Для вас, может быть, недостаточно убедительны
свидетельские показания, которые вы здесь слышали. Может быть, вы уже
успели забыть те разоблачения, которые князь Урусов*81, бывший товарищ
министра внутренних дел, сделал в Государственной Думе. Может быть вас
убедил жандармский генерал Иванов, который под присягой сказал вам здесь,
что речи о погромах были одним предлогом для вооружения масс? Может быть,
вы поверили свидетелю Статковскому, чиновнику охранного отделения, который
под присягой показал, что он в Петербурге не видал ни одной погромной
прокламации? Но смотрите! Вот засвидетельствованная копия письма бывшего
директора департамента полиции Лопухина министру внутренних дел Столыпину*.
На основании расследований, произведенных им специально по поручению графа
Витте, г. Лопухин удостоверяет, что погромные прокламации, которых якобы
никогда не видал свидетель Статковский, печатались в типографии того самого
охранного отделения, чиновником которого Статковский состоит; что эти
прокламации развозились агентами охранного отделения и членами
монархических партий по всей России; что между департаментом полиции и
черносотенными шайками существует тесная организационная связь; что во
главе этой преступной организации в эпоху Совета стоял генерал Трепов,
который, будучи дворцовым комендантом, пользовался громадной властью, лично
докладывал царю о деятельности полиции и, помимо всех министров, располагал
огромными государственными суммами для своей погромной деятельности...
/* В кабинете Горемыкина Столыпин был министром внутренних дел./
...И еще один факт, господа судьи! Многочисленные черносотенные листки -
они имеются у вас в материалах предварительного дознания! - обвиняли членов
Совета в расхищении рабочих денег. Жандармский генерал Иванов производил на
основании этих листков специальное, разумеется совершенно безрезультатное,
расследование на петербургских фабриках и заводах. Мы, революционеры,
привыкли к подобным приемам властей. Но и мы, столь далекие от идеализации
жандармерии, не подозревали, как далеко способно заходить это учреждение.
Оказывается, что прокламации, обвинявшие Совет в расхищении рабочих денег,
сочинялись и тайно печатались в том самом жандармском управлении, в котором
служит генерал Иванов. Этот факт также удостоверяется г. Лопухиным. Г.г.
судьи! Вот копия письма, под которой имеется подпись самого автора. Мы
требуем, чтоб этот драгоценный документ был целиком прочтен здесь, в суде.
Мы требуем, кроме того, чтоб действительный статский советник Лопухин был
вызван сюда в качестве свидетеля.
Это заявление разразилось, как удар грома над головой суда. Судебное
следствие заканчивалось, и председатель чувствовал себя после бурного
плавания уже у тихой пристани, как вдруг снова оказывался отброшенным в
открытое море.
Уже письмо Лопухина намекало на характер таинственных докладов, которые
Трепов делал царю. Кто знает, как разовьет эти намеки под вопросами
обвиняемых бывший шеф полиции, повернувшийся к полиции спиной... Суд в
священном ужасе отступил перед возможностью дальнейших разоблачений. После
продолжительных обсуждений он отказал подсудимым в принятии письма и в
вызове Лопухина свидетелем.
Тогда подсудимые заявили, что им больше нечего делать в зале суда, и
категорически потребовали, чтоб их удалили в их одиночные камеры.
Мы были удалены. Одновременно с нами удалились из суда наши защитники. В
отсутствии подсудимых, адвокатов и публики прокурор произнес свою сухую и
"корректную" обвинительную речь. В почти пустом зале палата вынесла свой
приговор. Снабжение рабочих оружием в целях восстания было отвергнуто.
Пятнадцать подсудимых, в том числе автор этих строк, были присуждены к
лишению всех гражданских прав и пожизненной ссылке в Сибирь. Двое были
приговорены к непродолжительному тюремному заключению. Остальные оправданы.
Процесс Совета Депутатов произвел огромное впечатление в стране. Можно с
уверенностью сказать, что своим огромным успехом на выборах во Вторую Думу
социал-демократия в значительной мере обязана агитационному влиянию суда
над революционным парламентом петербургского пролетариата.
Процесс Совета Депутатов породил эпизод, который заслуживает здесь
упоминания.
2 ноября, в день объявления приговора в окончательной форме, в "Новом
Времени" появилось письмо вернувшегося из-за границы гр. Витте по поводу
процесса Совета Депутатов, при чем, обороняясь от атак бюрократической
правой, граф не только отказывался от чести быть главным зачинщиком русской
революции, в чем он не был так уж неправ, но и начисто отрицал свои личные
сношения с Советом. Показания свидетелей и подсудимых он с ясным лбом
назвал "вымышленными в видах защиты", очевидно, не ожидая встретить отпор
из стен тюрьмы. Но граф ошибся.
"Мы слишком отчетливо сознаем, - говорил коллективный ответ осужденных,
напечатанный нами в газете "Товарищ" 5 ноября, - отличие нашей и графа
Витте политической природы, чтобы счесть для себя допустимым выяснять
бывшему премьеру те причины, которые делают для нас, представителей
пролетариата, обязательным во всей нашей политической деятельности говорить
правду. Но мы считаем вполне уместным сослаться здесь на речь г. прокурора.
Профессиональный обвинитель, чиновник враждебного нам правительства,
признал, что мы своими заявлениями и речами дали ему "без боя" материал
обвинения - обвинения, а не защиты! - и назвал пред лицом суда наши
показания правдивыми и искренними.
"Правдивость и искренность - это качества, которых не только политические
враги, но и профессиональные хвалители никогда не приписывали графу Витте".
Далее, коллективный ответ документально выяснял всю опрометчивость
запирательства гр. Витте* и заканчивал строками, которые подводят итог суду
над революционным парламентом петербургского пролетариата.
/* Графу пришлось после этого признать свои сношения с Советом, но он
"объяснял", что в депутациях Совета он хотел видеть просто "представителей
рабочих"./
"Каковы бы ни были цели и мотивы опровержения гр. Витте, - говорило наше
письмо, - каким бы неосторожным оно ни казалось, оно появилось очень
своевременно, как последний удар кисти, чтобы вполне дорисовать облик
правительственной власти, лицом к лицу с которой стоял Совет в те дни. Мы
позволим себе остановиться на этом облике в нескольких словах.
"Граф Витте подчеркивает тот факт, что именно он предал нас в руки
правосудия. Дата этой исторической заслуги, как мы уже сказали выше, - 3
декабря 1905 г. После того мы прошли через руки охранного отделения, затем
- через руки жандармского управления и далее предстали пред лицом суда.
"На суде фигурировали в качестве свидетелей два чиновника охранного
отделения. На вопрос, не готовился ли в Петербурге погром осенью прошлого
года, они самым решительным образом ответили: нет! и заявили, что не видали
ни одного листка, призывавшего к погромам. А между тем бывший директор
департамента полиции, д. с. с. Лопухин, свидетельствует, что погромные
прокламации печатались в то время именно в охранном отделении. Таков первый
этап "правосудия", которому передал нас гр. Витте.
"Далее, на суде фигурировали жандармские офицеры, ведшие дознание по делу
Совета. По их собственным словам, первоисточником их расследования по
вопросу о расхищении депутатами денежных сумм послужили анонимные
черносотенные листки. Г-н прокурор назвал эти листки лживыми и
клеветническими. И что же? Д. с. с. Лопухин свидетельствует, что эти лживые
и клеветнические листки печатались в том самом жандармском управлении,
которое вело дознание по делу Совета. Таков второй этап на пути правосудия.
"И когда мы через десять месяцев оказались пред лицом суда, этот последний
позволил нам выяснить все то, что в основных чертах было известно и до
суда; но как только мы сделали попытку выяснить и доказать, что перед нами
в то время не было никакой правительственной власти, что наиболее активные
органы ее превратились в контр-революционные сообщества, попиравшие не
только писаные законы, но и все законы человеческой морали, что наиболее
доверенные элементы правительственного персонала составляли
централизованную организацию всероссийских погромов, что Совет Рабочих
Депутатов по существу выполнял задачи национальной обороны, - когда с этой
целью мы потребовали приобщения к делу ставшего благодаря нашему процессу
известным письма Лопухина и, главное, допроса самого Лопухина в качестве
свидетеля, суд, не стесняясь соображениями права, властной рукой закрыл нам
уста. Таков третий этап правосудия.
"И, наконец, когда дело доведено до конца, когда приговор произнесен,
выступает гр. Витте и делает попытку очернить своих политических врагов,
которых он, повидимому, считает окончательно поверженными. С такою же
решительностью, с какою чиновники охранного отделения уверяли, что не
видали ни одного погромного листка, гр. Витте утверждает, что не имел
никаких сношений с Советом Рабочих Депутатов. С такою же решительностью и -
с такою же правдивостью.
"Мы спокойно оглядываемся на эти четыре ступени официального суда над нами.
Представители власти лишили нас "всех прав" и отправляют нас всех в ссылку.
Но они не могут, они не в силе лишить нас права на доверие пролетариата и
всех честных сограждан. По нашему делу, как и по всем другим вопросам
нашего национального бытия, последнее слово скажет народ. С полным доверием
мы апеллируем к его совести".

4 ноября 1906 г.
Дом предв. заключения.

"1905".

СОВЕТ И ПРОКУРАТУРА

Процесс СРД представляет лишь отдельный эпизод в борьбе революции с
правительством петергофских заговорщиков. Вряд ли даже среди полицейских
представителей прокуратуры найдется кто-нибудь, кто действительно думал бы,
что привлечение к ответственности членов Совета есть юридически
закономерный акт, что процесс начат и ведется по самостоятельной инициативе
судебной власти, что он совершается во имя "внутренних запросов" права.
Всякий и каждый понимает, что арест Совета есть акт не юридический, а
военно-политический, что он представляет собою один из моментов той
кровавой кампании, которую ведет отверженная и поруганная народом власть.
Мы не входим здесь в рассмотрение вопроса о том, почему из всех возможных
методов расправы с представителями рабочих избран сравнительно сложный путь
суда Судебной Палаты с сословными представителями. В распоряжении власти
имеется целый ряд других средств, не менее действительных, но более
простых. Помимо богатого арсенала административных мер, можно указать на
военный суд, или на тот суд, имени которого, правда, нет в учебниках права,
но который с успехом применялся во многих местах. Он состоит в том, что
обвиняемым рекомендуют отойти на несколько шагов от судей и повернуться к
ним спиной. Когда подсудимые выполняют эту процессуальную обрядность,
раздается залп, который означает собою судебный приговор, не допускающий ни
апелляции, ни кассации.
Но факт таков, что правительство, вместо того чтобы расправиться
застеночным путем с 52 лицами, отмеченными его агентами, организовало
судебный процесс, и притом не просто процесс 52 лиц, а процесс Совета
Рабочих Депутатов. Этим самым оно вынуждает нас к критике занятой им
юридической позиции.
Обвинительный акт гласит, что поименованные в нем 52 лица обвиняются в том,
что "вступили участниками в сообщество... заведомо для них поставившее
целью своей деятельности насильственное посягательство на изменение
установленного в России основными законами образа правления и замену его
демократической республикой"... В этом вся суть обвинения, которое должно
отвечать содержанию 101 и 102 ст. ст. Уголовного Уложения*82.
Таким образом обвинительный акт рисует Совет Рабочих Депутатов как
революционное "сообщество", объединившееся на почве заранее формулированной
политической задачи, как организацию, каждый участник которой самым фактом
своего вступления в нее подписывается под определенной заранее начертанной
политической программой. Такое определение Совета стоит в глубоком
противоречии с той картиной возникновения "сообщества", какую дает сам
обвинительный акт. На первой странице его мы читаем, что инициаторы
создания будущего Совета призывали "избрать депутатов в Рабочий Комитет,
который придаст рабочему движению организованность, единство и силу" и
явится "представителем нужд петербургских рабочих перед остальным
обществом". "И действительно - продолжает обвинительный акт - тогда же на
многих фабриках состоялись выборы депутатов". Какова же была политическая
программа складывавшегося Совета? Ее не было вовсе. Мало того: ее и не
могло быть, ибо Совет, как мы видели, образовывался не на начале подбора
политических единомышленников (как партия или заговорщическая организация),
а на начале выборного представительства (как дума или земство). Из самых
условий образования Совета с несомненностью вытекает, что поименованные в
обвинительном акте лица, так же как и все остальные члены Совета, вступали
не в заговорщическое сообщество, которое заведомо для них ставило своей
целью насильственное ниспровержение существующего образа правления и
создание демократической республики, но в представительную коллегию,
направление работ которой должно было лишь определиться дальнейшим
сотрудничеством ее членов.
Если Совет есть сообщество, предусмотренное 101 и 102 ст. ст., то где
границы этого сообщества? Депутаты входят в Совет не по собственному
желанию, как члены сообщества, - их посылают в Совет избиратели. В свою
очередь, коллегия избирателей никогда не распускается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199