возбуждения и торможения.
Изучение нейродинамики коренным образом изменило представ-
ления о физиологической подоплеке психических процессов. Одна-
ко оно не могло преодолеть господствовавший веками дуалистиче-
ский образ мысли, которому не было другой альтернативы, кроме ре-
дукционизма (сведения психических процессов к физиологическим),
неизбежно влекшего к эпифеноменализму (для которого психическое
не более чем праздный эффект активности нервной ткани).
Как дуализм, так и редукционизм могли быть преодолены лишь
при условии преобразования не только системы представлений о
нейросубстрате психики, но и о самой психике как деятельности, ко-
торая опосредована этим субстратом (и превращается без него в ви-
тающую над организмом бестелесную сущность). Важнейшим дости-
жением русской научной мысли стал переход к новой стратегии объ-
яснения психофизиологических корреляций. Смысл перехода опре-
делил отказ от установки на локализацию "нематериального" созна-
ния в материальном веществе мозга и перевод анализа психофизио-
логической проблемы п принципиально новый план, а именно
в план исследования поведения целостного организма в природной и
социальной "применительно к человеку" среде. Пионером такой пе-
реориентации и стал Сеченов.
Дело Сеченова продолжил И.П. Павлов. В его пробах
Сигнальная опоры на физиологическое учение о нейросубстрате
функция с целью естественнонаучного и строго объективного
объяснения психики имелось несколько направлений.
Отметим по крайней мере четыре: а) обращение к нейродинамике
процессов возбуждения и торможения; б) трактовка временной связи,
которая образуется в головном мозге при выработке условного рефлекса
как субстрата ассоциации, - понятие, которое являлось основой само-
го мощного направления в психологии, успешно развивавшегося, как
мы знаем, и до приобретения ею статуса самостоятельной науки; в) об-
ращение к связи коры больших полушарий с подкорковыми структу-
рами при анализе сложнейших мотиваций, где невозможно отделить
соматическое от психического; г) учение о сигнальных системах.
Во всех случаях Павлов искал способы приблизить научную мысль
к решению сверхзадачи, в которой ему виделась высшая цель гранди-
озной программы выработки условных рефлексов у собаки. Эту цель
он в своей программной речи, озаглавленной "Экспериментальная пси-
хология и психопатология на животных", сформулировал следующим
образом: "Полученные объективные данные, руководясь подобием или
тождеством внешних проявлений, наука перенесет рано или поздно и
на наш субъективный мир и тем сразу и ярко осветит нашу столь таин-
ственную природу, уяснить механизм и жизненный смысл того, что за-
нимает человека более всего, - его сознание, муки его сознания".
Павловское учение революционизировало нейронауку. Однако в
трактовку природы сознания оно первоначально никаких инноваций
не вносило.
Сознание понималось им тогда как "субъективный мир", как не-
посредственная данность, иначе говоря, по-декартовски. Поэтому, ре-
шительно критикуя дуализм, разъявший сознание и мозг, он позитив-
ного, конкретно-научного объяснения их нераздельности долгое вре-
мя предложить не мог. Между тем предпосылки такого объяснения
содержало обращение Павлова (вслед за Сеченовым) к сигналу как
детерминанте поведения.
Сигнальная функция присуща как нервному, так и психическим
уровням организации поведения, являясь, тем самым, основанием на-
дежного "брака" физиологии с психологией, о котором страстно меч-
тал И.П. Павлов.
Уникальность сигнала в том, что он интегрирует физическое (бу-
дучи внешним раздражителем, выступающим в особой, превращен-
ной форме), биологическое (являясь сигналом для нервной системы
организма) и психическое (выполняя присущую психике функцию
различения условий действия и управления им). Именно в этом пла-
не понятие о сигнальных системах, введенное Павловым, открывало
новые подходы к психофизиологической проблеме.
Так, уже первая сигнальная система "двулика". В физиологическом
плане "действительность сигнализируется почти исключительно толь-
ко раздражениями и следами их в больших полушариях, непосред-
ственно переходящими в специальные клетки зрительных, слуховых
и других рецепторов организма"
В психологическом же плане - "это то, что мы имеем в себе как впе-
чатления, ощущения и представления от окружающей внешней среды"
При переходе к человеку формируется вторая сигнальная система
в виде речевых сигналов (слов). С ней психофизиологическая актив-
ность организма приобретает три "лика". Источником вторых сигна-
лов служит не физическая среда, а знаковая система языка, заданная
человеческому организму объективно, социальной средой его бытия.
Павлов И.П. Поли. собр. соч. Т. 3. Кн. 2, с. 39.
Там же, с. 335.
" Там же.
Вместе с тем в самом этом организме вторая сигнальная система обо-
рачивается, говоря павловскими словами, работой все той же нервной
ткани. Наконец, речевые знаки вводят в материю больших полуша-
рий свою "душу" в виде неотчленимых от них значений - сгустков
народной мысли. Таково было последнее слово Павлова.
Но им вовсе не исчерпываются те принципиальные инновации,
которые безотносительно к тому, как это самим Павловым осознава-
лось, радикально меняли потенциальный вектор поисков продуктив-
ных решений древнейшей проблемы, касающейся связи души и тела.
С одной стороны, зависимость сознания и воли от мозга, с дру-
гой - воздействия психических состояний (посредством мозга) на ор-
ганизм веками служили важнейшей темой философско-психологиче-
ских раздумий и объяснений. Очевидно, что подпочву этих раздумий
создала соотнесенность двух понятийных схем: схемы мозга как мате-
риального объекта и представлений о бестелесном сознании (о кото-
ром думалось на совершенно другом языке). Прогресс в научном по-
знании нейросубстрата неизмеримо превосходил по своим темпам и
масштабам научное знание о психических функциях этого субстрата.
Уже первые шаги в открытии роли коры головного мозга как но-
сителя психических функций вызвали широкий резонанс, притом за
пределами узкого круга анатомов. Огромную популярность приобре-
ла френология (ее изобретателем стал Ф.А. Галль). Предполагалось,
что в различных участках головного мозга локализованы раздельные
психические способности (даже такие, как совесть, сострадание и др.).
Дело дошло до того, что, знакомясь, люди ощупывали друг у друга
"шишки" черепа, надеясь тем самым получить своего рода психоло-
гический портрет собеседника. (Кстати, говорят, что этим одно вре-
мя увлекался Маркс.) Если применительно к анатомии работы Галля
стали важным событием (прежде считалось, что психика проистекает
из мозговых желудочков), то применительно к психике человека Галль
и его последователи придерживались весьма наивных, житейских
представлений о сложнейших личностных и социальных феноменах,
ища для них локальные "зоны" на карте мозга.
Через несколько десятилетий бурное развитие морфологии мозга,
а также патологии позволило описать тонкое клеточное строение раз-
личных участков коры. Опять же соблазнительным представилось зам-
кнуть на этих участках психическую функцию (для каждого из них
свою). Но если прежде речь шла о таких сложнейших феноменах, как,
например, сострадание или совесть, то теперь заговорили о более кон-
кретных "центрах письма" (Экснер), "идеации" (Шарко) и др. Во всем
этом направлении схема психики по-прежнему соотносилась с дан-
ными морфологии.
Дальнейший путь разработки этого психоморфологического на-
правления пошел в сторону изучения роли ствола мозга - ретикуляр-
ной формации (Магун, Джаспер, Моруцци) и уровня отдельных пер-
вичных клеток (нейронов) и их синаптических связей (Лорентеде Но,
Экклз и др.). Причем если прежде главный интерес был сосредоточен
на изучении зависимости психики от ее телесных механизмов, то те-
перь становятся популярными поиски "пунктов", где дух влияет на
тело (Экклз и др.).
Какими бы блестящими благодаря использованию современной
техники ни были достижения, касающиеся устройства и функций
нервных центров, нейронов, синапсов, в объяснении проблемы от-
ношений междудуховным и телесным существенного выхода на но-
вый исследовательский уровень не просматривалось. Попытки тако-
го выхода с учетом новых веяний в понимании состава и структуры
психологического познания предпринимались в России под влияни-
ем представлений Выготского. Его ближайший сподвижник А.Р. Лу-
рия, занявшись нейропсихологией, отстаивал созвучные идеям Пав-
лова и Ухтомского представления о сложных формах динамической
локализации функций, о том, что материальным субстратом психи-
ческой деятельности человека служат социально заданные, знаково
опосредованные функциональные органы центральной нервной си-
стемы.
Речь шла о том, что под мозговым субстратом психики следует по-
нимать не "точки" или "зоны", а динамические структуры или рабо-
чие констелляции различных зон. "Накладывать" же на этот субстрат
(в детали его анализа, выявленные школой А.Р. Лурия при изучении
патологических изменений в работе головного мозга, мы не вдаемся)
и размещать по его - этого субстрата - системам связей следует, со-
гласно данной версии, высшие психические функции (термин Вы-
готского).
Следуя за Выготским, школа Лурия изменила многие традицион-
ные воззрения на высшие и элементарные формы психической дея-
тельности, на их развитие на различных возрастных этапах, но по су-
ти своей она не вышла за пределы освященного традицией воззрения
на соотношение между двумя рядами жизненных явлений: физиоло-
гических и психических - и, тем самым, на рассматриваемую здесь
психофизиологическую проблему.
Проблема, которую мы обсуждаем, изначально и неизменно мыс-
лилась, условно говоря, диадически. Иначе говоря, любые подступы
к ней предваряла казавшаяся незыблемой вера в принципиальную раз-
дельность двух "миров": внешнего (объективного, телесного) и внут-
реннего (субъективного, духовного, психического). Каждый из них
постигался в собственной категориальной сетке.
Различие сеток и создавало проблему отношений между этими ми-
рами. Немало мыслительной энергии ученых было вложено в различ-
ные попытки справиться с ней. Неудачи на этом пути дали некото-
рым философам повод отнести саму задачу объяснения взаимозави-
симости мозга и психики к разряду псевдопроблем. Тем не менее кон-
кретно-научное изучение каждого из членов "диады" успешно про-
должалось.
Существенно обогатилась за десятилетия после Павлова картина
строения и работы головного мозга. Многие выводы самого Павло-
ва, которые он считал чутьли не аподиктическими, справедливо при-
шлось вычеркнуть из списка его достижений. Некогда, отправляясь в
новый поиск, он подчеркивал незыблемость созданной задолго до не-
го концепции рефлекторной дуги как "единственно научной в этой
области" И тут же добавлял, что "этому представлению уже пора из
первобытной формы перейти в другую, несколько более сложную ва-
риацию понятий и представлений"
Эта более сложная форма (условный рефлекс), как нам известно,
вызвала мощный категориальный взрыв, хотя фактический материал
павловской школы устарел. Но новые категории (сигнала, подкреп-
ления потребности, торможения и др.) стали основополагающими для
науки о поведении. Тем самым в научный оборот вводилась новая ког-
нитивная структура, отличная отдвухдругих: а) от "картины" нейро-
субстрата психики, б) оттого, как вписывается в эту "картину" сама
психика. Эта особая структура выступила в качестве нередуцируемой
ни к физиологии, ни к психологии, но внутренне связанной с обои-
ми научными предметами.
Таким образом, вырисовывалась необычная перспектива осмыс-
ления психофизиологической проблемы. Взамен диады на арене ис-
тории познания появлялась триада: организм - поведение - психи-
ка. Специально следует подчеркнуть, что первым звеном выступал
именно организм как целостное образование в единой системе его не-
разлучных взаимосвязей со средой, а не сам по себе головной мозг как
орган восприятия, переработки и передачи информации. На это в дан-
ном контексте следует обратить особое внимание, поскольку во мно-
См.: Лурия А.Р. Высшие корковые функции человека. М., 1962.
Обзор достижений в этой области не входит в нашу задачу.
Павлов И.П. Полн. собр. соч. 2-е изд. Т. 3. Кн. 1, с. 108.
"Там же.
жестче проб решения психофизиологической проблемы с позиции реф-
лекторной теории (да и не только с этой позиции) отношение психики
к мозгу трактовалось таким образом, чтобы придать психике (созна-
нию) роль центрального звена между "входом" (воздействие раздра-
жителя) и "выходом" (ответная мышечная реакция) телесного меха-
низма. Отсюда и регулярно применяемый оборот: "рефлекторная дея-
тельность мозга", тогда как в действительности сила и пафос рефлек-
торной схемы в том, что утверждается акт поведения, в котором пред-
ставлена в нераздельности целостная система "организм - среда".
Любая попытка видеть психическое в образе центрального ком-
понента рефлекторной дуги ведет к его отрыву от непосредственной
включенности в контакт со средой, как со стороны "входа", так и со
стороны "выхода". Но тогда оно-это психическое- неизбежно ока-
зывается замкнутым в черепной коробке. И любая попытка объяс-
нить его отношение к телесному субстрату оборачивается хорошо из-
вестными из истории мысли доктринами дуализма, редукционизма,
взаимодействия, параллелизма и проч.
Переход от "диадической" схемы к "триадической" предполагает
не прямое включение психологической системы в нейрофизиологи-
ческую, а опосредованное поведением. Уже отмечалось, что поведе-
ние постигаемо как особая реальность (онтологически) благодаря со-
зданному руками физиологов, но имеющему собственную структуру
категориальному аппарату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96