Поблизости будут находиться наши люди...
— Нет, она не переживет этого! — опять воскликнул Витум.
— Не волнуйтесь, все будет хорошо,— спокойно сказал Айвар.— Эмилия выдержит.
— Она потеряла двух сыновей! — повторял Витум.
— Не я повинен в гибели ваших сыновей,— терпеливо разъяснял старому упрямцу Айвар.— Пока не расследуем обстоятельства (этой странной истории, вас так или иначе придется задержать.
— Ну, если так, ничего не поделаешь,— покорился наконец старик и стал спускаться по лестнице.— Но свидетель бог, если я его знаю...
«Что здесь случилось? — спрашивал я себя.— Похоже на убийство. Только как оно произошло? Двое мужчин, по всей вероятности, выпили в ризнице и начали ссориться. Ссора, видимо, перешла в драку, продолжавшуюся уже в церкви. Во время драки сломано и разбито распятие. Потом неизвестный мужчина, спасаясь от Витума, выбежал на колокольню, где преследователь с топором в руках настиг его и, чтобы скрыть следы преступления, повесил. Затем вынул его из петли, инсценируя спасение самоубийцы...»
Вот и все, что я успел подумать, хотя многие факты и противоречили этой версии. В ризнице на столе стоял только один стакан. Значит, пил кто-то один. А почему Витум звонил? Нет, звонил все-таки, наверно, незнакомец. Он звал на помощь, пока топор убийцы не свалил его с ног. Интересно, что обо всем этом думает Айвар Лицис? Вероятно, и он допускает возможность убийства, иначе он бы не задержал старого Витума...
Точно угадав мои мысли и сомнения, старый Витум, улучив момент, пока Айвар зашел к его жене сообщить об аресте мужа, обратился ко мне:
— Я вас вижу впервые. Кто вы?
— Случайный очевидец происшедшего,— ответил я. Витум, с недоверием взглянув на меня, продолжал:
— Товарищ прокурор, наверно, мне не верит. Он не понимает, почему я вначале говорил неправду. Вы-то понимаете это?
— Ничего я не понимаю.
— Что же здесь непонятного! Хотел спасти церковь от осквернения. Людские языки ядовиты, как змеиное
жало. Поди объясни всем, как оно было на самом деле! Завтра я бы сам все рассказал. К чему поднимать шум, вызывать возмущение?
— Какое возмущение? — спросил я.
— Среди прихожан,— живо ответил Витум.— Никто не поверит, что я... что все это имеет какое-то отношение ко мне*
— Этого никто не говорил,— успокоил его я.
— Почему же меня арестовали? — спросил Витум.
— Не знаю,— ответил я, не желая вдаваться в дальнейшие разговоры.— Это не мое дело.
Из домика пономаря вышел Айвар с женой Витума. Она плакала.
— Помоги тебе бог, милый,— всхлипывая, прорыдала она, прижавшись к плечу мужа.— Иди и будь спокоен. Я буду молиться за тебя, Антон.
— Не задерживайтесь, поедем! — торопил прокурор.— Поздно. Пора на покой.
Витум нервно потерся седой бородой о затылок жены и простился:
— Жди меня домой. Поливай цветы на могиле Аугу-ста, чтобы не завяли. Дождя ждать не приходится...
— Вы только что говорили, что будет дождь,— заметил прокурор.— Поэтому вы и хромаете.
— В мои годы кости задолго чуют ненастье, сынок,— отечески пояснил Витум и опять обернулся к жене: — Иди спать, Эмилия, все будет хорошо. Иди спать!
— Что мне делать со скошенным сеном, Антон? — спросила Эмилия.
— Сгреби в копны по краям кладбища. Когда вернусь, набьем в сарай. Хрюшек покорми, коровенку выведи под липы...
Мы сели в машину. Жена Витума, прислонившись к церковным воротам, тихо всхлипывала. Я завел мотор, и мы отправились в обратный путь, к центру городка. Все огни в домах погасли, и на улицах стало совсем безлюдно. Яркая луна щедро заливала серебристым светом коричневые черепичные крыши, появилась роса, теплая, освежающая летняя роса.
Я поднялся ранним утром, готовясь к отъезду. Отпуск кончался именно тогда, когда ему не следовало кончаться. Мне очень хотелось остаться и присутствовать при распутывании сложного узла этой загадочной.
Простившись с Айваром Лицисом, я отправился домой. И пока я ехал, и все последующие дни мне голову приходили всевозможные варианты этой истории, но я располагал слишком немногочисленными фактами, чтобы добраться до существа дела. То, что я увидел своими глазами, было уже развязкой, окончательным разрешением целого комплекса запутанных событий и фактов, а сам сложный лабиринт их хода так и оставался неразгаданным. Поэтому велика была моя радость, когда наконец я получил повестку с приглашением явиться в прокуратуру и дать свидетельские показания по делу пономаря Антона Витума.
Получив увольнение, я быстро собрался и выехал. Мысли вертелись вокруг одного: что удалось Айвару выяснить? Что было причиной загадочной смерти — убийство или самоубийство? Какое участие во всем этом принимал Антон Витум? Не замешана ли здесь и жена пономаря Эмилия или еще кто-нибудь? Может быть, приходский священник? Да как же это мне раньше не пришло в голову! Ведь пономарь ссылался на священника, не впускал нас в церковь без его разрешения. Впрочем, он мог быть назван и для того, чтобы выиграть время. и скрыть следы загадочной смерти неизвестного. Весьма возможно даже, что этот неизвестный мужчина приходится кому-нибудь из них родственником? Может быть, это друг детства сына Витума, похороненного на кладбище, и оба они служили вместе в гитлеровской армии? А вдруг это диверсант, заброшенный сюда и избравший убежищем тихий божий храм?
Немного отдохнув на берегу озера, я сел за руль и поспешил дальше, чтобы добраться к Айвару до начала рабочего дня и застать его дома. И все-таки я опоздал. Мой друг уже ушел в прокуратуру.
— Товарищ Лицис у себя в кабинете допрашивает Антона Витума,— ответила сотрудница прокуратуры.— Если вас интересует...
— Меня это чрезвычайно интересует! — воскликнул я.
— Хорошо, я проведу вас к нему.
Вскоре я сидел в кабинете Лициса напротив Антона Витума. Он покосился на меня, его взгляд выражал гнев
и недоверие. Мне показалось, что за это время старый Витум похудел и поседел.
— Так на чем мы остановились? — спросил Айвар. Мой приход прервал нить его мыслей.
Витум молчал.
— Ага! — воскликнул Лицис.— Значит, вы утверждаете, что погибший вам незнаком?
— Я не знаю его,— еле слышно пробормотал Витум.
— И прежде вы его никогда не видели?
— Не видел,— подтвердил Витум.
— Гражданин Витум, зачем вы лжете? У меня есть доказательства, подтверждающие, что вы знаете этого человека.
— Не может быть! — воскликнул Витум.— Это ложь.
— Именно так оно и есть,— подтвердил Айвар.— Не приходится ли он вам родственником?
— Ни в коем случае. В тот вечер я увидел его впервые.
— Впервые?
Витум нервно поежился и процедил сквозь зубы:
— Впервые...
Айвар показал Витуму фотографию самоубийцы.
— Хорошенько посмотрите и вспомните! Может быть, вы все-таки знаете его?
Витум долго изучал фотографию.
— Нет, этого человека я вижу в первый раз. Айвар подал ему другую фотографию.
— А этого вы знаете?
— Этого? — У старика дрогнул голос и затряслись руки.— Это мой сын Аугуст. Мир праху его! Откуда у вас эта карточка?
— Это не важно,— сказал Айвар, забирая фотографии и передавая их мне.
Я стал рассматривать снимки. На одной был самоубийца, обнаруженный на колокольне, со второго смотрел молодой человек с властным и холодным взглядом, в форме гитлеровца, с пистолетом на боку. Когда я взглянул на старого Витума и увидел его глаза, мне вспомнилась старинная народная поговорка: «Яблоко от яблони недалеко падает». Несмотря на большую разницу в летах, у отца с сыном сохранилось удивительное сходство.
— Значит, вы признаете, что это ваш сын? — спросил Айвар Лицис.
— Да, я это признаю,— подтвердил Витум.— Это мой Аугуст. Мы с Эмилией привезли из лесу его бренные
останки и похоронили на кладбище у церкви. Свидетель бог!
— Почему вы призываете свидетелей? Я вас об этом не просил.
— Мы похоронили его на кладбище. Священник отпевал его.
— Но ваш сын не похоронен там,— с легкой иронией сказал Айвар, и старый Витум застыл в напряженном внимании.— Ваш сын мертв, но похоронен не там. Зачем вы лжете? Вы напрасно выдумываете и извращаете факты. У нас столько материала и свидетелей, что вам не удастся ввести нас в заблуждение.
— Мы его похоронили там! — злобно настаивал Витум.— Свидетель бог!
— Мы вашего бога не звали в свидетели. Расскажите все откровенно, не пытайтесь ничего скрыть. Нам все известно, все...
Антон Витум, опустив глаза, молча думал о чем-то. Потом, подняв седую голову, упрямо бросил:
— Нет, этого не может быть! Священник отпевал...
— Может быть, вы хотите, чтобы мы разрыли могилу вашего сына? Гроб пуст!
Для Витума это прозвучало громом среди ясного неба. Стиснув зубы, он некоторое время молчал, затем изо всей силы стукнул кулаком по столу.
— Гроб не пуст! И вы не посмеете вскрыть его! Не осмелитесь осквернить приходское кладбище! — грозил Витум.— Никто вам этого не простит. Гроб не пуст...
Витум задыхался, и я опасался, как бы от волнения у него не сделался сердечный приступ. Айвар подал ему стакан воды и спокойно продолжал:
— Может, конечно, случиться, что гроб и не пуст. Но в нем лежит не ваш сын.
Витум, оторвавшись от стакана, словно недоумевая, спросил:
— Что вы сказали?
— В гробу лежит не ваш сын,— повторил Айвар. Витум поднялся. У него дрожали руки и тряслась борода.
— В гробу лежит мой Аугуст, мой сын. Я сам, вот этими руками, положил его туда. Вы не смеете трогать могилу!
— А где же вы похороните своего настоящего сына? — спросил Айвар.
Витум от неожиданности сел.
— Какого сына?
— Того, которого нашли на колокольне... Я еще раз сличил обе фотографии, и мне все стало
ясно. На обоих снимках был один человек, разница длшъ в возрасте. Я взглянул на Витума. Его морщинистый лоб покрылся мелкими капельками пота.
— Это не мой сын! — еле слышно выдохнул он.— Суди меня бог, если я говорю неправду! Вырви мне язык, сделай меня немым! Это не мой сын...
— Бог не станет судить вас,— заметил Айвар.— Если найдут нужным, вас будет судить наш суд. Это ваш сын Аугуст. Он не лежал в гробу, а жил на колокольне церкви. Чтобы обмануть органы безопасности, вы зарыли гроб. Разве не правда?
— Зачем бы я стал все это делать? — спросил Витум.— Аугуст ничего плохого не сделал. Он подлежит амнистированию. Многие носили гитлеровскую форму. Ее силой заставляли надевать. Это должно быть вам известно, товарищ Лицис. Мои сыновья были хорошо воспитанными, образованными людьми. Оба студенты. Старший, Вилнис, был агрономом, Аугуст — архитектором. Им претили злодеяния гитлеровцев. Я как отец знаю об этом. Они спасли многих обреченных на смерть людей.
Айвар подал мне пачку фотографий. Я бегло просмотрел их. На них были засняты массовые убийства людей. На первом снимке группа полуобнаженных женщин и детей. Дети плачут, матери их успокаивают, вокруг них с видом победителей стоят молодые гитлеровцы в форме. На переднем плане, расставив ноги и зажав под мышкой автомат, с властной ухмылкой на губах стоит сын старого Витума Аугуст. На второй фотографии сняты люди, которых уводят на расстрел. Кто-то из малышей, запутавшись в своей рубашонке, споткнулся, и конвойный ткнул , его сапогом в голову. На третьем снимке приговоренные к смерти стоят на краю продолговатой ямы, где уже лежат десятки трупов. Некоторые женщины, закрыв лицо руками, плачут, другие целуют последним поцелуем прильнувших к груди детишек. На обреченных на смерть людей направлены грозные автоматы. Сын Витума стоит, подняв руку для команды...
Больно сжималось сердце и от негодования дрожали руки при виде этого зверского акта, увековеченного с профессиональным мастерством и удивительным хладнокровием на изящной светочувствительной фотобумаге.
Четвертый снимок изображал следующий после
страшного залпа момент. Расстрелянные лежат на откосе ямы. Сын Витума Аугуст, подойдя к женщине с ребенком, видимо еще живой, целится из пистолета ей в голову...
Нет, я больше не в состоянии смотреть на это! Передавая фотографии Айвару, я с ненавистью глянул на старика Витума.
Айвар протянул фотографии Антону Витуму:
— Гражданин Витум, ознакомьтесь!
Витум взял снимки. У него тоже, как и у меня, дрожали руки, только вызвано это было другим чувством — чувством страха. Нахмурив густые брови, он нервно перебрал снимки и положил их на стол.
— Это не доказательство,— сказал он.— Их вам дал кто-то из недоброжелателей, чтобы очернить нашу семью. Откуда у вас эти фотографии? Они поддельные!
Айвар улыбнулся.
— Зачем вы придумываете такие глупые версии? Подделка! Фильм, с которого сделаны эти снимки, ваш Аугуст сам дал проявить фотографу. К сожалению, он не успел их увидеть, потому что гитлеровцы капитулировали в курземском котле. Но фотограф сохранил их и представил как вещественное доказательство. Что вы на это скажете, гражданин Витум?
— Наш фотограф? — не веря своим ушам, спросил Витум, и Айвар еще раз подтвердил сказанное:
— Ваш фотограф. Может быть, вы хотите, чтобы я зачитал его показания?
Витум отрицательно мотнул седой головой.
— Нет. Мой свидетель — бог. Я клянусь им, всевышним, что мой сын не совершил этого добровольно. Его заставили это сделать. Он пошел против своей совести. Я знаю своего сына. Его принудили, так же как и других.
— Но ведь не все сделались убийцами. Не все встретили Советскую Армию с обагренными кровью руками, как ваш сын. Поэтому-то ваш Аугуст, несмотря на амнистию, не смел показаться людям на глаза. Не угрызения совести, а страх заставлял его долгие годы скрываться под защитой церковных стен...
Витум молча, неподвижно уставился на пол. Впервые я заметил слезы у него на глазах. Но это были слезы не боли и отчаяния, к слезы досады — досады на то, что перед лицом фактов и доказательств он бессилен, как тщтя.
Айвар еще раз показал Витуму снимок трупа.
— Взгляните на него, и вы узнаете вашего Аугуста —
убийцу, умертвившего сотни невинных людей. С какой целью вы придумали фокус с преждевременным захоронением его на церковном кладбище?
Упорство старого Витума было сломлено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90