Мы учимся у прошлого, чтобы лучше понимать
настоящее и готовиться к будущему. И на вечерах наших воспоминаний мы
остаемся поэтому революционерами.
Если мы теперь, в двадцатую годовщину первой нашей революции, оглядываемся
назад, - а тут много молодежи, которая в 1905 году еще не собиралась
заниматься политикой, - то какие главные выводы, какие главные уроки мы
извлекаем из опыта 1905 года? Чтобы понять уроки, надо знать факты, надо
знать, что было в 1905 году.
Это был приступ к 1917 году. В 1905 году мы шли к 1917 году, но не дошли и
были отброшены назад. Если молодое поколение, которое еще бегало тогда
пешком под стол, ознакомится с фактами 1905 года, оно найдет много общего с
тем, что мы переживали в 1917 года. Самым выдающимся в 1905 году было
создание советов рабочих депутатов. В тогдашнем Петербурге образовался
Совет Рабочих Депутатов. Как он образовался - этого в точности определить
невозможно. Я очень хорошо помню первое заседание первого Совета Рабочих
Депутатов. Он родился из массы. Стачка, могущественная стачка, захватила
всех тогдашних петербургских рабочих. Потребность у рабочих как-то
сговориться между собой была колоссальна, а партийные организации тогда
были неизмеримо слабее не только чем теперь, но и по сравнению с 1917
годом. Партия была подпольной организацией, состояла из небольшой группки,
которая из подполья руководила движением и бросала лозунги. Рабочей массе
эти подпольные корешки партии не были видны, и потому эта потребность
сговориться между собой вылилась в создание советов рабочих депутатов. В
это время сверху была создана комиссия сенатора Шидловского, куда были
выбраны 500 человек рабочих. Эта комиссия была создана с целью допросить
рабочих, чего они бунтуют. Эта бюрократическая, сенаторская, царская
комиссия подсказала рабочим, что они могут выбрать свою организацию. И из
случайного примера комиссии Шидловского и вырос первый Совет Рабочих
Депутатов. Я рассказываю о Ленинграде, тогдашнем Петербурге, потому что я
работал тогда там. В Москве шли по тому же пути. Через две-три недели после
образования Совета, если выходило недоразумение с хозяином или была обида
со стороны городового, говорили - надо итти в Совет. Даже если рабочий
дурно поступит с женой, прибьет ее, - для разрешения конфликта отправлялись
в Совет. Мало-помалу рабочие стали называть Совет "нашим правительством".
Создалось такое положение, что при старом правительстве, которое еще
существовало и у которого еще были гвардейские полки, армия, образовалось
правительство рабочих. С мест, из глухой провинции стали обращаться в
Совет. Новое правительство намечалось само собой. Либералы говорили, что у
нас есть манифест, данный царем насчет свободы; а под покровом этого
манифеста происходило собрание сил, с одной стороны, черной сотни,
гвардейских полков, а с другой стороны, всех угнетенных вокруг Питерского и
Московского Советов Рабочих Депутатов. В декабре месяце нас разогнали,
вернее сказать, не разогнали, а забрали. Мы заседали 3 октября в Вольном
Экономическом Обществе. На хорах заседал Исполнительный Комитет, а внизу
собрались депутаты. Прибежали с улицы к нам и говорят: через полчаса-час
вас окружат. Потом мы услышали топот - пришел Измайловский полк, конные
отряды и артиллерия. Окружили нас со всех сторон. Поднялись к нам и
арестовали. В ответ на это в Москве, как и в Питере, была объявлена
всеобщая стачка. В Москве дело дошло до баррикадных боев. Много тогда
погибло лучших людей, пролетариата. Дубасов, тогдашний сухопутный адмирал
утопил революционное движение рабочих и оказался хозяином Москвы. По
железным дорогам шла стачка. Революционное движение задушили, а потом
начались казни, ссылки, эмиграция... Десятки, сотни тысяч людей были
перебиты, заточены. Сидели мы тогда в Крестах, в предварилке, в
Петропавловской крепости и спрашивали себя, почему нас разбили. Казалось,
все шло к победе. Разбила нас армия, - гвардейские полки в первую голову,
но и конные полки. Пехотные полки тоже поддерживали самодержавие. В пехоте,
впрочем, замечались колебания, в коннице - меньше, а больше всего среди
артиллеристов, саперов, минеров, среди машинной команды на кораблях, т.-е.
среди пролетарских элементов. Когда стали подводить итоги, кто нас разбил,
кто был за нас, кто был против нас, то оказалось, что рабочий класс почти
целиком поддерживал советы рабочих депутатов, и в армии пролетарские
элементы были за советы рабочих депутатов. Крестьянство колебалось, или шло
под царским знаменем. Особенно это чувствовалось в коннице, так как
гвардейские полки тогда набирались из крупного крестьянства, из кулацких
сынков. Каково же было в целом настроение крестьянства? Вот тут-то основная
разгадка судьбы революции обнаружилась. Про крестьянство нельзя сказать,
что оно спало тогда непробудным сном. Уже в 1902 - 1903 г.г. были
крестьянские движения в разных губерниях. Но тут-то и обнаружились различия
в положении крестьянства и рабочего класса, и в связи с этим различия в
методах борьбы того и другого. Крестьянин борется у себя в деревне. Он
раздроблен. Кое-где он прогонял помещиков, кое-где пускал красного петуха,
и этим дело кончалось. Крестьянина в деревне не интересовало, что делается
в Петербурге. Так было в 1902 году, 1903-м. В 1905 году, после 9 января, в
Петербурге, когда многих рабочих выбросили из столицы в деревню, движение
пошло гораздо шире. Но движение в деревне запоздало. Если взять 1905 год,
который теперь мы вспоминаем как революционный год, так он начинается с 9
января, - с Кровавого Воскресенья, - когда рабочие столицы шли к Зимнему
дворцу и были расстреляны, т.-е. почти с Нового года. А когда кончается
этот революционный год? Он кончается 19 декабря, после того как баррикады
на Пресне были разгромлены, движение утоплено в крови Дубасовым, который
оказался господином положения в Москве. Вот с 9 января до 19 декабря, т.-е.
почти как раз с начала года и до конца, весь год заполнен движением
рабочего класса вверх, - а потом обрубается, как ножом, и оканчивается
разгромом московских баррикад. После этого наступает упадок движения,
отлив.
А у крестьян? У крестьян настоящее движение начинается только с конца года.
В октябре, после октябрьской стачки рабочих, мужик начинает раскачиваться.
В декабре движение становится довольно крупным. Но особенно крупно оно к
весне 1906 года. К весне 1906 года движение деревни получает очень
значительный размах. Уже рабочий класс раздавлен, а крестьяне, разбросанные
по деревням, пытаются подняться. Тут не совпало то, что можно было бы
назвать темпом движения классов. А когда царское правительство раздавило
рабочих и прошло по железным дорогам железной метлой, уничтожая передовых
железнодорожников, застращивая, запугивая или прямо истребляя, то потом
добить деревню, губернию за губернией, было нетрудно. Значит, если говорить
нынешним нашим языком, в 1905 году не оказалось необходимой революционной
смычки между движением рабочего класса и движением крестьянства. Но и тогда
уже крестьянство волей или неволей, сознательно или полусознательно,
тянулось к рабочим. В чем это сказывалось? Об этом я уже говорил на
собрании политкаторжан. Напомню и здесь. Это сказывалось даже в выражениях.
Крестьянину необходимы были политические слова, своего революционного
прошлого у него не было. Что такое революция и пр. - наш крестьянин до 1905
года вовсе не знал. Когда началось в стране большое революционное движение,
крестьянин либо выгонял помещика, либо захватывал скот и землю. В этих
случаях мужик говорил: мы "забастовали" помещичий скот, "забастовали"
помещичью землю, употребляя городское рабочее слово "забастовка".
Употребление этого слова означало, что крестьянин учится у рабочего и
перенимает от него слова, которые должны помочь ему выразить его
собственные действия. Другими словами, товарищи, движение переживало еще
юный возраст. Движение рабочего класса было поддерживаемо массовым
движением крестьян, но темпы движений не совпадали.
Я уже сказал, что нас раздавила армия, что Совет Депутатов разбился об
Измайловский полк. Здесь, в Москве, был другой полк - Семеновский под
командой полковника Мина*118, который остался в памяти рабочих как один из
самых кровавых палачей. Революция разбилась об армию. А армия откуда
набиралась? Армия набиралась на девять десятых, а то и больше, из
крестьянства. Привилегированные полки, т.-е. гвардейские и прочие,
набирались из крестьянской верхушки, из кулаков, более сытых, крепких,
многолошадных, которые привыкли сидеть на лошади, или из казаков - казачьей
конницы. Но остальная масса главным образом пехота, набиралась из рядового
крестьянства. Но ведь в том-то и вся суть, что крестьянину, для того чтобы
понять, что кроме одного помещика, которого он "забастовал", есть в
Петербурге помещик всех помещиков, надо было пройти через большой опыт,
через опыт гражданской войны, через карательные экспедиции казаков и
ингушей. Для того чтобы он мог притти к пониманию того, что между помещиком
деревни Неплюево Тамбовской губернии и между помещиком всех помещиков
Николаем Романовым имеется глубокая связь, нужно было время. Нужно было
иметь позади, во-первых, 1905 год и, во-вторых - империалистическую войну и
могущественное крестьянское движение, чтобы получить революционную армию,
такую, какая у нас была в 1917 году. Новое поколение крестьян оказалось
очень восприимчивым к революционным идеям; но те поколения, которые были
взяты в армию до 1905 года из старой дореволюционной деревни, поддавались
еще целиком царской механической дисциплине, оболваниванию, обману: - руки
по швам, пли! - и они стреляли по петербургским и московским рабочим.
Рабочий класс играл руководящую роль, рабочий класс пробудил всю страну,
рабочий класс потряс самодержавие до основания, но он не победил, потому
что армия, вышедшая из верхушек крестьянства, разбила рабочих; с другой
стороны, крестьяне, которые не сознавали своих интересов, не имели
достаточного опыта, уже старались итти за рабочими. В аграрных движениях
играли большую роль рабочие и работницы, в особенности ткачи и ткачихи,
которые связаны с деревней больше, чем металлисты. В тот год безработица
была довольно большой, и в деревне было очень много рабочих и работниц.
Когда читаешь теперь полицейские донесения о различных аграрных волнениях,
о том, как мужик "забастовывал" то хлеб, то скот, то помещика, сплошь да
рядом наталкиваешься в них на имена рабочих и работниц, ткачей и ткачих.
Смычка между рабочим классом и крестьянством намечалась уже тогда, но еще
не осуществилась, и вот почему в декабре 1905 года рабочий класс был
разбит.
После этого, товарищи, началась контр-революция. И тогда либералы,
меньшевики начали критиковать революцию 1905 года. То, что они писали, было
сплошным издевательством. Вот к чему привели легкомысленные революционные
методы, - говорили они, - рабочие зарвались и потерпели поражение. Нужен
постепенный, медленный путь преобразований, реформ и пр., и пр. Лозунг был
такой: 1905 год обманул рабочих. Особенно тогда критиковали борьбу рабочих
за восьмичасовой рабочий день. Об этом тоже стоит сказать несколько слов.
После того как царь 17 октября 1905 года издал свой манифест о свободе
собраний и пр., и пр., рабочая масса, разумеется, ринулась на собрания, как
голодный на хлеб или жаждущий на воду. Из этого движения выросла борьба за
восьмичасовой рабочий день. Либералы, буржуазия - адвокаты, врачи,
либеральные капиталисты и прочие - говорили: надо во что бы то ни стало
внушить рабочим, чтобы они не ссорились с либеральным обществом.
Восьмичасовой рабочий день восстановит против рабочих либералов,
капиталистов, они отойдут от революции и т. д. Если взять то, что пишут
сейчас меньшевики о 1905 годе, то вы увидите, что главной ошибкой рабочих в
1905 году они считают попытку ввести восьмичасовой рабочий день явочным
порядком, т.-е. самочинно, захватным путем, без всякого колдоговора, без
закона о восьмичасовом рабочем дне - отработают рабочие 8 часов и уходят.
Как к этой попытке отнеслись тогда капиталисты? Они сначала с изумлением
глядели, а затем стали закрывать фабрики, и мы уперлись в тупик. Рабочие
металлисты в Петербурге оказались выброшенными на улицу, и нам пришлось
капитулировать до декабря месяца.
Можно ли было избежать этой борьбы? - спросим мы себя. Нет, никак нельзя.
Рабочие только пробудились. Они услышали, что им дана политическая свобода.
А что такое политическая свобода для рабочего, если он работает на фабрике,
как на каторге? Политическая свобода, как и всякая другая свобода, для
рабочего начинается с того часа, когда он уходит от станка, когда он
получает возможность посидеть в клубе или провести это время у себя в
семье. И когда впервые сила самодержавия была поколеблена, каждый рабочий,
естественно, мог думать, что если для буржуазного либерального общества он
добыл свободу, то почему он должен попрежнему 11 - 12 часов работать на
фабрике. Совершенно неизбежно вытекала отсюда борьба за восьмичасовой
рабочий день, и совершенно неизбежно эта борьба стала основной формой
борьбы за свободу. И прежде чем рабочий не измерил своих сил в этой борьбе,
предугадать ее исход было невозможно. Он зависел от того, за кем пойдет
мужик, поддержит ли рабочих армия или нет. Если бы заранее в таких случаях
можно было подсчитать силы, - на чьей стороне будет перевес, куда склонится
бухгалтерский баланс, - то на свете не было бы революций. Если взять даже
стачку на отдельном заводе или фабрике, то и тут нельзя было заранее
сказать, кто победит - рабочий или капиталист, потому что рабочих
забастовавших фабрик сплошь и рядом поддерживали рабочие других фабрик,
устраивали денежные сборы, и нельзя заранее было сказать, сколько соберут,
какую выдержку проявят рабочие, и какую выдержку проявит капиталист;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199