— Ступайте отдохните,— сказал Брун, по привычке бросив «ступайте», словно он зашел в рубку сменить штурмана. Здесь это означало немного расслабить мускулы и, всем телом навалившись на обломок, забыться тяжелым, кошмарным сном.
— Привяжитесь ремнем к доске,— посоветовал капитан.— Как это я раньше не догадался!
Антон снял ремень, опоясал им обломок, застегнул пряжку, просунул под нее руку и лег на спину. Действительно, так было легче. Волны баюкали Антона, как нежные, заботливые материнские руки. И он вспомнил свою
мать, которую не видел уже много лет. Как-то ей живется в маленьком городке на берегу Гауи? Отец умер, она одна в своем домике на окраине среди огородов, дюжины яблонь и старой груши, весной сплошь усыпанной цветами, осенью сгибавшейся под тяжестью плодов. «Мама, милая мама,— думал Антон.— Не суди меня слишком строго за то, что не послушался тебя и, покинув тихий городок, бросился в бурлящий водоворот мировых событий. Я не мог иначе. Моя совесть, мои убеждения заставили выбрать этот путь, и потому я покинул тебя, потому я выбрал жизнь другую, чем ты сулила мне, куда более тревожную и горькую, а потому и прекрасную. Навряд ли ты поймешь это, и все же не сердись, мама. Я знаю, ты любишь меня, может, еще больше, чем прежде...»
Отогнав прочь раздумья, Антон наконец задремал. На рассвете над ним прошлась огромная волна. Он перевернулся на живот и долго отплевывался, жадно глотая воздух. Капитан, одной рукой обхватив доску, упрямо продолжал грести. Лицо его стало землистым, черты в неярком утреннем свете казались резче, а глаза лихорадочно блестели.
— Ночью проходило какое-то судно,— сообщил он.— Примерно в миле от нас. Ты не слышал, как я кричал?
— Нет, не слышал,— ответил Антон.— А чей был корабль?
— Наверное, союзников,— ответил капитан.— Видел только силуэт.
— Военный?
— Транспортник. Шел нашим курсом. Только на север. Скорее всего в какой-нибудь порт Ирландского моря. Самый надежный путь. Ла-Манш закрыт.
— Надежный? — переспросил Антон.
— Еще бы! — невозмутимо отозвался капитан.— Если судно пускают на дно после пяти удачных рейсов, то это небольшая потеря для военных лет.
— А люди?
— Люди погибают и на фронте. Кроме того, моряки получают значительно больше денег, чем в мирное время. Если нас подберут союзники и мы вернемся в Англию, вы разбогатеете. Вам причитается не только зарплата, но еще особое вознаграждение, довольно кругленькая сумма. Несколько месяцев сможете жить припеваючи.
— Господин капитан,— произнес Антон, забыв о вчерашнем уговоре называть друг друга по именам,— не
знаю, известно ли вам, но я уже несколько месяцев не получал ни шиллинга.
— Но аванс-то получили?
— Аванс! — воскликнул Антон.— Эти жалкие гроши.
— Поймите же,— начал объяснять капитан,— если б мы платили сразу, тогда матросов пришлось бы держать на цепи. Куда проще принудить выполнять свой гражданский долг, удерживая их жалованье. Иначе были бы хаос, анархия. Посмотрите, Антон! — неожиданно воскликнул капитан.— Поднимается туман. Будет дождь.
Действительно, море курилось. 1
— Воздух холоднее воды Гольфстрима,— сказал капитан,— потому образуется туман. Сегодня обязательно будет дождь.
— Вот было бы здорово!
— У вас есть жена? — ни с того ни с сего спросил капитан.
— Я холостяк,— ответил Антон.
— А сколько вам лет?
— Тридцать семь.
— Давно пора жениться. На морской службе холостяки распускаются. Они готовы пойти с первой попавшейся женщиной.
Антон рассердился:
— А по-моему, гораздо хуже пойти с первой пропавшей, имея дома жену.
— Как сказать,— возразил капитан.— У такого человека в сердце живет любовь. Он идет к другой лишь потому, что жена далеко. А это менее безнравственно.
— На мой взгляд, это во много раз безнравственней. Так вы принадлежите к последним?
— Я? — переспросил капитан и усмехнулся.— У меня дома чудесная жена и трое малышей. Я без ума от них и потому так рвусь домой. Для меня безразлично, кто будет править — Гитлер или Муссолини,— но я, конечно, предпочитаю жить в Норвегии.
— А для меня не безразлично,— сказал Антон.
— Это потому, что у вас нет семьи.
— Я оставил в Латвии мать.
— Мать! — недовольно буркнул капитан.— Некоторые матери похожи на кошек. Наплодят детей и бросят их на произвол судьбы.
— Ваша мать похожа на кошку?
— Пожалуй,— сказал капитан, энергично качнув взлохмаченной головой.— Я из Хаммерфеста, как и
Паул Мунк. У него отец был простым рыбаком, а сам он, как видите, выбился в штурманы. Я же родился в семье рыботорговца. Отец мой был весельчак, мать суровая, строгая. Весь дом держала в руках. И когда я вздумал ее ослушаться — отказался стать торговцем,— она меня выставила из родного дома. Я тут же поступил в мореходную школу, отец тайком поддерживал меня деньгами и советами. Так я стал капитаном, а потом — судовладельцем.
— Ну, а теперь ваши семейные отношения наладились?
Капитан усмехнулся:
— Какое там наладились! Особенно с матерью.
— Мда,— задумчиво произнес Антон Вейш.— И все же она не похожа на кошку. Ведь она заботилась о вас.
— Заботилась! — процедил сквозь зубы капитан, и тут Антон понял, от кого Роберт Брун унаследовал властный, суровый характер.— Послушайся я ее тогда — остался бы на всю жизнь вонючим рыботорговцем. По сей день после удачных сделок распивал бы с рыбаками магарычи в каких-нибудь паршивых кабачках. Вас прельстила бы такая жизнь?
— Конечно, нет! Но уверяю вас, сейчас даже в паршивом кабачке вы бы себя чувствовали несравненно лучше.
— Что верно, то верно,— улыбнувшись, согласился Брун.— Сейчас бы продавал свою рыбу отощавшим немцам и жил, не зная забот. Хотя, по правде сказать, немцы мне никогда не нравились. Вот уж настоящие разбойники. Неужели им мало целой Европы? Так нет, и Норвегию проглотили.
— И Латвию,— добавил Антон.
— По-моему, Латвию проглотил Советский Союз»
— Советский Союз помог освободить ее, а проглотили ее немцы.
— Возможно,— пожал плечами Брун.— Никогда не интересовался политикой. С меня хватило мореходства и бизнеса.
— Значит, вам все равно, кому служить.
— Конечно. И все равно, в какой валюте мне платят. Лишь бы платили. Но делать деньги куда приятней, когда ты сам себе хозяин. В этом целый ряд преимуществ. А что теперь? Теперь в Норвегии всем распоряжаются немцы. Я-то, надеюсь, и при Гитлере не пропаду. Но это все не то, милый Антон. Скажите, вам сколько лет?
— Я уже говорил: тридцать семь.
— Не так уж много! — воскликнул капитан.— Если хотите, я помогу вам выйти в люди.
Сейчас это звучало довольно забавно. Антон усмехнулся.
— Вы не смейтесь! Если только выберемся на берег, обещаю взять вас с собой в Норвегию. Там вы кончите мореходное училище, станете старшим механиком на моем корабле. Вы человек отважный, мне нравятся такие. А кроме того, я перед вами в долгу.
— Ерунда, забудьте об этом,— спокойно ответил Антон.
— Нет, нет! — возразил капитан.— Вам я обязан жизнью. И я непременно устрою вас в мореходное училище, оплачу издержки. А когда начнете работать, постепенно расплатитесь. Согласны?
Антон скривил губы в улыбку. Что ему ответить? Для Бруна это предел великодушия, и Антон был растроган. Смешно, конечно, строить планы на будущее, когда оба они, смертельно измученные, держатся за жалкий обломок. Уж не последний ли это разговор в их жизни?
— Что вы так долго думаете?
— Там будет видно,— уклончиво ответил Антон.— Еще неизвестно, кто нас подберет. А может, вообще не подберут.
— Вы думаете?
— Все может быть.
Давно начался новый день. В небе сверкало солнце — знойное, яркое солнце юга. На зеркальной глади моря, будто жучки, барахтались два человечка, почти не двигаясь с места. Они сами теперь не знали, где находятся — ближе к берегу или дальше от него. Их мучили голод и жажда. Во рту пересохло, и потому пришлось прекратить разговоры.
На востоке, где скрывались горы Кантабрии, понемногу собирались тучи. Сначала они были прозрачны, белы, как пушистые головки одуванчиков, но постепенно сгущались, становились серыми. Неужели будет дождь? А если нет, сколько они смогут продержаться без воды7 Может, до вечера, ну еще завтра. И кто из них дольше протянет — он, Антон Вейш, или Роберт Брун? Капитан был не из слабых, но он слишком много говорил и напрасно растрачивал силы, надеясь достичь испанского берега. Пожалуй, самое разумное ничего не делать, просто ждать...
Ничего не делать, ждать? Но не значит ли это опустить руки, подчиниться судьбе? Он не раз убеждался, что тот, кто опускает руки, гибнет скорее, чем тот, кто борется и не сдается. «Хорошо, что нас двое,— подумал он.— Вдвоем не так одиноко. И все-таки силы надо беречь, а потому пора прекратить грести — это бесполезно». Разве они борются с могучей стихией? Нет, они все время борются друг с другом. Они гребут каждый в свою сторону, иначе говоря, стоят на месте. И Антон стал уговаривать капитана остановиться, беречь свои силы, берег слишком далеко, им до него не добраться.
Капитан согласился с его доводами и перестал грести. Они поудобней улеглись на своем обломке и воспаленными от бессонницы и усталости глазами смотрели на плывущие с востока облака.
— Будет дождь,— после долгого молчания заговорил капитан.— Видите, облака сгущаются.
Антон не ответил, он оглядывал небо. На горизонте, словно огромный дельфин с поднятыми плавниками, лежало темное облако. Оно предвещало грозу, в этом не могло быть сомнений. Но куда оно двигалось? Может, к берегу, на восток? Ветер дул с моря. Неужели пройдет стороной? Потом Антон вспомнил, что грозовые тучи обычно идут против ветра, и это его успокоило. Он лег на спину, просунув руку под ремень, обвязанный вокруг доски, и не отрываясь смотрел на темное облако. Скоро Антон убедился, что оно растет и набирает высоту. Плавники дельфина еще больше вытянулись. Только бы дождь не хлынул раньше, чем облако дойдет до них!
Послышались первые глухие раскаты грома, они быстро нарастали, становились все отчетливей и громче.
— Что я вам говорил! — воскликнул капитан.— Будет дождь.
— Будет,— сказал Антон. Во рту было сухо, каждое слово стоило усилий.— Будет дождь,— выдавил он и замолчал.
Взгляд неотступно следил за темным облаком-дельфином. Теперь его плавники начинали застилать и солнце. На мгновение ветер, казалось, замер, потом подул с берега в море, как раз в том направлении, куда плыло темное облако. Ветер крепчал, волны росли на глазах. Кое-где замелькали вспененные гребешки.
— Ничего, ничего,— успокаивал капитан.— Ливень прибьет волну.— Не выпуская из рук края доски, он под-
плыл поближе к Антону и сказал: — Приготовь свой берет, сейчас польет.
Антон снял берет и сполоснул его. Темно-синий фетр насквозь пропитался потом у горячей корабельной топки и теперь от соленой воды стал твердым, как кожа. «Это хорошо,— подумал Антон,— не будет протекать. Только бы скорей пошел дождь! Как я буду пить! Выпью целых три, нет — четыре, даже пять беретов». Утолив жажду, они на время забудут о голоде и, пожалуй, почувствуют себя вполне счастливыми. Счастливыми!
Упали первые крупные капли. Почерневшее облако метнуло молнию, другую... Их изломанные стрелы, словно гарпуны, вонзались во взбаламученную поверхность океана. Над обломком прокатились оглушительные раскаты грома. Хлынул дождь. Просунув руку под ремень, Антон лежал на спине, старательно держа перед собой берет, в котором понемногу скапливалась дождевая вода. Когда там собралось изрядное количество, Антон протянул берет капитану.
— Нет, сначала ты,— прошептал капитан, облизывая мокрую ладонь.— Я так... Сначала сам напейся...
— Не ломайся, пей! — сердито прикрикнул Антон, и капитан, выхватив у него берет, стал пить жадно, большими, булькающими глотками. Поперхнулся, закашлялся и возвратил берет Антону:
— Теперь ты!
Антон взял берет. Он пил, не испытывая наслаждения, не чувствуя живительной прохлады свежей воды. Просто заглатывал ее торопливыми, мелкими глотками, чтобы поскорей опорожнить и снова наполнить берет драгоценной влагой.
Небо содрогалось от раскатов, молнии беспрерывно хлестали морскую поверхность, а эти двое посреди бушующих волн чувствовали себя вполне счастливыми. Снова разгоралась угасшая было надежда на спасение, и это придавало им бодрости. «Если сегодня или завтра нас подберут, мы спасены»,— думал Антон, опять собирая в берет дождевую воду. Только не опускать руки, только не сдаваться...
Они пили по очереди, отдыхали и снова пили. От мягкой дождевой воды начинало поташнивать, но они продолжали пить, как верблюды перед выходом в безводную пустыню.
— Жаль, что нельзя оставить про запас,— сказал капитан.
— Некуда налить.
— У меня есть кошелек, может, в него? Антон усмехнулся. -— Напрасно смеешься. Он из резины. Настоящий
морской кошелек. Водонепроницаемый.
— Покажи! — сказал Антон, все еще держа перед собой берет.— И поскорей, пока дождь не кончился!
Капитан вытащил из кармана длинный пухлый кошель, похожий на резиновый чулок. Конец его был туго перевязан, и капитан изрядно повозился, пока распутал разбухшую тесемку.
— Скорей освободи! — сказал Антон. В берете накопилось довольно много воды.— Скорей!
— В нем деньги. Куда я их дену?
— Клади в карман!
— Размокнут.
— Брось в море!
— С ума сошел! Что делать на берегу без денег!
— Все равно, прячь в карман!
Это были плотно перевязанные пачки английских фунтов. Одну за другой капитан вынимал из кошелька и рассовывал их по карманам.
— Если некуда класть, давай мне,— предложил Антон.
— Ничего, карманов много,— отозвался капитан.— Потом высушим, разгладим, ничего с ними не будет,— успокаивал он сам себя.
Кошелек был примерно с бутылку. Антон наполнил его до краев и осторожно протянул капитану. Тот крепко завязал и вернул обратно.
— Бери ты, у меня все карманы забиты.
Они больше не пили из берета, а, подставив под капли пригоршни, слизывали с них влагу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90