каково
будет состояние рынка: будет ли большой спрос на эти товары, или малый и т.
д. Были мудрецы английской породы, или тред-юнионисты, которые говорили,
что заранее можно предвидеть все это. Но никогда и нигде этого нельзя
достигнуть, ибо решает сила, решает борьба. А в 1905 году дело шло не об
отдельной стачке, а о борьбе классов, и неизвестно было, куда пойдет
крестьянство. Как узнать, поддержит тамбовский, курский, орловский
крестьянин или нет? - не сделаешь перекличку. То же и об армии - опять-таки
не сделаешь перекличку в царских казармах. И ясно было, что только
революция, двинув рабочих вперед и столкнув их с армией, могла решить
вопрос: что у солдата под черепом, в какую сторону он пошатнется, на чьей
стороне он станет. Исход борьбы решается только борьбой. Так было и с
восьмичасовым рабочим днем.
Однако, если мы спросим себя, - что же, обманул 1905 год тех, кто боролся
за восьмичасовой рабочий день? Конечно, непосредственно восьмичасового
рабочего дня он не дал, как не дал и политической свободы рабочим, а про
политическую власть и говорить нечего, - рабочий класс был разбит по всей
линии. Но борьба за восьмичасовой рабочий день осталась в памяти у рабочих,
как одно из ценных завоеваний.
Особенно не хотели уступать рабочие ткачи. Когда мы отступали в Петербурге,
- очень тяжело было отступать, - я помню, хорошо помню, как одна питерская
ткачиха, Болдырева (она и сейчас жива и работает), призывала с трибуны не
отступать. Она говорила: металлисты, вы не держитесь, ваши жены привыкли
сладко есть и мягко спать, а мы, ткачихи, будем держаться до последнего.
Вся аудитория замерла при этих словах... Этот упрек был по адресу
металлистов не в том смысле, что их жены привыкли сладко есть и мягко
спать, а в том, что те увидели, что нет впереди исхода, что надвигается
реакция по всей линии, что надвигается борьба и за существование самого
Совета и за все завоевания революции, и малость отступили. Но ткачихам
пришлось отступить вместе со всем рабочим классом. Потом надвинулся декабрь
и началась открытая революционная борьба. И в силу того, что крестьянство
не поддержало, рабочие были разбиты.
2 декабря, накануне нашего ареста, мы выпустили от имени Петроградского
Совета Депутатов, от имени нашей партии, социалистов-революционеров и
Крестьянского Союза (Крестьянский Союз был еще довольно слаб, так как он
охватывал только часть крестьян-передовиков) так называемый финансовый
манифест. В этом манифесте, - в котором говорилось о неизбежном финансовом
банкротстве царского самодержавия, о том, что иностранные банкиры
поддерживают самодержавие, - революционные организации, представители
рабочих и крестьян заявляли, что по царским долгам они платить не будут. 2
декабря манифест вышел, а 3-го мы сидели в Петропавловской крепости. Вышло
как будто не очень убедительно. И сколько потом над нами издевались: вот,
дескать, погрозили, а царь тут же получил во Франции 500 миллионов франков
(в 1906 году, во время Первой Думы). Действительно, промышленность стала
расти, иностранцы вкладывали капитал, царь получал новые и новые займы на
развитие армии и флота. Так было до 1914 года, до начала войны, а еще
больше царь получил во время войны. Уже к тому времени про наш финансовый
манифест, как мы его называли, и думать забыли. Кто где был: кто в Сибири,
кто и вовсе не сносил буйной головушки, кто на каторге, кто в эмиграции.
Что осталось от финансового манифеста? И тут говорили: обманул 1905 год. Ан
нет, не обманул. То, что 1905 год обещал, то 1917-й выполнил, - и на все
100 процентов. Вот насчет царского банкротства - все сбылось так, как в
манифесте 2 декабря было предсказано. От царского рубля осталось теперь
одно воспоминание. Банкротство царских финансов начало сразу проявляться во
время империалистической войны, продолжалось в период керенщины, а
закончилось при Советской власти, когда на смену царскому рублю явился наш
советский червонец. Эта часть финансового манифеста, таким образом,
выполнена.
Но как насчет царских долгов? На счет царских долгов еще добросовестнее
выполнена программа манифеста 2 декабря. Мне не раз приходилось иностранцам
на это указывать, когда они говорили, что мы не выполняем наших
обязательств. Я всегда говорил, что мы, революционеры, свои обязательства
выполняем на сто процентов. 2 декабря 1905 года мы написали, что по царским
долгам ни одного гроша платить не будем, и теперь это наше обязательство
выполняем полностью и целиком. (Аплодисменты.)
Теперь, товарищи, молодое поколение с легкостью, как вещь самую
обыкновенную, употребляет слово "республика". Никого этим не удивишь. А
ведь поколения, которые постарше, помнят, вероятно, как трудно было
русскому человеку представить себе, что мы добьемся когда-нибудь, чтобы
царя не было. Ведь мы родились и воспитывались при монархическом строе.
Школы, газеты, церковь, университет, книги - все это было полно идеей
монархии; монархия была вековая и казалась незыблемой. Ведь сколько было
революционных движений! Раньше чисто мужицкие движения, разинщина,
пугачевщина; потом восстание декабристов - верхушки интеллигенции,
дворянства, которые набрались либеральных идей во Франции; затем
революционное движение народников, народовольцев, первые стачки рабочих и,
наконец, 9 января 1905 года. И все эти движения были раздавлены и утоплены
в крови. Ясно, что нужно было мужество мысли, для того чтобы представить
себе, что в России не будет монархии, а будет республика. Если взять даже
то, что писалось в 1905 году, после 9 января, мы увидим, что левые либералы
объявляли нас, революционеров, - а потом во время контр-революции
большевистскую партию - фантазерами, а во время революции говорили, что
наши мечты о республике несбыточны, что в сердцах крестьян глубоко сидит
идея монархии. Конечно, после 9 января, после того как сотни рабочих и
работниц были перебиты, тысячи искалечены, идее монархии в сознании
городских рабочих был нанесен непоправимый удар. Когда было опубликовано
письмо Горького*119, подписанное Георгием Гапоном, в котором говорилось:
"Смерть кровавому царю и его змеиному отродью", - это прозвучало тогда как
крик отчаяния. Вот перебили народ, на мостовых кровь, нет сил, чтобы
отомстить, оружия нет, кулаки сжимаются, а царская гвардия крепка - и вот
проклятие царю и его змеиному отродью. А потом наступили годы
контр-революции. Опять монархия стояла как будто во весь рост, Столыпин был
у власти, рабочие стачки почти прекратились, крестьянские волнения также,
революционные солдаты, какие были захвачены, были на каторге или перебиты,
в армии восстановилась железная механическая дисциплина. В этот период это
самое проклятье по адресу царя и его змеиного отродья повисло бессильно в
воздухе, и представлялось, что до революции нам дальше, чем когда бы то ни
было. Но вот наступил 1917 год, который честно выполнил то, что обещал 1905
год. Сперва сняли царя, хотя либералы колебались, в какую сторону дело
повернуть, что нужно: республику или монархию? А потом, в октябре,
большевистская революция, Октябрьская, дело порешила крепко, и на Урале в
Екатеринбурге, в нынешнем Свердловске, был выполнен приговор петербургских
рабочих 1905 года: "Смерть кровавому царю и его змеиному отродью".
Так что же, товарищи, в 1905 году разбили нас? - Разбили. Полностью? - Нет,
не полностью разбили. Либералы говорили в октябре 1905 года, когда царь
выпустил манифест: победа! А мы говорили: нет, это только полупобеда. Еще у
царя есть вооруженная сила, он еще захочет вернуть то, что наполовину как
будто отдал или посулил отдать. Когда нас в декабре разбили, то малодушные
кричали: поражение! А мы говорили: нет, только полупоражение. Мы еще спину
выпрямим. Еще капитализм живет, а вместе с ним живет рабочий класс;
капитализм растет, а вместе с ним растет и рабочий класс, и именно потому,
что царизм одержал полупобеду и не дал уничтожить помещиков, крепостников,
или полукрепостников, - именно потому крестьянин поднимется и поддержит
рабочего.
Если иметь в виду эту картину прошлого, промежуток между 1905 и 1917
годами, страшный гнет самодержавия, упадок духа даже у передовых рабочих,
кроме небольшой подпольной группы большевиков, - если иметь в виду этот
черный провал между 1905 годом и 1917 годом, если в него вдуматься, то
почерпнешь колоссальную уверенность насчет дальнейшего нашего развития.
Возьмем теперешнее наше положение. Теперь нам сплошь и рядом говорят: вот
вы обещали, что революция будет в Европе, а ее нет. Капитализм есть и после
империалистической войны удержался. - Этот довод мы слышим в собственной
среде и среди товарищей рабочих. Конечно, как же этому доводу не притти на
ум: ждали революции в Европе после империалистической войны, ждали в
Германии со дня на день, но рабочий класс там отброшен. Зарождаются
сомнения. Такие же сомнения зарождались и во времена Столыпина, но тем не
менее партия большевиков, вооруженная марксизмом, т.-е. теорией, которая
позволяет правильно понимать развитие классов, их интересы и ход их
движения, предвидела самые черные годы, которые неизбежны для дальнейшей
борьбы, и теперь это понимание остается главным нашим уроком в оценке того,
что происходит вокруг нас сейчас. Сейчас мы живем в условиях, очень
отличных от тех, в которых жили в 1905 году, но 20 лет прошли недаром.
Если спросить: что же, сильно изменилось материальное положение трудящихся
масс, то приходится сказать: нет, еще мало изменилось. Если взять уровень
заработной платы, разница есть в разных отраслях промышленности в ту или
другую сторону: в некоторых подошли к довоенному уровню, кое-где чуть
перешли, в других не дошли. Уровень материальный с пятого года еще мало
изменился, с двадцатого года изменился значительно, но в двадцатом году
уровень жизни был неизмеримо ниже, чем в 1905 году. Восьмичасовой рабочий
день завоеван. Это есть основная и материальная база жизни рабочего класса.
Он завоеван незыблемо, т.-е. он его из рук не выпустит. Только тогда он
отменит его, когда сможет ввести семичасовой, а потом шестичасовой, а затем
пятичасовой... (Аплодисменты.) Это целиком зависит от уровня техники, от
организации производства, от машинного оборудования, от правильности
методов труда, т.-е. от производительности труда.
И, если мы спросим себя, в чем разница с пятым годом, мы скажем, что
общественная организация такова, что труд полностью и целиком может и
должен дальше итти на повышение доходов и материального уровня трудящихся
масс. А держит нас пока еще на низком уровне наша низкая техника. Если мы
себя сравним с Соединенными Штатами Северной Америки, которые являются
нашим антиподом (т.-е. тем, что находится на противоположной стороне
земного шара), то Америка является нашим антиподом не только в смысле
географическом, но и в смысле экономическом. Мы одна из самых бедных стран,
а Соединенные Штаты Северной Америки самая богатая страна в мире. У нас
техника очень отсталая, американская техника самая передовая. У нас
общественный строй, который должен вести, чем дальше, тем больше, к
социализму и к равенству, а в Америке общественный строй, чем дальше, тем
больше увеличивает противоречия между богатством и бедностью. Вот если бы
сочетать одно с другим, хорошо вышло бы. Очень недурно.
Для того чтобы понять, что это означает, надо попытаться измерить силу,
богатство и могущество Соединенных Штатов Северной Америки. Населения у них
115 миллионов, а у нас 130 миллионов с лишком. Разница небольшая.
Ну, а сколько у них механических двигателей - паровых, электрических, т.-е.
тех двигателей, которые заменяют собой живую рабочую силу? На всем свете
считается механических двигателей на 625 миллионов лошадиных сил. Одна
лошадиная сила это, примерно, 10 человеческих сил. Итак, во всем свете
механических двигателей на 625 миллионов лошадиных сил, а в одних
Соединенных Штатах Северной Америки - 420 миллионов лошадиных сил. У нас же
с вами - 12 миллионов лошадиных сил. Эта цифра, конечно, ни в каком случае
не должна заставлять нас впадать в уныние, но она должна напоминать нам о
нашей нищете. Если помнить, что одна лошадиная сила равняется 10
человеческим силам, то окажется, что в Соединенных Штатах на каждого
жителя, считая и грудных младенцев, приходится 40 механических рабов - 40
машинных рабочих сил, тогда как у нас на каждого жителя страны нашей не
выходит и одной механической силы. У нас рабочий или работница работает
сам-друг, а там сам сорок-один. Тут разница колоссальная.
Если мы возьмем национальный ежегодный доход, то в Америке он, примерно,
раз в десять больше, чем у нас. Народ в целом получает от сельского
хозяйства и от промышленности годового дохода в десять раз больше, чем у
нас. Только там этот доход делится между враждебными классами, и главную
долю его получает богатейший американский буржуа. Наш же доход может быть
распределен, с одной стороны, на расширение производства, а с другой
стороны, на подъем материального и культурного уровня трудящихся масс. Наш
общественный строй - советский - целиком предназначен для повышения
материального и культурного уровня трудящихся масс. Именно за это мы
боролись в 1905 году, во имя этого мы победили в 1917 году. Но если мы в
1905 году на возгласы либералов и меньшевиков: победа! отвечали: нет,
полупобеда!, если в декабре 1905 года на крик: поражение! мы говорили:
полупоражение, то и теперь у нас голова не кружится ни от успехов, ни от
неудач. Мы говорим: Октябрь 1917 года - большая победа. Но это только
вступление, только предисловие к той будущей большой победе над природой,
которую нам даст техника. Только в том случае, если мы научимся по правилам
советского государства вводить американскую технику, если за каждого
пролетария, за каждую пролетарку, за каждого крестьянина и за каждую
крестьянку у нас будет работать сорок механических крестьян, т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199