"Товарищам-меньшевикам их собственные взгляды кажутся необыкновенно
сложными. Я не раз слышал с их стороны обвинения в упрощенном представлении
о ходе русской революции. А между тем, несмотря на крайнюю неоформленность,
являющую вид сложности, - а, может быть, именно благодаря этой
неоформленности, - взгляды меньшевиков укладываются в весьма простую схему,
доступную пониманию даже г-на Милюкова.
В послесловии к недавно вышедшей книжке "Как прошли выборы во II
Государственную Думу" идейный вождь кадетской партии пишет: "Что касается
левых групп в тесном смысле, т. е. социалистических и революционных, с ними
сойтись будет труднее. Но и тут опять, если нет определенных положительных
причин, зато есть очень сильные отрицательные причины, которые до известной
степени помогут нам сблизиться. Их цель - нас критиковать и
дискредитировать; уже для этого необходимо, чтобы мы были налицо и
действовали. Мы знаем, что для социалистов, не только русских, но и всего
мира, совершающийся теперь переворот - есть переворот буржуазный, а не
социалистический: переворот, который должна совершить буржуазная
демократия. К тому, чтобы занять место этой демократии... никакие
социалисты в мире не готовились, и, если страна их послала в Думу в таком
большом количестве, то, конечно, не для того, чтобы осуществлять теперь
социализм или чтобы своими руками проводить подготовительные "буржуазные"
реформы... Таким образом, им будет гораздо выгоднее предоставить нам роль
парламентариев, чем компрометировать этой ролью самих себя".
Милюков, как видите, сразу вводит нас в самую сердцевину вопроса. В
приведенной цитате имеются все основные элементы меньшевистского взгляда на
революцию и отношение буржуазной и социалистической демократии.
"Совершающийся переворот есть переворот буржуазный, а не социалистический"
- это во-первых. Буржуазный переворот "должна завершить буржуазная
демократия" - это во-вторых. Социальная демократия не может своими руками
проводить буржуазные реформы, ее роль чисто оппозиционная: "критиковать и
дискредитировать". Это в третьих. Наконец, в-четвертых, чтобы социалисты
имели возможность оставаться в оппозиции, "необходимо, чтобы мы (т.е.
буржуазная демократия) были налицо и действовали".
А если "нас" нет? А если отсутствует буржуазная демократия, способная итти
во главе буржуазной революции? Тогда остается ее выдумать. К этому именно и
приходит меньшевизм. Он строит буржуазную демократию, ее свойства и ее
историю, на средства собственного воображения.
Как материалисты, мы прежде всего должны поставить перед собой вопрос о
социальных основах буржуазной демократии: на какие слои или классы она
может опереться?
О крупной буржуазии - с этим мы согласны все - не приходится говорить, как
о революционной силе. Какие нибудь лионские промышленники играли
контр-революционную роль даже во время великой французской революции,
которая была национальной революцией в самом широком смысле этого слова. Но
нам говорят о средней, и, главным образом, о мелкой буржуазии, как
руководящей силе буржуазного переворота. Но что такое представляет из себя
эта мелкая буржуазия?
Якобинцы опирались на городскую демократию, выросшую из ремесленных цехов.
Мелкие мастера, подмастерья и тесно связанный с ними городской люд
составляли армию революционных санкюлотов, опору руководящей партии
монтаньяров. Именно эта компактная масса городского населения, прошедшая
долгую историческую школу цехового ремесла, вынесла на себе всю тяжесть
революционного переворота. Объективным результатом революции было создание
"нормальных" условий капиталистической эксплоатации. Но социальная механика
исторического процесса привела к тому, что условия господства буржуазии
создавались чернью, уличной демократией, санкюлотами. Их террористическая
диктатура очистила буржуазное общество от старого хлама, а затем буржуазия
пришла к господству, низвергнув диктатуру мелко-буржуазной демократии.
Я спрашиваю - увы! - не в первый раз: какой общественный класс поднимет на
себе у нас революционную буржуазную демократию, поставит ее у власти и даст
ей возможность совершить огромную работу, имея пролетариат в оппозиции? Это
центральный вопрос, и я снова ставлю его меньшевикам.
Правда, у нас имеются огромные массы революционного крестьянства. Но,
товарищи из меньшинства не хуже моего знают, что крестьянство, как бы
революционно оно ни было, не способно играть самостоятельную, а тем более
руководящую политическую роль. Крестьянство может, бесспорно, оказаться
огромной силой на службе революции; но было бы недостойно марксиста думать,
что мужицкая партия способна стать во главе буржуазного переворота и
собственной инициативой освободить производительные силы нации от
архаических оков. Город - гегемон современного общества, и только он
способен на роль гегемона буржуазной революции*1.
/*1 Согласны ли с этим запоздалые критики перманентной революции? Готовы ли
они распространить это положение на страны Востока? Китай, Индию и пр.? Да
или нет?/
Где же у нас та городская демократия, которая была бы способна повести за
собой нацию? Тов. Мартынов уже неоднократно искал ее с лупой в руках. Он
находил саратовских учителей, петербургских адвокатов и московских
статистиков. Он, как и все его единомышленники, не хотел лишь заметить, что
в российской революции индустриальный пролетариат завладел той самой
почвой, на которой в конце XVIII века стояла ремесленная полупролетарская
демократия санкюлотов. Я обращаю, товарищи, ваше внимание на этот коренный
факт.
Наша крупная индустрия вовсе не выросла естественно из ремесла.
Экономическая история наших городов совершенно не знает периода цехов.
Капиталистическая промышленность возникла у нас под прямым и
непосредственным давлением европейского капитала. Она завладевала в
сущности девственной примитивной почвой, не встречая сопротивления
ремесленной культуры. Чужеземный капитал притекал к нам по каналам
государственных займов и по трубам частной инициативы. Он собирал вокруг
себя армию промышленного пролетариата, не давая возникнуть и развиться
ремеслу. В результате этого процесса у нас к моменту буржуазной революции
главной силой городов оказался индустриальный пролетариат крайне высокого
социального типа. Это - факт, который нельзя опровергнуть и который
необходимо положить в основу наших революционно-тактических выводов.
Если товарищи из меньшинства верят в победу революции или хотя бы только
признают возможность такой победы, они не смогут оспорить того, что, помимо
пролетариата, у нас нет исторического претендента на революционную власть.
Как мелко-буржуазная городская демократия великой революции встала во главе
революционной нации, так пролетариат, эта единственная революционная
демократия наших городов, должен найти опору в крестьянских массах и стать
у власти, - если только революции предстоит победа.
Правительство, опирающееся непосредственно на пролетариат и через него на
революционное крестьянство, еще не означает социалистической диктатуры. Я
сейчас не касаюсь дальнейших перспектив пролетарского правительства. Может
быть, пролетариату суждено пасть, как пала якобинская демократия, чтобы
очистить место господству буржуазии. Я хочу лишь установить одно: если
революционное движение восторжествовало у нас, согласно предсказанию
Плеханова, как рабочее движение, то победа революции возможна у нас лишь,
как революционная победа пролетариата - или невозможна вовсе.
На этом выводе я настаиваю со всей решительностью. Если признать, что
социальные противоречия между пролетариатом и крестьянскими массами не
позволят пролетариату стать во главе этих последних; что сам пролетариат
недостаточно силен для победы, - тогда необходимо прийти к выводу, что
нашей революции вообще не суждена победа. При таких условиях естественным
финалом революции должно явиться соглашение либеральной буржуазии со старой
властью. Это исход, возможность которого отнюдь нельзя отрицать. Но ясно,
что он лежит на пути поражения революции, обусловленного ее внутренней
слабостью.
В сущности весь анализ меньшевиков - прежде всего их оценка пролетариата и
его возможных отношений к крестьянству - неумолимо ведет их на путь
революционного пессимизма.
Но они упорно сворачивают с этого пути и развивают революционный оптимизм
за счет... буржуазной демократии.
Отсюда вытекает их отношение к кадетам. Кадеты для них символ буржуазной
демократии, а буржуазная демократия - естественный претендент на
революционную власть...
На чем же основана ваша вера в то, что кадет еще поднимется и выпрямится?
На фактах политического развития? Нет, на вашей схеме. Для "доведения
революции до конца" вам нужна городская буржуазная демократия. Вы ее жадно
ищете и не находите ничего, кроме кадетов. И вы развиваете за их счет
удивительный оптимизм, вы переряжаете их, вы хотите заставить их играть
творческую роль, которую они играть не хотят, не могут и не будут. На свой
коренной вопрос, - я его задавал много раз, - я не услышал ответа. У вас
нет прогноза революции. Ваша политика лишена великих перспектив.
И в связи с этим ваше отношение к буржуазным партиям формулируется словами,
которые должны быть удержаны памятью съезда: "от случая к случаю".
Пролетариат не ведет систематической борьбы за влияние на народные массы,
он не контролирует своих тактических шагов под углом зрения одной
руководящей идеи: объединить вокруг себя труждающихся и обремененных и
стать их герольдом и вождем". (V-й съезд партии. "Протоколы и резолюции
съезда", стр. 180-185).
Речь эта, сжато резюмировавшая все мои статьи, выступления и действия в
течение 1905-1906 г. г., встретила полное сочувствие большевиков, не говорю
уже о Розе Люксембург и Тышко (на основе этой речи и завязалась более
тесная связь моя с ними, приведшая к моему сотрудничеству в их польском
журнале). Ленин, который не прощал мне примиренческого отношения к
меньшевикам, - и был, прав, - отозвался о моей речи с нарочито подчеркнутой
сдержанностью. Вот, что он сказал:
"Отмечу только, что Троцкий в книжке - "В защиту партии" печатно выразил
солидарность с Каутским, который писал об экономической общности интересов
пролетариата и крестьянства в современной революции в России. Троцкий
признавал допустимость и целесообразность левого блока против либеральной
буржуазии. Для меня достаточно этих фактов, чтобы признать приближение
Троцкого к нашим взглядам. Независимо от вопроса о "непрерывной революции",
здесь налицо солидарность в основных пунктах вопроса об отношении к
буржуазным партиям". (Ленин, т. VIII, стр. 400).
Ленин не занимался в своей речи общей оценкой теории перманентной
революции, тем более, что и сам я в своей речи не развил дальнейших
перспектив диктатуры пролетариата. Ленин явно не читал основной моей работы
по этому вопросу, иначе он не говорил бы, как о чем то новом, о
"приближении" моем ко взглядам большевиков, ибо лондонская речь явилась
только конспективным изложением моих работ 1905-1906 годов. Ленин выражался
с крайней сдержанностью, ибо я стоял вне большевистской фракции. Тем не
менее, вернее, именно потому, слова Ленина не оставляют никакого места для
лжетолкований. Ленин констатирует "солидарность в основных пунктах вопроса"
об отношении к крестьянству и либеральной буржуазии. Эта солидарность
относится не к целям моим, как нескладно выходит у Радека, а именно к
методу. Что касается перспективы переростания демократической революции в
социалистическую, то тут Ленин как раз и делает оговорку: "независимо от
вопроса о непрерывной революции". Что означает эта оговорка? Ясно: Ленин
вовсе не отождествлял перманентную революцию с игнорированием крестьянства
или перепрыгиванием через аграрную революцию, как это ввели в правило
невежественные и недобросовестные эпигоны. Мысль Ленина такова: как далеко
зайдет наша революция и сможет ли пролетариат притти у нас к власти раньше,
чем в Европе, и какие при этом откроются перспективы для социализма, этого
вопроса я не касаюсь; но в основном вопросе об отношении пролетариата к
крестьянству и либеральной буржуазии "налицо солидарность".
Выше мы видели, как большевистская "Новая Жизнь" откликнулась на теорию
перманентной революции почти при ее зарождении, т. е. еще в 1905 г.
Упомянем еще, как редакция "Сочинений" Ленина отозвалась об этой теории
после 1917 г. В примечаниях к XIV т., ч. II, стр. 481 говорится:
"Еще до революции 1905 года (Троцкий) выдвинул своеобразную и особенно
знаменательную теперь теорию перманентной революции, утверждая, что
буржуазная революция 1905 г. непосредственно перейдет в социалистическую,
являясь первой из ряда национальных революций".
Допускаю, что это вовсе не есть признание правильным всего, что я писал о
перманентной революции. Но это во всяком случае признание неправильным
того, что пишет о ней Радек. "Буржуазная революция непосредственно перейдет
в социалистическую" - это есть теория переростания, а не перепрыгивания;
отсюда вытекает реалистическая тактика, а не авантюристская. А что означают
слова: "особенно знаменательная теперь теория перманентной революции"? Они
означают, что октябрьский переворот осветил новым светом те стороны этой
теории, которые раньше для очень многих оставались в тени, или просто
казались "невероятными". II-ая часть XIV тома "Сочинений" Ленина вышла в
свет при жизни их автора. Тысячи и десятки тысяч партийцев читали это
примечание. И никто до 1924 года не объявил его ложным. А Радек догадался
это сделать только в 1928 году.
Поскольку, однако, Радек говорит не только о теории, но и о тактике, самым
важным аргументом против него является все же характер моего практического
участия в революциях 1905 и 1917 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199