Но, разумеется, старая власть, которая видела нарастание этого великого
чувства, этой способности умирать во имя интересов родной страны, отдавать
свою жизнь для счастья будущих поколений, которая видела, что этим
энтузиазмом, ей самой чуждым, ей незнакомым, ей враждебным, заражаются
массы, - эта осажденная власть не могла спокойно относиться к
совершающемуся на ее глазах моральному перерождению народа. Пассивно ждать
- значило бы для царского правительства обречь себя на упразднение. Это
было ясно. Что же оставалось делать? Из последних сил и всеми средствами
бороться против политического самоопределения народа. Для этого одинаково
годились и темная армия и черная сотня, агенты полиции и продажная пресса.
Натравливать одних на других, заливать кровью улицы, грабить, насиловать,
поджигать, вносить панику, лгать, обманывать, клеветать, - вот что
оставалось старой преступной власти. И все это она делала и делает по сей
день. Если открытое столкновение было неизбежно, то не мы, во всяком
случае, а наши смертельные враги стремились приблизить его час.
Вы слышали здесь уже не раз, что рабочие вооружались в октябре и ноябре
против черной сотни. Если не знать ничего о том, что делается за пределами
этого зала, может показаться совершенно непонятным, как это в революционной
стране, где громадное большинство населения на стороне освободительных
идеалов, где народные массы открыто проявляют свою готовность бороться до
конца, - как это в такой стране сотни тысяч рабочих вооружаются для борьбы
с черной сотней, представляющей слабую, ничтожную долю населения. Неужели
же они так опасны - эти подонки, эти отребья общества, - во всех его слоях?
Разумеется, нет! Как легка была бы задача, если бы только жалкие банды
черной сотни преграждали народу путь. Но мы слышали не только от свидетеля
адвоката Брамсона, но и от сотен свидетелей-рабочих, что за черной сотней
стоит если не вся государственная власть, то ее добрая доля; что за бандами
хулиганов, которым нечего терять и которые ни перед чем не останавливаются
- ни перед сединами старика, ни перед беззащитной женщиной, ни перед
ребенком, - стоят агенты правительства, которые организуют и вооружают
черные сотни, надо думать, - из средств государственного бюджета.
Да разве мы, наконец, этого не знали до настоящего процесса? Разве мы не
читали газет? Разве мы не слышали речей очевидцев, не получали писем, не
наблюдали сами? Разве нам остались неизвестны потрясающие разоблачения
князя Урусова? Прокуратура всему этому не верит. Она не может этому верить,
иначе ей пришлось бы направить жало обвинения против тех, кого она теперь
защищает; ей пришлось бы признать, что русский гражданин, вооружающийся
револьвером против полиции, действует в состоянии необходимой самообороны.
Но верит ли суд в погромную деятельность властей или нет, - это в сущности
безразлично. Для суда достаточно того, что мы этому верим, что в этом
убеждены те сотни тысяч рабочих, которые вооружались по нашему призыву. Для
нас стояло вне всякого сомнения, что за декоративными бандами хулиганов
стоит властная рука правящей клики. Господа судьи, эту зловещую руку мы
видим и сейчас.
Обвинительная власть приглашает вас, г-да судьи, признать, что Совет
Рабочих Депутатов вооружал рабочих непосредственно для борьбы против
существующего "образа правления". Если меня категорически спросят: так ли
это? - я отвечу: да!.. Да, я согласен принять это обвинение, но при одном
условии. Я не знаю, примет ли это условие прокуратура и примет ли его суд.
Я спрошу: что понимает, наконец, обвинение под "образом правления"?
Подлинно ли существует у нас какой-нибудь образ правления? Правительство
давно уже сдвинулось с нации на свой военно-полицейско-черносотенный
аппарат. То, что у нас есть, это не национальная власть, а автомат массовых
убийств. Иначе я не могу определить той правительственной машины, которая
режет на части живое тело нашей страны. И если мне скажут, что погромы,
убийства, поджоги, насилия... если мне скажут, что все, происходившее в
Твери, Ростове, Курске, Седлеце... если мне скажут, что Кишинев, Одесса,
Белосток есть образ правления Российской империи, - тогда я признаю вместе
с прокуратурой, что в октябре и ноябре мы прямо и непосредственно
вооружались против образа правления Российской империи.

"1905".

КАК ВОЗНИК СОВЕТ РАБОЧИХ ДЕПУТАТОВ

Октябрь, ноябрь и декабрь 1905 года - эпоха революционной кульминации. Она
начинается со скромной стачки московских типографщиков*85 и заканчивается
правительственным разгромом древней столицы русских царей. Но, за
исключением заключительного момента - московского восстания, - первое место
в событиях этого периода принадлежит не Москве.
Роль Петербурга в русской революции не может итти ни в какое сравнение с
ролью Парижа в революции XVIII века. Общеэкономическая примитивность
Франции и первобытность ее средств сообщения, с одной стороны,
административная централизация - с другой, позволяли Парижу, в сущности,
локализировать революцию в своих стенах. Совершенно не то у нас.
Капиталистическое развитие создало в России столько же самостоятельных
революционных очагов, сколько центров крупной индустрии, - самостоятельных,
но и тесно связанных друг с другом. Железная дорога и телеграф
децентрализовали революцию, несмотря на централизованный характер
государства, но в то же время внесли единство в ее повсеместные
выступления. Если в результате всего этого и можно признать за голосом
Петербурга первенствующее значение, то не в том смысле, что он сосредоточил
революцию на Невском проспекте или у Зимнего дворца, а единственно в том,
что его лозунги и методы борьбы находили могучий революционный отклик во
всей стране. Тип петербургской организации, тон петербургской прессы
становились немедленно образцами для провинции. Местные провинциальные
события, за исключением восстания во флоте и крепостях, не имели
самостоятельного значения.
Если мы, таким образом, имеем право поставить невскую столицу в центре всех
событий конца 1905 года, то в самом Петербурге мы должны во главу угла
поставить Совет Рабочих Депутатов. Не только потому, что это величайшая
рабочая организация, какую видела до сих пор Россия, не только потому, что
Петербургский Совет послужил образцом для Москвы, Одессы и ряда других
городов, - но прежде всего потому, что эта чисто классовая пролетарская
организация являлась организацией революции, как таковой. Совет был осью
всех событий, к нему стягивались все нити, от него исходили все призывы.
Что же он собой представлял?
Совет Рабочих Депутатов возник как ответ на объективную, ходом событий
рожденную, потребность в такой организации, которая была бы авторитетна, не
имея традиций; сразу охватила бы рассеянные стотысячные массы, почти не
имея организационных зацепок; которая объединяла бы революционные течения
внутри пролетариата, была бы способна на инициативу и автоматически
контролировала бы самое себя и - главное - которую можно было бы в 24 часа
вызвать из-под земли. Социал-демократическая организация, тесно связывавшая
в подполье несколько сот и идейно объединявшая несколько тысяч рабочих
Петербурга, умела дать массам лозунг, осветив молнией политической мысли их
стихийный опыт, - но связать стотысячную толпу живой организационной связью
было ей не под силу уже по одному тому, что главную часть своей работы она
всегда совершала в скрытых от массы конспиративных лабораториях.
Организация социалистов-революционеров болела теми же болезнями подполья,
усугубленными бессилием и неустойчивостью. Трения двух одинаково сильных
фракций социал-демократии между собою, с одной стороны, и борьба обеих
фракций с социалистами-революционерами, - с другой, делали абсолютно
необходимым создание беспартийной организации. Чтоб иметь авторитет в
глазах масс на другой день после своего возникновения, она должна была быть
организована на началах самого широкого представительства. Что принять за
основу? Ответ давался сам собою. Так как единственной связью между
девственными в организационном смысле пролетарскими массами был
производственный процесс, оставалось представительство приурочить к
фабрикам и заводам*. Организационным прецедентом послужила комиссия
сенатора Шидловского*86.
/* На каждые пятьсот рабочих посылался один делегат. Мелкие промышленные
заведения соединялись для выборов группами. Право представительства
получили также молодые профессиональные союзы. Нужно, однако, сказать, что
числовые нормы соблюдались не слишком строго: попадались делегаты от
одной-двух сотен рабочих, даже от меньшего числа./
Инициативу создания революционного рабочего самоуправления взяла на себя 10
октября - в момент, когда надвигалась величайшая из стачек - одна из двух
петербургских социал-демократических организаций. 13-го вечером в здании
Технологического института уже состоялось первое заседание будущего Совета.
Присутствовало не больше 30 - 40 делегатов. Решено немедленно призвать
пролетариат столицы ко всеобщей политической забастовке и к выборам
делегатов. "Рабочий класс, - говорило выработанное на первом заседании
воззвание, - прибег к последнему могучему средству всемирного рабочего
движения - к всеобщей стачке".
"...В ближайшие дни в России совершатся решительные события. Они определят
на долгие годы судьбу рабочего класса. Мы должны встретить эти события в
полной готовности, объединенные нашим общим Советом"...
Это, огромной важности решение было принято единогласно - и притом без
всяких принципиальных прений о всеобщей стачке, ее методах, целях и
возможностях, - тогда как именно эти вопросы вскоре после того вызвали
страстную идейную борьбу в рядах нашей германской партии. Этот факт нет
надобности объяснять различием национальной психологии - наоборот, именно
мы, русские, питаем болезненное пристрастие к тактическим мудрствованиям и
детальнейшим предвосхищениям. Причиной всему - революционный характер
эпохи. Совет с часа своего возникновения и по час своей гибели стоял под
могучим давлением революционной стихии, которая самым бесцеремонным образом
опережала работу политического сознания.
Каждый шаг рабочего представительства был заранее предрешен, "тактика" была
очевидна. Методов борьбы не приходилось обсуждать, - еле хватало времени их
формулировать...

* * *

Октябрьская стачка уверенно приближалась к своему апогею. Во главе ее шли
металлисты и печатники. Они первыми вступили в бой и резко и отчетливо
формулировали 13 октября свои политические лозунги.
"Мы объявляем политическую забастовку, - так заявлял Обуховский завод, эта
цитадель революции, - и будем до конца бороться за созыв Учредительного
Собрания на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного
права для введения в России демократической республики".
Выставив те же лозунги, рабочие электрических станций заявляли: "Мы вместе
с социал-демократией будем бороться за свои требования до конца и заявляем
перед всем рабочим классом о своей готовности с оружием в руках бороться за
полное народное освобождение".
Еще решительнее формулировали задачи момента рабочие печатного дела,
посылая 14 октября своих депутатов в Совет:
"Признавая недостаточность одной пассивной борьбы, одного прекращения
работ, постановляем: обратить армию забастовавшего рабочего класса в армию
революционную, т.-е. немедленно организовать боевые дружины. Пусть эти
боевые дружины позаботятся вооружением остальных рабочих масс, хотя бы
путем разгрома оружейных магазинов и отобрания оружия у полиции и войск,
где это возможно". Эта резолюция не была пустым словом. Боевые дружины
печатников с замечательным успехом производили захват самых крупных
типографий для печатания "Известий Совета Рабочих Депутатов" и оказали
неоценимые услуги при проведении почтово-телеграфной забастовки.
15 октября работало еще большинство текстильных фабрик. Для привлечения
небастующих рабочих к стачке Совет выработал целую иерархию средств - от
призывов словом и до принуждения силой. К крайним средствам прибегать,
однако, не пришлось. Где не помогало печатное воззвание, там достаточно
было появления толпы забастовщиков, иногда нескольких человек, - и работа
прекращалась.
"Шел я мимо фабрики Пеклие, - докладывает Совету один из депутатов. - Вижу,
работает. Позвонил. "Доложите - депутат от Рабочего Совета". "Что вам
нужно?" спрашивает управляющий. "От имени Совета требую немедленного
закрытия вашей фабрики". Хорошо, в 3 часа прекратим работы".
16 октября бастовали уже все текстильные фабрики. Торговля не прекратилась
только в центре города. В рабочих кварталах все лавки были закрыты.
Расширяя стачку, Совет расширял и укреплял себя. Каждый забастовавший завод
выбирал представителя и, снабдив его необходимыми грамотами, отправлял в
Совет. На втором заседании присутствовали уже делегаты от 40 крупных
заводов, 2 фабрик и трех профессиональных союзов: печатников, приказчиков и
конторщиков. На этом заседании, происходившем в физической аудитории
Технологического института, автор этих строк присутствовал впервые.
Это было 14 октября, когда стачка, с одной стороны, правительственное
раздвоение, - с другой, уверенно приближались к моменту кризиса. В этот
день появился знаменитый треповский указ: "холостых залпов не давать и
патронов не жалеть". А на завтра, 15 октября, тот же Трепов вдруг признал,
что "в народе назрела потребность в собраниях", и, запретив митинги в
стенах высших учебных заведений, обещал отвести под собрания три городских
здания. "Какая перемена, - писали мы в "Известиях Совета Рабочих
Депутатов", - за 24 часа:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199