Хотя стопроцентный конформизм и освобождает от житейских неприятностей,
зато он влечет за собою самую тяжкую из кар: бесплодие.

Несмотря на то, что формально марксизм является в СССР государствен-
ной доктриной, за последние 12 лет не появилось ни одного марксистского
исследования - ни по экономике, ни по социологии, ни по истории, ни по
философии, - которое заслуживало бы внимания или перевода на иностранные
языки. Марксистская продукция не выходит за пределы схоластических ком-
пиляций, которые пересказывают одни и те же зар<а>нее одобренные мысли и
перетасовывают старые цитаты, сообразно потребностям административной
кон<ъ>юнктуры. В миллионах экземпляров распространяются по государствен-
ным каналам никому не нужные книги и брошюры, сработанные при помощи
клейстера, лести и других липких веществ. Марксисты, которые могли бы
сказать что-либо ценное и самостоятельное, сидят под замком или вынужде-
ны молчать. И это несмотря на то, что эволюция общественных форм выдви-
гает на каждом шагу грандиозные научные проблемы!

Поругано и растоптано то, без чего нет теоретической работы: добросо-
вестность. Даже пояснительные замечания к сочинениям Ленина подвергаются
в каждом новом издании радикальной переработке под углом зрения личных
интересов правящего штаба, - возвеличения "вождей", очернения противни-
ков, заметания следов. То же относится к учебникам по истории партии и
революции. Факты искажаются, документы скрываются или, наоборот, фабри-
куются, репутации создаются или разрушаются. Простое сопоставление пос-
ледовательных вариантов одной и той же книги за последние 12 лет позво-
ляет безошибочно проследить процесс вырождения мысли и совести правящего
слоя.

Не менее губительно действует "тоталитарный" режим на художественную
литературу. Борьба направлений и школ сменилась истолкованием воли вож-
дей. Для всех группировок создана общая принудительная организация, сво-
его рода концентрационный лагерь художественного слова. В классики воз-
ведены посредственные, но благонамеренные повествователи, как Серафимо-
вич или Гладков. Даровитых писателей, которые не умеют достаточно наси-
ловать себя, преследует по пятам свора наставников, вооруженных беззас-
тенчивостью и дюжиной цитат. Выдающиеся художники либо кончают самоу-
бийством, либо ищут материала в глуби времен, либо умолкают. Честные и
талантливые книги появляются как бы случайно, вырываясь откуда-то из под
спуда, и имеют характер художественной контрабанды.

Жизнь советского искуства - своеобразный мартиролог. После директив-
ной статьи "Правды" против "формализма" начинается эпидемия унизительных
покаяний писателей, художников, режиссеров и даже оперных певиц. Все на-
перерыв отрекаются от собственных прошлых грехов, - на всякий случай, -
воздерживаясь, однако, от более точного определения формализма, чтоб не
попасть впросак. В конце концов власть вынуждена новым приказом приоста-
новить слишком обильный поток покаяний. Перестраиваются в несколько не-
дель литературные оценки, переделываются учебники, переименовываются
улицы и воздвигаются памятники в зависимости от похвального замечания
Сталина о поэте Маяковском. Впечатления высоких посетителей от новой
оперы немедленно превращаются в музыкальную директиву для композиторов.
Секретарь комсомола говорит на совещании писателей: "указания товарища
Сталина являются законом для всех", - и все аплодируют, хотя некоторые,
вероятно, и сгорают со стыда. Как бы в довершение издевательства над ли-
тературой Сталин, который не умеет правильно построить русской фразы,
объявлен классиком в области стиля. Есть нечто глубоко трагическое в
этой византийщине и полицейщине, несмотря на непроизвольный комизм от-
дельных ее проявлений!

Официальная формула гласит: культура должна быть социалистической по
содержанию, национальной по форме. Однако, насчет содержания социалисти-
ческой культуры возможны только более или менее счастливые гипотезы. Пе-
ресадить ее на недостаточный экономический базис не дано никому. Искуст-
во в неизмеримо меньшей степени, чем наука, способно предвосхищать буду-
щее. Во всяком случае, такие рецепты, как: "изображать строительство бу-
дущего", "показывать путь к социализму", "переделывать человека", спо-
собны дать творческому воображению не многим больше, чем прейскурант на-
пильников или расписание железных дорог.

Национальная форма искуства отождествляется с его общедоступностью.
"Что не нужно народу, - диктует художникам Правда - то не может и иметь
эстетического значения". Эта старонародническая формула, снимающая зада-
чу художественного воспитания масс, получает тем более реакционный ха-
рактер, что право решать, какое искуство нужно народу и какое не нужно,
остается за бюрократией: она печатает книги по собственному выбору, она
же принудительно продает их, не предоставляя никакого выбора читателю. В
конце концов дело сводится для нее к тому, чтоб искуство усвоило себе ее
интересы и нашло для них такие формы, которые сделали бы бюрократию
привлекательной для народных масс.

Тщетно! Никакая литература не разрешит этой задачи. Сами руководители
оказываются вынуждены признать, что "ни первая, ни вторая пятилетка не
дали пока новой литературной волны, которая перекрыла бы первую волну,
вынесенную из Октября". Это очень мягко сказано. На самом деле, несмотря
на отдельные исключения, в истории художественного творчества эпоха Тер-
мидора войдет преимущественно как "эпоха" бездарностей, лауреатов и про-
лаз!




Глава 8: ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА И АРМИЯ

От мировой революции - к status quo.



Внешняя политика всегда и везде - продолжение внутренней, ибо ведется
тем же господствующим классом и преследует те же исторические задачи.
Перерождение правящего слоя в СССР не могло не сопровождаться соот-
ветственным изменением целей и методов советской дипломатии. Уже "тео-
рия" социализма в отдельной стране, впервые возвещенная осенью 1924 го-
да, знаменовала стремление освободить советскую внешнюю политику от
программы международной революции. Бюрократия, однако, и не подумала
ликвидировать при этом свою связь с Коминтерном, ибо это неминуемо прев-
ратило бы его в оппозиционную международную организацию с вытекающими
отсюда неблагоприятными последствиями для соотношения сил внутри СССР.
Наоборот, чем меньше политика Кремля сохраняла свой былой интернациона-
лизм, тем крепче правящая верхушка сжимала в своих руках руль Коминтер-
на. Под старым именем он должен был отныне служить новым целям. Для но-
вых целей понадобились, однако, новые люди. С осени 1923 г. история Ко-
минтерна есть история полного обновления его московского штаба и штабов
всех национальных секций путем серии дворцовых переворотов, чисток свер-
ху, исключений и пр. В настоящее время Коминтерн представляет собою со-
вершенно покорный и всегда готовый к любому зигзагу аппарат на службе
советской внешней политики.

Бюрократия не только порвала с прошлым, но и лишилась способности по-
нимать его важнейшие уроки. Главный из них тот, что советская власть не
могла бы устоять и двенадцати месяцев без прямой помощи мирового, осо-
бенно европейского пролетариата и без революционного движения колони-
альных народов. Свое наступление на Советскую Россию австро-германская
военщина не довела до конца только потому, что уже чувствовала за своей
спиной горячее дыхание революции. Через каких-нибудь три-четверти года
восстания в Германии и Австро-Венгрии положили конец Брест-литовскому
мирному договору. Восстание французских военных моряков в Черном море, в
апреле 1919 г. заставило правительство Третьей республики отказаться от
развития военных операций на советском юге. Великобританское прави-
тельство сняло в сентябре 1919 г. свои экспедиционные войска с советско-
го Севера под прямым давлением своих рабочих. После отступления Красной
армии из-под Варшавы в 1920 г. только мощная волна революционных протес-
тов помешала Антанте прийти на помощь Польше, чтоб разгромить советы.
Руки лорда Курзона, предъявившего в 1923 г. грозный ультиматум Москве,
оказались в решающий момент связаны сопротивлением британских рабочих
организаций. Эти яркие эпизоды не стоят особняком; они полностью окраши-
вают собою первый наиболее трудный период существования советов: хоть
революция за пределами России и не победила нигде, однако надежды на нее
вовсе не оказались тщетными.

Советское правительство заключило уже в те годы ряд договоров с бур-
жуазными правительствами: Брест-литовский мир в марте 1918 г.; договор с
Эстонией в феврале 1920 г.; Рижский мир с Польшей в октябре 1920 г.;
Раппальский договор с Германией в апреле 1922 г. и другие, менее значи-
тельные дипломатические соглашения. Ни советскому правительству в целом,
ни кому-либо из его членов в отдельности не могло бы, однако, прийти в
голову изображать своих буржуазных контрагентов, как "друзей мира", и
еще менее - приглашать коммунистические партии Германии, Польши или Эс-
тонии поддерживать своим голосованием буржуазные правительства, заклю-
чившие эти договора. Между тем именно этот вопрос имеет решающее значе-
ние для революционного воспитания масс. Советы не могли не подписать
Брест-литовского мира, как истощенные в конец стачечники не могут не
подписать самых жестких условий капиталиста; но голосование за этот мир
германской социал-демократии, в лицемерной форме "воздержания", клейми-
лось большевиками, как поддержка насилия и насильников. Хотя раппальское
соглашение с демократической Германией было, через четыре года, заключе-
но на началах формального "равноправия" сторон, однако, если бы немецкая
коммунистическая партия вздумала, по этому поводу, выразить доверие дип-
ломатии своей страны, она была бы немедленно исключена из Интернациона-
ла. Основная линия международной политики советов покоилась на том, что
те или другие торговые, дипломатические или военные сделки советского
государства с империалистами, неизбежные сами по себе, не должны ни в
каком случае ограничивать или смягчать борьбу пролетариата соответствен-
ных капиталистических стран, ибо в последнем счете спасение самого рабо-
чего государства будет обеспечено только развитием мировой революции.
Когда Чичерин во время подготовки к генуэзской конференции предложил, в
угоду "общественному мнению" Америки, внести в советскую конституцию
"демократические" изменения, Ленин в официальном письме от 23 января
1922 г. настойчиво рекомендовал немедленно отправить Чичерина в санато-
рию. Если б кто-нибудь осмелился в те дни предложить купить благораспо-
ложение "демократического" империализма присоединением, скажем, к пусто-
му и фальшивому пакту Келлога или смягчением политики Коминтерна, Ленин,
с своей стороны, предложил бы, несомненно, посадить новатора в сумасшед-
ший дом, - и вряд ли встретил бы оппозицию в Политбюро.

С особенной непримиримостью относилось тогдашнее руководство ко вся-
кого рода пацифистским иллюзиям - в отношении Лиги Наций, коллективной
безопасности, третейских судов, разоружения и пр., - видя в них только
средство убаюкиванья рабочих масс, чтоб тем вернее захватить их врасплох
в момент взрыва новой войны. В выработанной Лениным и принятой на съезде
1919 года программе партии находим по этому поводу следующие недвусмыс-
ленные строки: "Растущий натиск со стороны пролетариата и особенно его
победы в отдельных странах усиливают сопротивление эксплуататоров и вы-
зывают с их стороны создание новых форм международного объединения капи-
талистов (Лига Наций и т.п.), которые, организуя в мировом масштабе сис-
тематическую эксплуатацию всех народов земли, ближайшие свои усилия нап-
равляют на непосредственное подавление революционных движений пролетари-
ата всех стран. Все это с неизбежностью приводит к сочетанию гражданской
войны внутри отдельных государств с революционными войнами как обороняю-
щихся пролетарских стран, так и угнетаемых народов против ига империа-
листских держав. При этих условиях лозунги пацифизма, международного ра-
зоружения при капитализме, третейских судов и т.п. являются не только
реакционной утопией, но и прямым обманом трудящихся, направленным к ра-
зоружению пролетариата и отвлечению его от задачи разоружения эксплуата-
торов". Эти строки большевистской программы заключают в себе данную за-
ранее и притом поистине бичующую оценку нынешней советской внешней поли-
тики, как и политики Коминтерна, со всеми их пацифистскими "друзьями" во
всех частях света.

После периода интервенций и блокады экономическое и военное давление
капиталистического мира на Советский Союз оказалось, правда, значительно
слабее, чем можно было опасаться. Европа стояла еще под знаком прошлой,
а не будущей войны. Потом нагрянул небывалый мировой экономический кри-
зис, ввергший в прострацию правящие классы всего мира. Только благодаря
этому Советский Союз мог безнаказанно пройти через испытания первой пя-
тилетки, когда страна снова стала ареной гражданской войны, голода и
эпидемий. Первые годы второй пятилетки, принесшие явное улучшение внут-
реннего состояния СССР, совпали с началом экономического оживления в ка-
питалистическом мире, новым приливом надежд, аппетитов, нетер<п>ения и
военных вооружений. Опасность комбинированного нападения на СССР только
потому принимает на наших глазах осязательные формы, что страна советов
все еще изолирована;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199