Реакция
усиленно и с полным основанием забила тревогу.
3 ноября, т.-е. за несколько дней до съезда, правительство опубликовало
манифест о постепенной отмене выкупных платежей за надельные земли и о
расширении средств Крестьянского банка. Манифест выражал надежду, что
правительству удастся в союзе с Думою удовлетворить насущные нужды
крестьянства - "без всякой обиды для прочих землевладельцев". Резолюция
крестьянского съезда худо согласовалась с этими надеждами. Еще хуже,
однако, обстояло дело с практикой "любезного сердцу нашему крестьянского
населения" на местах. Не только разгромы и поджоги, но и "мирная" запашка
латифундий вместе с самовольным установлением заработной платы и арендных
цен породили ожесточенный натиск помещиков на правительство. Отовсюду
летели требования о присылке войск. Правительство встряхнулось, поняв, что
время сентиментальных излияний прошло, что пора браться за "дело".
12 ноября закрылся крестьянский съезд, а 14-го было уже арестовано
московское бюро Союза. Это было началом. Через две-три недели в ответ на
запросы по поводу крестьянских волнений министр внутренних дел дал
буквально следующую инструкцию: "Немедленно истреблять силою оружия
бунтовщиков, а в случае сопротивления - сжигать их жилища. В настоящую
минуту необходимо раз навсегда искоренить самоуправство. Аресты теперь не
достигают цели, судить сотни и тысячи людей невозможно. Ныне единственно
необходимо, чтобы войска прониклись вышеизложенными указаниями. П.
Дурново". Но этот каннибальский приказ открывает уже новую эру адских
сатурналий контр-революции. Она разворачивается сперва в городах и лишь
отсюда передвигается в деревню.

"1905".

КРАСНЫЙ ФЛОТ

"Революция, - писал в конце ноября старик Суворин, заслуженная рептилия
русской бюрократии, - дает необыкновенный подъем человеку и приобретает
множество самых преданных фанатиков, готовых жертвовать своей жизнью.
Борьба с нею потому и трудна, что на ее стороне много пыла, отваги,
искреннего красноречия и горячих увлечений. Чем сильнее враг, тем она
решительнее и мужественнее, и всякая победа ее привлекает к ней множество
поклонников. Кто этого не знает, кто не знает, что она привлекательна, как
красивая и страстная женщина, широко расставляющая свои объятия и жадно
целующая воспаленными устами, тот не бывал молод".
Дух мятежа носился над русской землею. Какой-то огромный и таинственный
процесс совершался в бесчисленных сердцах: разрывались узы страха;
личность, едва успев сознать себя, растворялась в массе, масса растворялась
в порыве. Освободившись от унаследованных страхов и воображаемых
препятствий, масса не хотела и не могла видеть препятствий действительных.
В этом была ее слабость и в этом была ее сила. Она неслась вперед, как
морской вал, гонимый бурей. Каждый день поднимал на ноги новые слои и
рождал новые возможности. Точно кто-то гигантским пестом размешивал
социальную квашню до самого дна. В то время как либеральные чиновники
кроили и перекраивали еще не ношенный халат Булыгинской Думы, страна не
знала ни минуты покоя. Стачки рабочих, непрерывные митинги, уличные
шествия, разгромы имений, забастовки полицейских и дворников и, наконец,
волнения и восстания матросов и солдат. Все разложилось и превратилось в
хаос. И в то же время в этом хаосе пробуждалась потребность в новом
порядке, и кристаллизовались его элементы. Правильно повторяющиеся митинги
уже сами по себе вносили организующее начало. Из митингов выделялись
депутации, депутации разрастались в представительства. Но как стихийное
возмущение обгоняло работу политического сознания, так потребность в
действии далеко оставляла позади себя лихорадочное организационное
творчество.
В этом слабость революции - всякой революции, но в этом и ее сила. Кто
хочет иметь в революции влияние - должен брать ее целиком. Те глубокие
тактики, которые думают поступать с революцией, как со спаржей, по
произволу отделяя питательную часть от негодной, обречены на бесплодную
роль резонеров. Так как ни одно революционное событие не создает
"рациональных" условий для применения их "рациональной" тактики, то они
фатально оказываются вне и позади всех событий. И, в конце концов, им не
остается ничего другого, как повторить слова Фигаро: "Увы, - у нас не будет
другого представления, которым мы могли бы загладить неудачи первого"...
Мы не ставим себе целью ни описать, ни даже перечислить все события 1905
года. Мы даем самый общий очерк хода революции и притом - если позволено
будет так выразиться - в петербургском масштабе, хотя и под
общегосударственным углом зрения. Но и в тех рамках, в каких мы ведем наш
рассказ, мы не можем оставить в стороне одно из крупнейших - между
октябрьской стачкой и декабрьскими баррикадами - событий великого года:
военное восстание в Севастополе. Оно началось 11 ноября, а 17-го адмирал
Чухнин уже доносил царю: "Военная буря затихла, революционная - нет".
В Севастополе традиции "Потемкина" не умирали. Чухнин жестоко расправился с
матросами красного броненосца: четырех расстрелял, двух повесил, несколько
десятков отправил на каторжные работы и, наконец, самого "Потемкина"
переименовал в "Пантелеймона". Но, никого не терроризовав, он только поднял
мятежное настроение флота. Октябрьская стачка открыла эпопею колоссальных
уличных митингов, на которых матросы и пехотные солдаты были не только
постоянными участниками, но и ораторами. Матросский оркестр играл
марсельезу во главе революционной демонстрации. Словом, господствовала
полная "деморализация". Запрещение военным присутствовать на народных
собраниях создало специально-военные митинги во дворах флотских экипажей и
в казармах. Офицеры не осмеливались протестовать, и двери казарм были днем
и ночью открыты для представителей севастопольского комитета нашей партии.
Ему приходилось непрерывно бороться с нетерпением матросов, требовавших
"дела". Невдалеке плававший "Прут", превращенный в каторжную тюрьму,
постоянно напоминал, что тут же, в нескольких шагах, томятся за участие в
потемкинском деле жертвы июньского восстания. Новый экипаж "Потемкина"
заявлял о своей готовности вести броненосец к Батуму для поддержки
кавказского восстания. Рядом с ним по боевой готовности стоял недавно
отстроенный крейсер "Очаков". Но социал-демократическая организация
настаивала на выжидательной тактике: создать совет матросских и солдатских
депутатов, связать его с организацией рабочих и поддержать надвигающуюся
политическую забастовку пролетариата восстанием флота. Революционная
организация матросов приняла этот план. Но события обогнали его.
Сходки учащались и расширялись. Они были перенесены на площадь, отделяющую
матросские экипажи от казарм пехотного Брестского полка. Так как военных не
пускали на митинги рабочих, то рабочие стали массами приходить на митинги
солдат. Собирались десятки тысяч. Идея совместных действий принималась
восторженно. Передовые роты выбирали депутатов. Военное начальство решило
принять меры. Попытки офицеров выступать на митингах с "патриотическими"
речами дали весьма печальные результаты. Изощренные в дискуссиях матросы
обращали свое начальство в позорное бегство. Тогда постановлено было
запретить митинги вообще. 11 ноября у ворот экипажей была поставлена с утра
боевая рота. Контр-адмирал Писаревский во всеуслышание обратился к ней:
"Никого не пропускать из казарм. В случае неповиновения - стрелять". Из
роты, которой был отдан этот приказ, выделился матрос Петров, на глазах у
всех зарядил винтовку и одним выстрелом убил подполковника Брестского полка
Штейна, другим - ранил Писаревского. Раздалось приказание офицера:
"Арестовать его". Никто ни с места. Петров бросил винтовку. "Чего же вы
стоите? Берите меня". Петрова арестовали. Сбежавшиеся со всех сторон
матросы требовали его освобождения, заявляя, что берут его на поруки.
Возбуждение достигло высшего предела.
- Петров, ты нечаянно выстрелил? - допрашивал его офицер, ища выхода.
- Какое нечаянно? Отделился, зарядил, прицелился. Разве это нечаянно?
- Команда требует твоего освобождения...
И Петров был освобожден. Матросы порывались немедленно открыть действия.
Все дежурные офицеры были арестованы, обезоружены и отправлены в
канцелярию. В конце концов, решили под влиянием социал-демократического
оратора ждать утреннего совещания депутатов. Матросские представители,
около 40 человек, заседали всю ночь. Решили выпустить из-под ареста
офицеров, но не пускать их более в казармы. Службы, которые матросы считали
необходимыми, они постановили нести и впредь. Решено было отправиться
парадным шествием, с музыкой, к казармам пехотных полков, чтоб привлечь
солдат к движению. Утром явилась депутация рабочих для совещания. Через
несколько часов стал уже весь порт; железные дороги также прекратили
движение. События надвигались. "Внутри экипажей, - гласят официозные
телеграммы, относящиеся к этому моменту, - порядок образцовый. Поведение
матросов весьма корректное. Пьяных нет". Все матросы распределены по ротам,
без оружия. Вооружена только рота, оставшаяся для охраны экипажей от
внезапного нападения. Командиром ее был выбран Петров.
Часть матросов, под руководством двух социал-демократических ораторов,
отправилась в соседние казармы Брестского полка. Настроение среди солдат
было гораздо менее решительное. Только под сильным давлением матросов
решено было обезоружить офицеров и удалить из казарм. Офицеры Мукдена без
всякого сопротивления отдавали свои шашки и револьверы и со словами: "мы
без оружия, вы нас не тронете" - покорно проходили сквозь строй нижних
чинов. Но уже в самом начале солдаты начали колебаться. По их требованию в
казармах оставили нескольких дежурных офицеров. Это обстоятельство имело на
дальнейший ход событий огромное влияние.
Солдаты начали строиться в ряды, чтобы вместе с матросами отправиться через
весь город к казармам Белостокского полка. При этом солдаты ревниво следили
за тем, чтоб "вольные" не смешивались с ними, а шли отдельно. В разгар этих
приготовлений к казармам подъезжает в своем экипаже комендант крепости
Неплюев с начальником дивизии генералом Седельниковым. К коменданту
обращаются с требованием убрать с Исторического бульвара пулеметы,
выставленные там с утра. Неплюев отвечает, что это зависит не от него, а от
Чухнина. Тогда от него требуют честного слова, что он, как комендант
крепости, прибегать к действию пулеметов не станет. У генерала хватило
мужества отказаться. Решено разоружить его и арестовать. Он отказывается
выдать оружие, а солдаты не решаются употребить насилие. Пришлось
нескольким матросам вскочить в карету и отвезти генералов к себе, в экипаж.
Там их немедленно разоружили sans phrases (без лишних разговоров) и отвели
в канцелярию под арест. Позже их, впрочем, освободили.
Солдаты с музыкой выступили из казарм. Матросы в строгом порядке вышли из
экипажей. На площади уже ждали массы рабочих. Какой момент! Восторженная
встреча. Жмут друг другу руки, обнимаются. В воздухе стоит гул братских
приветствий. Клянутся поддерживать друг друга до конца. Выстроились и в
полном порядке отправились на другой конец города - к казармам
Белостокского полка. Солдаты и матросы несли георгиевские знамена, рабочие
- социал-демократические. "Демонстранты, - доносит официозное агентство, -
устроили шествие по городу в образцовом порядке, с оркестром музыки впереди
и красными флагами". Итти приходилось мимо Исторического бульвара, где
стояли пулеметы. Матросы обращаются к пулеметной роте с призывом - убрать
пулеметы. И предложение исполнено. Впоследствии, однако, пулеметы снова
появились. "Вооруженные роты Белостокского полка, - сообщает агентство, -
бывшие при офицерах, взяли на-караул и пропустили мимо себя демонстрантов".
У казарм Белостокского полка устроили грандиозный митинг. Полного успеха,
однако, не имели; солдаты колебались: часть объявляла себя солидарной с
матросами, другая часть обещала только не стрелять. В конце концов,
офицерам удалось даже увести Белостокский полк из казарм. Процессия только
к вечеру вернулась к экипажам.
В это время на "Потемкине" было выброшено социал-демократическое знамя. На
"Ростиславе" ответили сигналом: "вижу ясно". Другие суда промолчали.
Реакционная часть матросов протестовала против того, что революционное
знамя висит выше андреевского. Красное знамя пришлось снять. Положение все
еще не определилось. Но назад уже не было возврата.
В канцелярии экипажей постоянно заседала комиссия, состоявшая из матросов и
солдат, делегированных от разных родов оружия, в том числе от семи судов, и
из нескольких представителей социал-демократической организации,
приглашенных делегатами. Постоянным председателем был выбран
социал-демократ. Сюда стекались все сведения и отсюда исходили все решения.
Здесь же были выработаны специальные требования матросов и солдат и
присоединены к требованиям общеполитического характера. Для широкой массы
эти чисто казарменные требования стояли на первом месте. Комиссию больше
всего беспокоил недостаток в боевых снарядах. Винтовок было достаточно, но
патронов к ним - очень мало. Со времени потемкинской истории боевые припасы
хранились втайне. "Сильно чувствовалось также, - пишет активный участник
событий, - отсутствие какого-нибудь руководителя, хорошо знающего военное
дело".
Депутатская комиссия энергично настаивала на том, чтобы команды
обезоруживали своих офицеров и удаляли с судов и из казарм. Это была
необходимая мера. Офицеры Брестского полка, оставшиеся в казармах, внесли
полное разложение в среду солдат. Они повели деятельную агитацию против
матросов, против "вольных" и "жидов", и дополнили ее воздействием алкоголя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199