вижу в этой бумаге
ничего, что могло бы нам помочь. Я думаю, что это страница
дневника. Почерк, несомненно, дядин.
Холмс повернул лампу, и мы оба нагнулись над листом
бумаги, неровные края которого свидетельствовали о том, что
лист был вырван из книги. Наверху была надпись: "Март 1869
года", а внизу следующие загадочные заметки:
4-го. Гудзон явился. Прежняя платформа.
7-го. Посланы зернышки Мак-Коули, Парамору и Джону Свейну
из Сент-Августина.
9-го. Мак-Коули убрался.
10-го. Джон Свейн убрался.
12-го. Посетили Парамора. Все в порядке.
- Благодарю вас, - сказал Холмс, складывая бумагу и
возвращая ее нашему посетителю.-Теперь вы не должны терять ни
минуты. Мы даже не можем тратить время на обсуждение того, что
вы мне сообщили. Вы должны немедленно вернуться домой и
действовать.
- Что я должен делать?
- Есть только одно дело, и оно должно быть выполнено
немедленно. Вы должны положить бумагу, которую только что нам
показали, в латунную шкатулку, описанную вами. Вы должны
приложить записку и в ней сообщить, что все остальные бумаги
были сожжены вашим дядей и остался только этот лист. Вы должны
заявить это словами, внушающими доверие. Написав такое письмо,
немедленно поставьте шкатулку на диск солнечных часов, как вам
указано. Вы понимаете?
- Вполне понимаю.
- Не думайте в настоящее время о мести или о чем-либо
подобном. Я полагаю, что этого мы могли бы добиться законным
путем, но ведь нам еще предстоит сплести свою сеть, тогда как
их сеть уже сплетена. Прежде всего надо отстранить
непосредственную опасность, угрожающую вам. А затем уже
выяснить это таинственное дело и наказать виновных.
- Благодарю вас, - сказал молодой человек, вставая и
надевая плащ. - Вы вернули мне жизнь и надежду. Я поступлю
так, как вы мне советуете.
- Не теряйте ни минуты. И главное, берегите себя, так как
не может быть сомнения, что вам угрожает весьма реальная и
большая опасность. Каким путем вы думаете вернуться домой?
- Поездом, с вокзала Ватерлоо.
- Еще нет девяти часов. На улицах будет очень людно, так
что, я надеюсь, вы будете в безопасности. И все же вы должны
очень остерегаться врагов.
- Я вооружен.
- Это хорошо. Завтра я примусь за ваше дело.
- Значит, я увижу вас в Хоршеме?
- Нет, секрет вашего дела - в Лондоне, и здесь я буду
его искать.
- В таком случае, я приду к вам через день или два и
сообщу все, что будет выяснено насчет шкатулки и бумаг. Я в
точности выполню все ваши советы.
Он пожал нам руки и простился.
Ветер по-прежнему завывал и дождь стучал в окна. Казалось,
этот странный рассказ навеян обезумевшей стихией, занесен к
нам, как морская трава заносится бурей, и теперь снова поглощен
ею.
Холмс сидел некоторое время молча, опустив голову и
устремив взгляд на красное пламя камина. Затем он закурил
трубку и, откинувшись на спинку кресла, стал следить за синими
кольцами дыма, которые нагоняли друг друга под потолком.
- Я думаю, Уотсон, - заметил он наконец, - что в нашей
практике не было более опасного и фантастического дела.
- Но вы составили себе определенное представление о
характере этих опасностей? - спросил я.
- Здесь не может быть сомнения относительно их характера,
- ответил он.
- Но в чем дело? Кто этот К. К. К. и почему он преследует
несчастную семью?
Шерлок Холмс закрыл глаза и, опершись на подлокотники
кресла, соединил концы пальцев.
- Истинный мыслитель, - заметил он, - увидев
один-единственный факт во всей полноте, может вывести из него
не только всю цепь событий, приведших к нему, но также и все
последствия, вытекающие из него. Как Кювье3 мог правильно
описать целое животное на основании одной кости, так и
наблюдатель, основательно изучивший одно звено в серии событий,
должен быть в состоянии точно установить все остальные звенья
- и предшествующие, и последующие. Но чтобы довести искусство
мышления до высшей точки, необходимо, чтобы мыслитель мог
использовать все установленные факты, а для этого ему нужны
самые обширные познания. Если мне не изменяет память, вы в
ранние дни нашей дружбы очень точно определили границы моих
знаний.
- Да, - ответил я, смеясь, - это был необыкновенный
документ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173