- В последнее время мне
приходилось трудновато... Что, если я закрою ставни?
Комната была освещена только настольной лампой, при
которой я обычно читал. Осторожно двигаясь вдоль стены, Холмс
обошел всю комнату, захлопывая ставни и тщательно замыкая их
засовами.
- Вы чего-нибудь боитесь? - спросил я.
- Да, боюсь.
- Чего же?
- Духового ружья.
- Дорогой мой Холмс, что вы хотите этим сказать?
- Мне кажется, Уотсон, вы достаточно хорошо меня знаете,
и вам известно, что я не робкого десятка. Однако не считаться с
угрожающей тебе опасностью - это скорее глупость, чем
храбрость. Дайте мне, пожалуйста, спичку.
Он закурил папиросу, и, казалось, табачный дым благотворно
подействовал на него.
- Во-первых, я должен извиниться за свой поздний визит,
- сказал он. - И, кроме того, мне придется попросить у вас
позволения совершить второй бесцеремонный поступок - перелезть
через заднюю стену вашего сада, ибо я намерен уйти от вас
именно таким путем.
- Но что все это значит? - спросил я.
Он протянул руку ближе к лампе, и я увидел, что суставы
двух его пальцев изранены и в крови.
- Как видите, это не совсем пустяки, - сказал он с
улыбкой. - Пожалуй, этак можно потерять и всю руку. А где
миссис Уотсон? Дома?
- Нет, она уехала погостить к знакомым.
- Ага! Так, значит, вы один?
- Совершенно один.
- Если так, мне легче будет предложить вам поехать со
мной на недельку на континент.
- Куда именно?
- Куда угодно. Мне решительно все равно.
Все это показалось мне как нельзя более странным. Холмс не
имел обыкновения праздно проводить время, и что-то в его
бледном, изнуренном лице говорило о дошедшем до предела нервном
напряжении. Он заметил недоумение в моем взгляде и, опершись
локтями о колени и сомкнув кончики пальцев, стал объяснять мне
положение дел.
- Вы, я думаю, ничего не слышали о профессоре Мориарти?
- спросил он.
- Нет.
- Гениально и непостижимо. Человек опутал своими сетями
весь Лондон, и никто даже не слышал о нем. Это-то и поднимает
его на недосягаемую высоту в уголовном мире. Уверяю вас,
Уотсон, что если бы мне удалось победить этого человека, если
бы я мог избавить от него общество, это было бы венцом моей
деятельности, я считал бы свою карьеру законченной и готов был
бы перейти к более спокойным занятиям. Между нами говоря,
Уотсон, благодаря последним двум делам, которые позволили мне
оказать кое-какие услуги королевскому дому Скандинавии и
республике Франции, я имею возможность вести образ жизни, более
соответствующий моим наклонностям, и серьезно заняться химией.
Но я еще не могу спокойно сидеть в своем кресле, пока такой
человек, как профессор Мориарти, свободно разгуливает по улицам
Лондона.
- Что же он сделал?
- О, у него необычная биография! Он происходит из хорошей
семьи, получил блестящее образование и от природы наделен
феноменальными математическими способностями. Когда ему
исполнился двадцать один год, он написал трактат о биноме
Ньютона, завоевавший ему европейскую известность. После этого
он получил кафедру математики в одном из наших провинциальных
университетов, и, по всей вероятности, его ожидала блестящая
будущность. Но в его жилах течет кровь преступника. У него
наследственная склонность к жестокости. И его необыкновенный ум
не только не умеряет, но даже усиливает эту склонность и делает
ее еще более опасной. Темные слухи поползли о нем в том
университетском городке, где он преподавал, и в конце концов он
был вынужден оставить кафедру и перебраться в Лондон, где стал
готовить молодых людей к экзамену на офицерский чин... Вот то,
что знают о нем все, а вот что узнал о нем я.
Мне не надо вам говорить, Уотсон, что никто не знает
лондонского уголовного мира лучше меня. И вот уже несколько
лет, как я чувствую, что за спиною у многих преступников
существует неизвестная мне сила - могучая организующая сила,
действующая наперекор закону и прикрывающая злодея своим щитом.
Сколько раз в самых разнообразных случаях, будь то подлог,
ограбление или убийство, я ощущал присутствие этой силы и
логическим путем обнаруживал ее следы также и в тех еще не
распутанных преступлениях, к расследованию которых я не был
непосредственно привлечен. В течение нескольких лет пытался я
прорваться сквозь скрывавшую ее завесу, и вот пришло время,
когда я нашел конец нити и начал распутывать узел, пока эта
нить не привела меня после тысячи хитрых петель к бывшему
профессору Мориарти, знаменитому математику.
Он - Наполеон преступного мира, Уотсон. Он - организатор
половины всех злодеяний и почти всех нераскрытых преступлений в
нашем городе. Это гений, философ, это человек, умеющий мыслить
абстрактно. У него первоклассный ум. Он сидит неподвижно,
словно паук в центре своей паутины, но у этой паутины тысячи
нитей, и он улавливает вибрацию каждой из них. Сам он действует
редко. Он только составляет план. Но его агенты многочисленны и
великолепно организованы. Если кому-нибудь понадобится выкрасть
документ, ограбить дом, убрать с дороги человека, - стоит
только довести об этом до сведения профессора, и преступление
будет подготовлено, а затем и выполнено. Агент может быть
пойман. В таких случаях всегда находятся деньги, чтобы взять
его на поруки или пригласить защитника. Но главный
руководитель, тот, кто послал этого агента, никогда не
попадется: он вне подозрений. Такова организация, Уотсон,
существование которой я установил путем логических
умозаключений, и всю свою энергию я отдал на то, чтобы
обнаружить ее и сломить.
Но профессор хитро замаскирован и так великолепно защищен,
что, несмотря на все мои старания, раздобыть улики, достаточные
для судебного приговора, невозможно. Вы знаете, на что я
способен, милый Уотсон, и все же спустя три месяца я вынужден
был признать, что наконец-то встретил достойного противника.
Ужас и негодование, которые внушали мне его преступления, почти
уступили место восхищению перед его мастерством. Однако в конце
концов он сделал промах, маленький, совсем маленький промах, но
ему нельзя было допускать и такого, поскольку за ним неотступно
следил я. Разумеется, я воспользовался этим промахом и, взяв
его за исходную точку, начал плести вокруг Мориарти свою сеть.
Сейчас она почти готова, и через три дня, то есть в ближайший
понедельник, все будет кончено, - профессор вместе с главными
членами своей шайки окажется в руках правосудия. А потом
начнется самый крупный уголовный процесс нашего века.
Разъяснится тайна более чем сорока загадочных преступлений, и
все виновные понесут наказание. Но стоит поторопиться; сделать
один неверный шаг, и они могут ускользнуть от нас даже в самый
последний момент.
Все было бы хорошо, если бы я мог действовать так, чтобы
профессор Мориарти не знал об этом. Но он слишком коварен. Ему
становился известен каждый шаг, который я предпринимал для
того, чтобы поймать его в свои сети. Много раз пытался он
вырваться из них, но я каждый раз преграждал ему путь. Право
же, друг мой, если бы подробное описание этой безмолвной борьбы
могло появиться в печати, оно заняло бы свое место среди самых
блестящих и волнующих книг в истории детектива. Никогда еще я
не поднимался до такой высоты, и никогда еще не приходилось мне
так туго от действий противника. Его удары были сильны, но я
отражал их с еще большей силой. Сегодня утром я предпринял
последние шаги, и мне нужны были еще три дня, только три дня,
чтобы завершить дело. Я сидел дома, обдумывая все это, как
вдруг дверь отворилась - передо мной стоял профессор Мориарти.
У меня крепкие нервы, Уотсон, но, признаюсь, я не мог не
вздрогнуть, увидев, что человек, занимавший все мои мысли,
стоит на пороге моей комнаты. Его наружность была хорошо
знакома мне и прежде. Он очень тощ и высок. Лоб у него большой,
выпуклый и белый. Глубоко запавшие глаза. Лицо гладко выбритое,
бледное, аскетическое, - что-то еще осталось в нем от
профессора Мориарти. Плечи сутулые - должно быть, от
постоянного сидения за письменным столом, а голова выдается
вперед и медленно - по-змеиному, раскачивается из стороны в
сторону. Его колючие глаза так и впились в меня.
"У вас не так развиты лобные кости, как я ожидал, -
сказал он наконец. - Опасная это привычка, мистер Холмс,
держать заряженный револьвер в кармане собственного халата".
Действительно, когда он вошел, я сразу понял, какая
огромная опасность мне угрожает: ведь единственная возможность
спасения заключалась для него в том, чтобы заставить мой язык
замолчать навсегда. Поэтому я молниеносно переложил револьвер
из ящика стола в карман и в этот момент нащупывал его через
сукно. После его замечания я вынул револьвер из кармана и,
взведя курок, положил на стол перед собой. Мориарти продолжал
улыбаться и щуриться, но что-то в выражении его глаз заставляло
меня радоваться близости моего оружия.
"Вы, очевидно, не знаете меня", - сказал он.
"Напротив,- возразил я,- мне кажется, вам нетрудно было
понять, что я вас знаю. Присядьте, пожалуйста. Если вам угодно
что-нибудь сказать, я могу уделить вам пять минут".
"Все, что я хотел вам сказать, вы уже угадали", - ответил
он.
"В таком случае, вы, вероятно, угадали мой ответ".
"Вы твердо стоите на своем?"
"Совершенно твердо".
Он сунул руку в карман, а я взял со стола револьвер. Но он
вынул из кармана только записную книжку, где были нацарапаны
какие-то даты.
"Вы встали на моем пути четвертого января,- сказал он. -
Двадцать третьего вы снова причинили мне беспокойство. В
середине февраля вы уже серьезно потревожили меня. В конце
марта вы совершенно расстроили мои планы, а сейчас из-за вашей
непрерывной слежки я оказался в таком положении, что передо
мной стоит реальная опасность потерять свободу. Так
продолжаться не может".
"Что вы предлагаете?" - спросил я.
"Бросьте это дело, мистер Холмс, - сказал он, покачивая
головой. - Право же, бросьте".
"После понедельника",- ответил я.
"Полноте, мистер Холмс. Вы слишком умны и, конечно,
поймете меня: вам необходимо устраниться. Вы сами повели дело
так, что другого исхода нет. Я испытал интеллектуальное
наслаждение, наблюдая за вашими методами борьбы, и, поверьте,
был бы огорчен, если бы вы заставили меня прибегнуть к крайним
мерам... Вы улыбаетесь, сэр, но уверяю вас, я говорю искренне".
"Опасность - неизбежный спутник моей профессии", -
заметил я.
"Это не опасность, а неминуемое уничтожение, - возразил
он. - Вы встали поперек дороги не одному человеку, а огромной
организации, всю мощь которой даже вы, при всем вашем уме, не в
состоянии постигнуть. Вы должны отойти в сторону, мистер Холмс,
или вас растопчут".
"Боюсь, - сказал я, вставая, - что из-за вашей приятной
беседы я могу пропустить одно важное дело, призывающее меня в
другое место".
Он тоже встал и молча смотрел на меня, с грустью покачивая
головой.
"Ну что ж! - сказал он наконец. - Мне очень жаль, но я
сделал все, что мог. Я знаю каждый ход вашей игры. До
понедельника вы бессильны. Это поединок между нами, мистер
Холмс. Вы надеетесь посадить меня на скамью подсудимых -
заявляю вам, что этого никогда не будет. Вы надеетесь победить
меня - заявляю вам, что это вам никогда не удастся. Если у вас
хватит умения погубить меня, то, уверяю вас, вы и сами
погибните вместе со мной".
"Вы наговорили мне столько комплиментов, мистер Мориарти,
что я хочу ответить вам тем же и потому скажу, что во имя
общественного блага я с радостью согласился бы на второе, будь
я уверен в первом".
"Первого обещать не могу, зато охотно обещаю второе", -
отозвался он со злобной усмешкой и, повернувшись ко мне сутулой
спиной, вышел, оглядываясь и щурясь.
Такова была моя своеобразная встреча с профессором
Мориарти, а, говоря по правде, она оставила во мне неприятное
чувство. Его спокойная и точная манера выражаться заставляет
вас верить в его искренность, несвойственную заурядным
преступникам. Вы, конечно, скажете мне: "Почему же не
прибегнуть к помощи полиции?" Но ведь дело в том, что удар
будет нанесен не им самим, а его агентами - в этом я убежден.
И у меня уже есть веские доказательства.
- Значит, на вас уже было совершено нападение?
- Милый мой Уотсон, профессор Мориарти не из тех, кто
любит откладывать дело в долгий ящик. После его ухода, часов
около двенадцати, мне понадобилось пойти на Оксфорд-стрит.
Переходя улицу на углу Бентинк-стрит и Уэлбек-стрит, я увидел
парный фургон, мчавшийся со страшной быстротой прямо на меня. Я
едва успел отскочить на тротуар. Какая-то доля секунды - и я
был бы раздавлен насмерть. Фургон завернул за угол и мгновенно
исчез. Теперь уж я решил не сходить с тротуара, но на Вир-стрит
с крыши одного из домов упал кирпич и рассыпался на мелкие
куски у моих ног. Я подозвал полицейского и приказал осмотреть
место происшествия. На крыше были сложены кирпичи и шиферные
плиты, приготовленные для ремонта, и меня хотели убедить в том,
что кирпич сбросило ветром. Разумеется, я лучше знал, в чем
дело, но у меня не было доказательств. Я взял кэб и доехал до
квартиры моего брата на Пэл-Мэл, где и провел весь день. Оттуда
я отправился прямо к вам. По дороге на меня напал какой-то
негодяй с дубинкой. Я сбил его с ног, и полиция задержала его,
но даю вам слово, что никому не удастся обнаружить связь между
джентльменом, о чьи передние зубы я разбил сегодня руку, и тем
скромным учителем математики, который, вероятно, решает сейчас
задачи на грифельной доске за десять миль отсюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173