Какими путями? - На социальной основе
сотрудничества пролетариата и крестьянства, преподносит нам Радек самое
новейшее открытие. - Но, позвольте, Гоминдан поднялся на этой самой основе:
рабочие и крестьяне "сотрудничали", выгребая для буржуазии каштаны из огня.
Вы нам ответьте, какая будет политическая механика этого сотрудничества?
Чем вы замените Гоминдан? Какие партии будут у власти? Назовите их хоть
приблизительно, хоть описательно! - На это Радек отвечает (в 1928 году!),
что только совсем отпетые люди, неспособные постигнуть сложность марксизма,
могут интересоваться второстепенным техническим вопросом о том, какой класс
является лошадью, а какой седоком. Большевик же должен "отвлекаться" от
политической надстройки в пользу классовой базы. - Нет-с, это вы уже
изволите шутки шутить. Довольно уже "отвлекались". Через голову хватит.
Отвлеклись в Китае от вопроса о партийном выражении классового
сотрудничества, увлекли пролетариат в Гоминдан, увлеклись сами Гоминданом
до забвения чувств, неистово сопротивлялись выходу из Гоминдана,
отделывались от боевых политических вопросов повторением абстрактной
формулы, а когда буржуазия очень конкретно расшибла пролетариату череп, нам
предлагают: давайте попробуем еще разик. А для начала снова "отвлечемся" от
вопроса о партиях и революционной власти. Нет. Это просто плохие шутки.
Назад себя мы тащить не позволим!
Вся эта эквилибристика проделывается, как мы слышали, в интересах союза
рабочих и крестьян. Радек предупреждает оппозицию против недооценки
крестьянства и напоминает о борьбе Ленина с меньшевиками. Когда видишь, что
проделывают с ленинскими цитатами, то чувствуешь подчас горькую обиду за
достоинство человеческой мысли. Да, Ленин говорил не раз, что отрицание
революционной роли крестьянства характерно для меньшевиков. И это было
верно. Но кроме этих цитат, был еще на свете 1917 год, причем, восемь
месяцев, отделяющих февральскую революцию от октябрьской, прошли в
неразрывном блоке меньшевиков с эсерами. А в тот период эсеры представляли
подавляющее большинство пробужденного революцией крестьянства. Меньшевики
вместе с эсерами называли себя революционной демократией и ставили нам на
вид, что именно они опираются на союз рабочих и крестьян (солдат). Таким
образом, после февральской революции меньшевики как бы экспроприировали
большевистскую формулу союза рабочих и крестьян. Большевиков они обвиняли в
стремлении оторвать пролетарский авангард от крестьянства и тем погубить
революцию. Другими словами, меньшевики обвиняли Ленина в игнорировании
крестьянства или, по крайней мере, в его недооценке. Критика Каменева,
Зиновьева и других против Ленина была только отголоском критики
меньшевиков. Нынешняя критика Радека есть только запоздалый отголосок
критики Каменева.
Политика эпигонов в Китае, в том числе и политика Радека, есть продолжение
и развитие меньшевистского маскарада 1917 года. Пребывание коммунистической
партии в Гоминдане оправдывалось не только Сталиным, но и Радеком все той
же ссылкой на необходимость союза рабочих и крестьян. Когда же "нечаянно"
выяснилось, что Гоминдан есть буржуазная партия, опыт был повторен в
отношении "левого" Гоминдана. Результаты получились те же. Тогда над этой
печальной конкретностью, не оправдавшей высоких надежд, поднята была
абстракция демократической диктатуры, в противовес диктатуре пролетариата.
Опять повторение пройденного. Мы сотни раз слышали от Церетели, Дана и
других в 1917 году: "у нас уже есть диктатура революционной демократии, а
вы ведете к диктатуре пролетариата, т. е. к гибели". Поистине у людей
память коротка. "Революционно-демократическая диктатура" Сталина-Радека
решительно ничем не отличается от "диктатуры революционной демократии"
Церетели-Дана. Между тем эта формула не только проходит по всем резолюциям
Коминтерна, но и внедрилась в программу его. Трудно придумать более
изощренный маскарад и вместе с тем более жестокую месть со стороны
меньшевизма за обиды, нанесенные ему большевизмом в 1917 году.
Революционеры Востока могут все же требовать на вопрос о характере
"демократической диктатуры" конкретного ответа, основанного не на старых
априорных цитатах, а на фактах и политическом опыте. На вопрос о том, что
есть "демократическая диктатура", Сталин не раз давал поистине классический
ответ: для Востока это, примерно, то самое, что "Ленин представлял себе по
отношению к революции 1905 года". Эта формула стала в некотором смысле
официальной. Ее можно найти в книгах и резолюциях, посвященных Китаю, Индии
или Полинезии. Революционеров отсылают к "представлениям" Ленина о будущих
событиях, которые давно уже стали прошлыми событиями, при чем
гипотетические "представления" Ленина истолковывают вкривь и вкось, но не
так, как сам Ленин истолковал их после событий.
- Хорошо, - говорит, понуря голову, коммунист Востока, - мы постараемся
представить себе это точь в точь так, как Ленин, по вашим словам,
представлял себе это до революции. Но скажите нам, пожалуйста, как этот
лозунг выглядит на деле? Как он осуществился у вас?
- У нас он осуществился в виде керенщины в эпоху двоевластия.
- Можем ли мы сказать нашим рабочим, что лозунг демократической диктатуры
осуществится у нас в виде нашей национальной керенщины?
- Что вы, что вы! Ни в каком случае! Ни один рабочий не примет такого
лозунга: керенщина есть лакейство перед буржуазией и измена трудящимся.
- Тогда как же мы должны, все таки, сказать? уныло спрашивает коммунист
Востока.
- Вы должны сказать, - нетерпеливо отвечает ему дежурный Куусинен, - что
демократическая диктатура есть то самое, что Ленин представлял себе в
отношении будущей демократической революции.
Если коммунист Востока не лишен смысла, то он попытается сказать:
- Но ведь Ленин в 1918 году разъяснил, что настоящее и подлинное
осуществление свое демократическая диктатура нашла только в октябрьском
перевороте, установившем диктатуру пролетариата. Не лучше ли нам именно по
этой перспективе ориентировать партию и рабочий класс?
- Ни в каком случае. И думать не смейте. Это пер-р-р-рманентная
р-р-р-революция! Это тр-р-р-роцкизм!
После этого грозного окрика коммунист Востока становится белее снега на
самых высоких вершинах Гималаев и отказывается от всякой дальнейшей
пытливости. Пусть будет, что будет!
А результат? Его мы хорошо знаем: либо презренное пресмыкательство перед
Чан-Кай-Ши, либо героические авантюры.

VIII

ОТ МАРКСИЗМА К ПАЦИФИЗМУ.

Самым, пожалуй, тревожным, в симптоматическом смысле, является место статьи
Радека, стоящее, правда, как будто в стороне от интересующей нас
центральной темы, но связанное с ней единством сдвига Радека к нынешним
теоретикам центризма. Дело идет о слегка замаскированных авансах по адресу
теории социализма в отдельной стране. На этом необходимо остановиться, ибо
эта "побочная" линия ошибок Радека, при дальнейшем развитии может перекрыть
все остальные разногласия, обнаружив, что количество их окончательно
перешло в качество.
Дело идет об опасностях, которые угрожают революции извне. Радек пишет, что
Ленин
"отдавал себе отчет, что при уровне экономического развития России 1905
года эта (пролетарская) диктатура может удержаться, лишь если ей на помощь
придет Западно-европейский пролетариат". (Подчеркнуто мною. Л. Т.).
Ошибка на ошибке и, прежде всего, грубое нарушение исторической
перспективы. На самом деле Ленин говорил, и притом не раз, что
демократическая диктатура (а вовсе не пролетарская) не сможет удержаться в
России без социалистической революции в Европе. Эта мысль проходит красной
нитью через все ленинские статьи и речи эпохи стокгольмского съезда 1906 г.
(полемика с Плехановым, вопросы национализации и пр.). В тот период Ленин
вообще не поднимал вопроса о пролетарской диктатуре в России до
социалистической революции в З. Европе. Но главное сейчас не в этом. Что
значит: "при уровне экономического развития России 1905 г."? А как обстоит
дело с уровнем 1917 года? На этой разнице уровней построена теория
социализма в отдельной стране. Программа Коминтерна разграфила весь земной
шар на клетки, "достаточные" и "недостаточные" для самостоятельного
построения социализма, и создала таким образом для революционной стратегии
ряд безнадежных тупиков. Разница экономических уровней может несомненно
иметь решающее значение для политической силы рабочего класса. В 1905 году
мы не поднялись до диктатуры пролетариата, как не поднялись, впрочем, и до
демократической диктатуры. В 1917 году мы установили диктатуру
пролетариата, поглотившую собою демократическую диктатуру. Но при
экономическом развитии 1917 года, как и при уровне 1905 года, диктатура
может удержаться и развернуться в социализм только, если на помощь ей
своевременно придет западный пролетариат. Разумеется, эта "своевременность"
не поддается априорному рассчету: она определяется в ходе развития и
борьбы. По отношению к этому основному вопросу, определяемому мировым
соотношением сил, которому принадлежит последнее и решающее слово, разница
уровней России 1905 и 1917 г. г., как ни важна она сама по себе, является
фактором второго порядка.
Но Радек этой двусмысленной ссылкой на разницу уровней не ограничивается.
Указав, что Ленин понимал связь внутренних проблем революции с мировыми
(ну, еще бы!), Радек присовокупляет:
"Ленин не обострял только понятия этой связи между сохранением
социалистической диктатуры в России и помощью западно-европейского
пролетариата черезчур заостренной формулировкой Троцкого, а именно, что это
должна быть государственная помощь, т. е. уже победившего
западно-европейского пролетариата". (Подчеркнуто мною. Л. Т.).
Признаться, я не поверил глазам, прочитавши эти строки. Зачем понадобилось
Радеку это негодное оружие из эпигонского арсенала? Ведь это же просто
застенчивый пересказ сталинских пошлостей, над которым мы так основательно
всегда издевались. Помимо всего прочего приведенная цитата показывает, что
Радек очень плохо представляет себе основные вехи ленинского пути. Ленин не
только никогда не противопоставлял, по сталински, давление европейского
пролетариата на буржуазную власть - завоевание пролетариатом власти, но
наоборот, ставил вопрос о революционной помощи извне еще острее, чем я. В
эпоху первой революции он неустанно повторял, что мы не удержим демократии
(даже демократии!) без социалистической революции в Европе. В 1917-1918 и
следующих годах Ленин вообще не рассматривал и не оценивал судьбу нашей
революции иначе, как в связи с уже начавшейся социалистической революцией в
Европе. Он, например, прямо говорил, что "без победы революции в Германии
наша гибель неизбежна". Он утверждал это в 1918 году, а не при
"экономическом уровне" 1905 г., и имел в виду не будущие десятилетия, а
самые близкие сроки, измеряемые немногими годами, если не месяцами.
Ленин десятки раз объяснял: если мы устояли, "то только потому, что
специально сложившиеся условия на короткий момент (на короткий момент! Л.
Т.) прикрыли нас от международного империализма". И далее: "Международный
империализм... ни в каком случае, ни при каких условиях ужиться рядом с
Советской Республикой не мог... Тут конфликт представляется неизбежным". А
вывод? Не пацифистская ли надежда на "давление" пролетариата и
"нейтрализацию" буржуазии? Нет, вывод такой: "Здесь величайшая трудность
русской революции... необходимость вызвать международную революцию" (т. XV,
стр. 126). Когда это говорилось и писалось? Не в 1905 г., когда Николай II
сговаривался с Вильгельмом II о подавлении революции, и когда я давал свою
"заостренную формулу", а в 1918, 1919 и в следующие годы.
Вот что Ленин излагал на III Конгрессе Коминтерна, оглядываясь назад:
"Нам было ясно, что без поддержки международной, мировой революции победа
пролетарской революции (у нас. Л. Т.) невозможна. Еще до революции, а также
и после нее, мы думали: или сейчас же, или, по крайней мере, очень быстро,
наступит революция в остальных странах, капиталистически более развитых,
или в противном случае, мы должны погибнуть. Несмотря на это сознание, мы
делали все, чтобы при всех обстоятельствах и во что бы то ни стало
сохранить советскую систему, так как знали, что работаем не только для
себя, но и для международной революции. Мы это знали, мы неоднократно
выражали это убеждение до Октябрьской революции, точно так же, как и
непосредственно после нее и во время заключения брест-литовского мира. И
это было, говоря вообще, правильно. Но в действительности движение шло не
так прямолинейно, как мы этого ожидали". (Протоколы III конгресса
Коминтерна, стр. 354, русск. изд.).
Движение пошло, начиная с 1921 года, не так прямолинейно, как мы вместе с
Лениным ждали в 1917-19 г. г. (а не только в 1905). Но оно все же пошло по
линии непримиримых противоречий между рабочим государством и буржуазным
миром. Кто-нибудь из них должен погибнуть. Оградить рабочее государство от
смертельных опасностей, не только военных, но и экономических, может только
победоносное развитие пролетарской революции на Западе. Пытаться в этом
вопросе открыть две позиции: ленинскую и мою, это уж верх теоретической
неряшливости. Перечитайте, по крайней мере, Ленина, не клевещите на него,
не кормите нас остывшей сталинской лапшой.
Но сползание не останавливается и на этом. Выдумав, будто Ленин признавал
достаточной "простую" (по существу дела реформистскую, перселианскую)
помощь мирового пролетариата, тогда как Троцкий "заостренно требовал"
только государственной, т. е. революционной помощи, Радек продолжает:
"Опыт показал, что и в этом пункте прав был Ленин. Европейский пролетариат
не сумел еще завоевать власти, но уже достаточно был силен, чтобы помешать
мировой буржуазии во время интервенции бросить против нас значительные
силы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199