Ночную смену он редко беспокоил. Но порой и нам доставалось.
Со мной случилась такая история. Когда началась гражданская война в Испании, рижские рабочие решили откликнуться на призыв партии, собрать пожертвования в пользу республики. Понадобились воззвания. Один из приятелей спросил, не мог бы я их как-нибудь отпечатать.
— Попробую,— сказал я.— Если все сойдет благополучно, к утру будут готовы.
В начале смены я набрал текст. Затем нарезал нужным форматом синюю альбомную бумагу и, вложив набор в одну из машин, принялся печатать. Работницы по своему обыкновению не интересовались моими занятиями, так что никто не мешал. Воззвание я отпечатал на синей бумаге красным шрифтом. Включив автоматическую нумерацию, пронумеровал страницы черной краской. Занимаясь спокойно своим делом, я еще подумал про себя: «Попадись такая книжица шпикам, подивятся, откуда у коммунистов столь современная техника».
Помнится, не успел я сброшюровать все книжечки, как в дверях типографии показался барон фон Клодт. И направился прямо ко мне, так что не было ни малейшей возможности замести следы.
— Добрая ночи! — начал он.— Все машины пустил в работе?
— Как видите, господин директор. Машины работают полным ходом.
В самом деле, типография в ту ночь гудела, жужжала, как пчелиный рой.
— А чем вы занимайся? — осведомился он.
— Печатаю экстренный заказ,— спокойно отвечал я.
— Ошень корошо, это ошень корошо,— похвалил он и, взяв одну из моих книжечек, поднес ее к самому носу.— Яволь! — воскликнул он с удовольствием.— Ши-стая работа, ошень шистая работа.
— Да, господин директор,— скромно заметил я.— Это действительно чистая работа.
— Ви есть короший майстер,— продолжал он.— Следующий год я буду прибавлять вам жалованье.
— На следующий год в Париже откроется Всемирная выставка, господин директор,— сказал я.— Не могли бы вы послать меня туда подучиться? Там ведь вся новейшая полиграфическая техника.
— Корошо, корошо, надо будет думать,— согласился он.— Ви есть короший майстер, и я вас охотно посылать. Только ви обещать потом вернуться обратно ко мне.
— Разумеется, господин директор, к кому же еще!
Он снова оглядел отпечатанную мной книжечку с призывом собирать пожертвования в пользу Испанской республики и сказал на прощание:
— Да, шистая работа, ошень шистая работа... Весной я в самохм деле уехал на Всемирную выставку.
Но возвращаться к барону фон Клодту у меня не было желания. Я отправился в Испанию. Рабочие потом рассказывали, что, узнав об этом, директор сказал:
— Неужели этот шортов парень меня так обмануть? А ведь короший был майстер^ Шисто работал!
КОМЕНДАНТ КАТАРРОХИ
Катарроха — небольшой испанский городок. Его подножие мокнет в водах рисовых полей, а верха скрываются в вечнозеленых пахучих кронах цитрусов. Центр Катаррохи расположен не в средоточии города, как обычно, а на окраине, в окружении огородов, где растут земляные орехи, лук, чеснок и помидоры. Там же красуются главные постройки города — огромная церковь с бронзовым колоколом и серое каменное здание городской управы.
В дни гражданской войны в Испании анархисты устроили в церкви Катаррохи клуб и ресторан. Заведение это пользовалось большой популярностью хотя бы потому, что в погребах его хранилось отличное вино, не говоря уже о фруктах. Таких ароматных апельсинов, лимонов и в Испании пришлось бы поискать. Не удивительнее что пристанище анархистов Кктаррохи посе« щали не только местные жители. Даже иностранные моряки, сойдя в валенсийском порту со своих кораблей, время от времени наезжали в Катарроху. Не берусь ут-верждать наверное, но возможно, их привлекали и здешние красотки — сборщицы фруктов.
Как бы там ни было, в Катаррохе всегда околачивалось много приезжих, и приходилось строго следить за порядком. С этой целью весь первый этаж просторного дома городской управы, где, кстати, находилась каталажка, передали в распоряжение комендатуры. Коменданта, как правило, назначал и снимал командир той части, которая прибывала и отбывала из города.
Случалось так, что в чудесной Катаррохе задержался и наш артиллерийский дивизион. А это означало, что кого-то из нас нужно было назначить комендантом. И так как никто по доброй воле не жаждал занять этот пост, то командир дивизиона назначил коменданта приказом.
Видно, судьбе было угодно пошутить со мной, иначе я не стал бы комендантом Катаррохи. В мое распоряжение поступили просторный кабинет, пять пустых камер и пятеро солдат. Моими обязанностями, как я позднее выяснил, было заботиться о поддержании общественного порядка в городке и его окрестностях, задерживать дезертиров, нарушителей спокойствия, подозрительных субъектов. Итак, я стал комендантом Катаррохи, даже не подозревая, что за моим неожиданным взлетом последует столь же неожиданное падение.
Кому не известно, что новая метла чисто метет? Назначение нового коменданта в любом городе сопровождается усилением мер по поддержанию порядка. Так было и на этот раз. Одного из пяти приданных мне солдат я поставил у входа в комендатуру, второго — у пустых камер, а с тремя оставшимися вдоль й поперек обошел всю Катарроху и-окрестные сады. К великому огорчению, мы не встретили ни одного подозрительного субъекта, ни дезертира, ни даже нарушителя спокойствия. Тогда мы заглянули в огромный сарай, где волоокие
красавицы укладывали в ящики экспортные апельсины, но — увы! — и там ничего подозрительного не обнаружили. Усталые, мы под вечер вернулись в комендатуру и тут же повалились на нары.
Уже были сумерки, когда в комендатуру приковылял подвыпивший старикашка.
— Сеньор комендант,— начал он шепелявя,— в церкви двое подозрительных субъектов, фашистские шпионы, не иначе.
— Шпионы? С чего это вы взяли?
— Говорят не по-нашему и одеты уж больно чудно. И оглядывают все как-то подозрительно!
— А что может быть подозрительного в вашем ресторане?
— Да ведь это же не простой ресторан, сеньор комендант, а клуб анархистов. Мы обсуждаем вопросы большой важности: о войне, о мире, о свободной любви...
— И о любви?! — усмехнулся я и с интересом взглянул на сморщенное лицо старикашки, пытаясь определить его возраст. Во всяком случае, уж не больше семидесяти пяти...
— А то как же! — не моргнув глазом, отвечал он.— И о любви!
— Ну хорошо,— согласился я.— Подсядьте к ним поближе за какой-нибудь столик...
— Все столы заняты,— сообщил старик.— Пришли девочки апельсинщицы после работы... Скоро начнутся танцы. Но я встану где-нибудь поблизости и подам вам знак. Тогда хватайте этих типов и тащите. Нечего с ними церемониться. Ясное дело, шпионы. Глаза у них так и бегают...
— Ладно, ладно, возвращайтесь и продолжайте вести наблюдение,— сказал я ему.— Будем действовать сообразно обстановке.
Как только старикашка, пошатываясь, вышел, я собрал своих людей на военный совет. Как можно ни с того ни с сего арестовать людей? Где у нас доказательства, что они шпионы?
Тут один бывалый солдат предложил свой план действия:
— Спровоцируем их, задержим за хулиганство, а там разберемся. Шпион по доброй воле в руки не дастся. Шпионов самим приходится обнаруживать. А иначе как к ним подступишься? Только так — спровоцировать.
Я решил еще раз как следует обдумать, прежде чем
что-либо предпринять. Сначала надо было увидеть их, этих шпионов. И вот, приготовившись к самому худшему, мы втроем вошли через вращающуюся дверь храма. С амвона хрипел патефон, кружились в танце девчонки-апельсинщицы. Неподалеку от стойки за мраморным столиком сидело двое прилично одетых мужчин. Наш старикан стоял почти вплотную к ним, подавая недвусмысленные знаки. Все смотрели на нас, выпучив глаза: старый черт, наверное, успел растрезвонить, и люди с интересом ожидали событий. «Шпионы» тоже смотрели на нас, но больше с любопытством, чем с опаской. Наш анархист, подойдя ко мне, зашептал на ухо:
— Чего ждете, хватайте, пока не поздно... Отстранив его, я со своими солдатами подошел к
стойке, заказал три вермута. Между тем танец кончился, нас окружили девочки-апельсинщицы. Взоры всех скользнули от стойки, где стояли мы, к столику, за которым сидели незнакомцы. Им, видно, стало не по себе. Они поднялись, намереваясь расплатиться и уйти, но тут наш старик анархист закричал:
— Вы — шпионы! — И, кивнув на меня, продолжал: — Вот комендант. Сейчас он вас арестует!
Незнакомцы, не поняв его, обратились к буфетчику, чтобы тот перевел. Не успел буфетчик перевести до конца, как один из них сильнейшим ударом отправил старика через весь зал к двери, где тот и рухнул, задрав кверху ноги. Мои солдаты, не дожидаясь приказаний, кинулись к нарушителю и ловко завернули ему руки за спину. Второй шпион, не желая разделить участь первого, поспешил ретироваться, а мы вместе с арестованным благополучно возвратились в комендатуру. Поскольку наш арестант изъяснялся только по-английски и по-шведски, я велел держать его в камере, пока не найдем переводчика. Буфетчик отказался: ему, дескать, не до того — церковь полна народу.
Словом, к тому времени, когда у дверей комендатуры остановилось несколько легковых автомобилей, мы еще не успели снять допрос. Было поздно, и солдат, стоявший в карауле, запер дверь на замок, а сам расположился в прихожей. С улицы доносились крики, ходуном ходила дверь.
— Что там такое? — спросил я караульного.
— Коменданта требуют,— отвечал он.— Грозятся разорвать на части. Это моряки. Приехали товарища освобождать.
— Ну и дела! — воскликнул я в отчаянии.— Как же нам теперь быть? Впускать их нельзя. А то и впрямь разорвут. Моряки есть моряки.
— Они ломают дверь. Не впустим — все равно ворвутся.
— Хорошо, сказал я.— Запри меня в камеру, а им скажи, что коменданта нет.
Велев арестовать самого себя, я забрался в вонючую камеру, и солдат запер меня на замок. «Проклятый анархист! — досадовал я.— В бараний рог бы тебя свернуть, в порошок стереть...» Но мне недолго пришлось обличать виновника этой истории. Грохот возвестил о том, что входная дверь взломана. В коридор с дикими криками ворвались разъяренные моряки.
— Где комендант? — кто-то кричал по-немецки.— Сейчас мы из него кастрата сделаем!
— Коменданта! — присоединился к нему другой, крича по-испански.
— На мыло его!
— Коменданта нет! — во все горло заорал мой солдат, но голос его потонул в общем шуме.
В моем кабинете с треском ломались стулья, сыпались стекла, с грохотом и звоном рухнула с потолка старинная люстра. Когда моя резиденция была полностью разрушена, разъяренная толпа устремилась к камерам.
— Коменданта нет! — снова вскрикнул солдат. Теперь сквозь шум и треск я различал мольбу и писк своих остальных подчиненных.
— Ну-ка, давай ключи! — последовал громоподобный окрик.
Зазвенела связка ключей. В ржавой замочной скважине моей камеры заскрипел ключ, и дверь отлетела в сторону. В дверном проеме черной массой сгрудились моряки.
— Вот гады! — раскрыв глаза от удивления, воскликнул один из них, тот, который открыл дверь.— Своего посадили! Ты свободен! Выходи, не бойся, мы тебя не тронем. Только скажи, куда этот подлюга комендант нашего посадил?
Я махнул в конец коридора, не в си чах выдавить ич себя ни звука. Снова заскрежетал ключ, и в коридор выскочил задержанный нами моряк.
— По машинам! — скомандовал старший.— В порт... Очутившись ня свободе, наш арестант без с до вы
бежал во двор. Пятерых моих солдат рассовали по камерам, заперли на замок, а ключи вручили мне.
— Присмотри, чтобы эти мерзавцы просидели до утра! Будут знать, как трогать наших. А коменданту скажи, пусть нам не попадается — кастрата сделаем...
На другой день за нарушение общественного порядка и арест мирных граждан без достаточных на то оснований меня лишили комендантского поста. Я так и не сумел рассчитаться за поломанную мебель и нанесенные городской казне убытки. Зато после всей этой истории я взял себе за правило ни в чем не перебарщивать.
ДВА ЗАЙЦА
Если из Марселя вы поедете автострадой № 559 по направлению к Каннам, то за возвышенностью Щен де Сен Сир, слева от дороги, увидите просторную, каменистую, поросшую кустарником низину. Там расположены полигоны французской армии. А чуть дальше на покатом склоне стоят длинные угрюмые постройки — летние армейские казармы. Марсель-цы зовут это место Карпианой.
Осенью 1949 года в бараках этой самой Карпианы, как и в окрестностях других городов Южной Франции, был концлагерь с несколькими сотнями заключенных. Одним из узников был я.
Южная Франция тогда была известна как зона Петена. Название свое она получила по фамилии пресловутого маршала, который еще в начале войны отдал гитлеровцам Северную Францию, а потом и юг страны. То была мрачная пора для французов, а нам, заключенным, она представлялась мрачной вдвойне. И хотя зона Петена с нашим концлагерем еще официально не отошла к нацистам, они уже хозяйничали в южных портах, на аэродромах. Со дня на день ожидалась оккупация, и нам надо было подумать о надежном укрытии, чтобы не попасть в лапы фашистам.
С этой целью мы время от времени убегали из лагеря, изучали окрестности Карпианы. Неподалеку был расположен чудесный городок Касси, вблизи от него, среди отвесных скал залива Энво, мы обнаружили малодоступную, почти незаметную снаружи пещеру- Правда, она обрывалась пропастью, но у входа, среди белых ста-
лактитовых и сталагмитовых колонн, мог укрыться не один десяток человек. Неподалеку была рыбацкая пристань, а меж стволов и ветвей деревьев из пещеры проглядывались прозрачные воды залива. Стало быть, можно было, захватив один из баркасов, попытаться ночью уйти к берегам Африки.
В один из воскресных дней — было это ранней осенью — мне предстояло отнести в пещеру веревку, с помощью которой в минуту опасности мы могли бы подняться наверх. Едва забрезжил рассвет, я выбрался из лагеря. Я вполне мог сойти за туриста: шорты, рубашка с короткими рукавами, берет, трость, за плечами рюкзак, в нем — просмоленная веревка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90